– Потому что ты увидел меня с Денби?
– Я дурак, дурак, Лиза. Ты столько лет была рядом. Я принимал это как должное. Не мог понять, что мне нужно…
– Так ли уж и нужно?
– Да, я думаю, да. Не то чтобы я решил, будто этот кретин… но только я вдруг понял, что ты ведь свободна.
– Я не свободна, Майлз. Я никогда не была свободна. С тех пор, как узнала тебя.
– Лиза, ты хочешь сказать…
– Да. Я полюбила тебя с первой встречи, со дня вашей свадьбы.
– Любимая…
– Прости меня. Какое облегчение все тебе рассказать. И в то же время – ведь это смертный приговор. Я сама во всем виновата, Майлз. Я не должна была приезжать к вам. Я и вообразить не смела, чтобы ты мог проявить ко мне хоть малейший интерес, идущий дальше наших философских разговоров. Я только потому приехала, что любовь моя была безнадежной и я никак не собиралась ее обнаружить.
– Лиза, прости меня.
– Оставь, пожалуйста.
– Все эти потерянные годы. Дорогая моя…
– Ты не должен так думать…
– Можно, я включу свет?
– Нет, ради Бога, не надо. Диана спит?
– Да.
– Майлз, но все так чудесно, пусть даже это смерть. Никогда, в самых дерзких мечтах, я и вообразить себе не смела, что из-за меня ты будешь так взволнован.
– О Лиза, я даже выразить не в силах… Подумать только, ведь ты страдала… А я мог никогда и не узнать об этом.
– Теперь ты знаешь, и мне придется уехать.
– Нет-нет-нет. Ты никуда не уедешь. Я не отпущу тебя. Ты хочешь меня убить?
– Майлз, это же безнадежно, неужели ты не понимаешь? Боже мой, вдруг обрести тебя, держать в своих объятиях и в то же время знать, что это смерть…
– Лиза, не надо, не плачь, моя любимая. Мы должны что-то придумать, просто обязаны. Мы найдем выход. Это только в первый миг…
– На самом деле это последний миг, Майлз. Надо смотреть правде в глаза, мой дорогой. Мы не должны обманывать самих себя. В особенности ты… Это ведь у тебя все так необыкновенно, внезапно, как мимолетная буря. А реальность – это Диана, все эти годы совместной жизни…
– Лиза, Лиза…
– Нужно смотреть правде в глаза, Майлз. Не беспокойся обо мне. Я тебе бесконечно благодарна, это останется со мной на всю жизнь, как величайшая драгоценность, и я всегда-всегда буду теперь несусветной богачкой. Я счастлива, Майлз, и я благодарна тебе, что ты пришел. Наверное, если бы ты не пришел вот так, прямо среди ночи, я бы никогда тебе не призналась. Я счастлива, что теперь ты все знаешь, хотя это и очень больно. Но ничего, ничего тут не поделаешь, ничего не придумаешь, ничего не изменишь.
– Я не понимаю тебя, Лиза. Я и слышать ни о чем таком не хочу. Нас одарила сама судьба. Вот о чем мы должны думать.
– Ни одной минуты нельзя об этом думать. Это нас погубит.
– О Господи!
– И ты это понимаешь, Майлз.
– Лиза, я слишком мало знаю о тебе.
– И слава Богу.
– Ты говоришь, это внезапная, мимолетная буря. На самом деле не такая уж она внезапная. Все внезапное зреет исподволь. Ты знаешь, я давно уже заметил, что мы похожи, даже внешне.
– Да. Я тоже заметила, что мы похожи. Это потому, что я много думала о тебе.
– Нет, это потому, что ты создана для меня. Ты – моя единственная.
– Нет-нет, Майлз. Ты чересчур взволнован, и сейчас слишком поздний час. Ты сам не знаешь, что говоришь. Это богохульство.
– Парвати?
– И Диана.
– Диана – совсем другое. Ты же знаешь, с Дианой ничего подобного у меня не было. Да и никогда ничего подобного не было.
