ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


ДОРОГОЙ ЭСМ С ЛЮБОВЬЮ - И ВСЯКОЙ МЕРЗОСТЬЮ


Совсем недавно я получил авиапочтой приглашение на свадьбу, которая
состоится в Англии восемнадцатого апреля. Я бы дорого дал, чтобы попасть
именно на эту свадьбу, и потому, когда пришло приглашение, в первый момент
подумал, что, может быть, все-таки мне удастся полететь в Англию, а
расходы черт с ними. Но потом я очень тщательно обсудил это со своей
женой, женщиной на диво рассудительной, и мы решили, что я не поеду: так,
например, я совсем упустил из виду, что во второй половине апреля у нас
собирается гостить теща. По правде сказать, я вижу матушку Гренчер не так
уж часто, а она не становится моложе. Ей уже пятьдесят восемь. (Она и сама
этого не скрывает.)
И все-таки, где я ни буду в тот день, мне кажется, я не из тех, кто
хладнокровно допустит, чтобы чья-нибудь свадьба вышла донельзя пресной. И
я стал действовать соответственно: набросал заметки, где содержаться
кое-какие подробности о невесте, какою она была почти шесть лет тому
назад, когда я ее знал. Если заметки мои доставят жениху, которого я в
глаза не видел, несколько неприятных минут, - что ж, тем лучше. Никто и не
собирается делать приятное, отнюдь. Скорее проинформировать и наставить.
Я был одним из шестидесяти американских военнослужащих, которые в
апреле 1944 года под руководством английской разведки проходили в
Девоншире (Англия) весьма специальную подготовку в связи с предстоящей
высадкой на континент. Сейчас, когда я оглядываюсь назад, мне кажется, что
народ у нас тогда подобрался довольно своеобразный - из всех шестидесяти
не нашлось ни одного общительного человека. Мы все больше писали письма, а
если и обращались друг к другу по неслужебным делам, то обычно за тем,
чтобы спросить, нет ли у кого чернил, которые сейчас ему нужны.
В те часы, когда мы не писали и не сидели на занятиях, каждый был
предоставлен самому себе. Я, например, в ясные дни обычно бродил по
живописным окрестностям, а в дождливые забирался куда-нибудь в сухое место
и читал, зачастую как раз на таком расстоянии от стола для пинг-понга,
откуда можно было бы хватить его топором.
Наши занятия, длившиеся три недели, закончились в субботу, очень
дождливую. В семь часов вечера вся наша группа выезжала поездом в Лондон,
где нас, по слухам, должны были распределить по пехотным и
воздушно-десантным дивизиям, готовящимся к высадке на континент. В три
часа дня я сложил в вещевой мешок все свои пожитки, включая брезентовую
сумку от противогаза, набитую книгами, которые я привез из-за океана
(противогаз я вышвырнул в иллюминатор на "Мавритании" еще с месяц тому
назад, прекрасно понимая, что, если враг когда-нибудь в _с_а_м_о_м_
д_е_л_е применит газы, я все равно не успею нацепить эту чертову маску
вовремя). Я помню, что очень долго стоял у окна в конце казармы и смотрел
на скучный косой дождь, не ощущая никакой воинственности, ни в малейшей
степени. Позади слышалось, как множество авторучек чиркает вразнобой по
многочисленным бланкам для микро-фотописем.
Внезапно, без всякой определенной цели, я отошел от окна, надел
дождевик, кашемировый шарф, галоши, теплые перчатки и пилотку (я надевал
ее не как положено, а по-своему, слегка надвигая на оба уха, - мне и
сейчас еще об этом напоминают), затем, сверив свои часы с часами в
уборной, я стал спускаться с холма по залитой дождем мощеной дороге,
которая вела в город. На молнии, сверкавшие со всех сторон, я не обращал
внимания. Либо уж на какой-нибудь из них стоит твой номер, либо нет.
В центре городка, где было, пожалуй, мокрее всего, я остановился
перед церковью и стал читать написанные на доске объявления - главным
образом потому, что четкие цифры, белыми по черному, привлекали мое
внимание, а еще и потому, что после трех лет пребывания в армии я
пристрастился к чтению объявлений. В три пятнадцать - говорилось в одном
из них - состоится спевка детского хора. Я посмотрел на свои часы, потом
снова на объявление. К нему был приклеен листок с фамилиями детей, которые
должны явиться на спевку. Я стоял под дождем, пока не прочитал все
фамилии, потом вошел в церковь.
На скамьях сидело человек десять взрослых, некоторые из них держали
на коленях детские галошки, подошвами вверх. Я прошел вперед и сел в
первом ряду. На возвышении, на деревянных откидных стульях, тесно
сдвинутых в три ряда, сидело около двадцати детей, большей частью девочек,
в возрасте от семи до тринадцати лет. Как раз в этот момент
руководительница хора, могучего телосложения женщина в твидовом костюме,
наставляла их, чтобы они пошире раскрывали рты, когда поют. Разве
кто-нибудь когда-нибудь слышал, спрашивала она, чтобы птичка
о_т_в_а_ж_и_л_а_с_ь спеть свою прелестную песенку, не раскрыв своего
клювика широко-широко-широко? Такого, по-видимому, никто никогда не
слышал. Дети смотрели на нее непроницаемым взглядом. Потом она сказала,
что хочет, чтобы каждый из ее деток понимал смысл слов, которые поет, а не
просто _п_р_о_и_з_н_о_с_и_л_ их, как попка-дурак.
Тут она дунула в камертон-дудку, и дети, словно малолетние штангисты,
подняли сборники гимнов.
Они пели без всякого музыкального сопровождения, или, как правильнее
было бы выразиться в данном случае, без всякой помехи. Голоса их звучали
мелодично, без малейшей сентиментальности, и человек, более склонный к
религиозным чувствам, чем я, мог бы без особого напряжения испытать
душевный подъем. Правда, двое самых маленьких все время чуть-чуть
отставали, но получалось у них это так, что разве мамаша композитора могла
бы придраться. Гимна этого я никогда раньше не слышал, однако меня не
оставляла надежда, что в нем будет стихов двенадцать, а то и больше.
Слушая пение, я всматривался во все детские лица, но одно из них - лицо
моей ближайшей соседки, сидевшей на крайнем стуле в первом ряду, -
особенно привлекло мое внимание. Это была девочка лет тринадцати с прямыми
пепельными волосами, едва покрывавшими уши, прекрасным лбом и
холодноватыми глазами - не исключено, что эти глаза оценивают публику,
которая собралась сейчас в церкви. Голос ее явственно выделялся из всех
остальных - и только потому, что она сидела ко мне ближе, чем другие.
Самый высокий и чистый, самый мелодичный, самый уверенный, он естественно
вел за собой весь хор. Но юной леди, по-видимому, слегка прискучило ее
дарование, а может быть, ей просто было скучно сейчас в церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8