– Это сейчас тебе кажется, но…
– Мне бы хотелось рассказать тебе о Парвати. Тебе я смог бы это рассказать. О ней я ни с кем никогда не говорил.
– Я много думала о Парвати. Мне хотелось увидеть ее фотографию, но я стеснялась попросить ее у тебя.
– Она была беременна, когда погибла.
– О Майлз…
– Я никому не говорил об этом, даже Диане.
– Это еще не зажило в тебе?
– Порой мне кажется, что это был сон и что он еще длится. Давно следовало все забыть и убедить себя, что ничего не вернешь, но я не могу. Словно кошмарное наваждение преследует тебя постоянно. Я написал поэму о Парвати.
– И тебе стало легче?
– Да. Мне было необходимо… отпраздновать… ее смерть. Не знаю, понимаешь ли ты меня.
– По-моему, да.
– Иногда мне кажется, Лиза, что я так никогда и не пережил по-настоящему ее смерть. Я ее опоэтизировал, возвел в нечто нереальное, в нечто прекрасное. Я обязан был выстрадать все до конца, а не уходить в стихи.
– Мы бы все поступали так, если б могли.
– Кто знает. Но осталась какая-то неопределенность, какая-то фальшь. Мне кажется, я из-за этого не способен писать. Будто на мне проклятие. И в то же время мне кажется, что по-настоящему пережить ее смерть для меня слишком невыносимо, даже теперь.
– Возможно, тебе это еще предстоит – когда придет время.
– Ты могла бы помочь мне. Я бы мог пережить все заново, с тобой.
– Нет-нет, я не подхожу… Мне нельзя этого касаться… По совсем другим причинам.
– Лиза, ты единственная, кого я способен сравнить с Парвати… Это всему придало бы смысл.
– Нет. Тут я тебе не помощник.
– Лиза, ты не можешь бросить меня теперь, когда ты обрела меня, это непостижимо. Мы же умные люди. Все в наших силах. Ты мне обещаешь, что не уедешь?
– Нет, я не могу обещать этого, Майлз.
– Ну пообещай хотя бы, что ты не уедешь завтра же!
– Завтра я не уеду, обещаю.
– Слава Богу. Завтра мы как следует все обсудим. Мы должны стать хозяевами положения, Лиза. Нам нельзя отступаться.
– Ну, иди, Майлз, пожалуйста. Диана проснется.
– Хорошо. Дай мне поцеловать тебя. Господи, я же ни разу в жизни не поцеловал тебя!
В темноте они неуверенно, неловко нашли губы друг друга.
– Ну, иди же, иди.
– Милая, не измени, не предай.
– Ну, пожалуйста, уходи.
– Пообещай, что будешь стараться все преодолеть. Мы вместе будем стараться. Мы победим.
– Иди, Майлз.
– До завтра, Лиза. Скажи: «До завтра».
– До завтра.
Майлз, спотыкаясь, вышел. Его переполняла радость. Он опустился на колени прямо на ступеньках между площадками и закрыл глаза, голова у него кружилась, он задыхался от счастья.
Через несколько минут он встал, на цыпочках поднялся по лестнице и открыл дверь спальни.
Шторы были раздвинуты, комнату слабо освещал уличный фонарь. Диана лежала на спине, вытянув руки по бокам поверх одеяла. Входя, Майлз увидел, как поблескивают ее открытые глаза. Он подошел к кровати, посмотрел на Диану. Дотронулся рукой до ее щеки. Она была мокрой от слез.
– Привет.
– Привет.
– Никогда уже не будет как раньше, Майлз. Никогда, никогда, никогда.
Майлз разделся и лег. Он лежал на спине рядом с женой так же неподвижно, как и она, вытянув по бокам руки. Никогда, никогда, никогда. Темная волна радости вновь захлестнула его и разлилась сладкой болью по всему телу.
Глава XX
Бруно держал Лизу за руку. В комнате был полумрак – шторы не пропускали сияющего за окном солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72