Странно…
Я тоже обратил внимание на то, что комэски отсиделись молча, словно общие наши заботы их не касались.
— Ладно, — успокоил Сергея. — Посмотрим… Следующий день в полку начался с построения. Обхожу всех и замечаю, что у многих командиров грязные, не первой свежести воротнички, сапоги тусклые, никакой воинской выправки. Говорю об этом каждому откровенно, при подчиненных. Приказываю разойтись, привести свой внешний вид в порядок и заняться уставом.
— Экзамены принимать буду лично, — уточняю комэскам. Энтузиазма такое мое сообщение, судя по лицам пилотов, ни у кого не вызвало.
Наступил второй день командирской подготовки, как мы обозначили в планах работы полка наши мероприятия. Снова построение личного состава.
— Командир, — пока мы идем к эскадрильям, говорит мне Федоров, — замечаний по воротничкам ты больше не делай. Если будут не в порядке, сам этим займусь…
«Возможно, и прав Сергей», — соглашаюсь с ним, и после очередного осмотра полка начальник штаба объявляет распорядок занятий: политическая информация о событиях в мире, потом уставы, затем строевая подготовка.
— А в семь часов вечера, чтобы все жены, у кого есть, явились в летную столовую, — строго говорит нач-штаба (он в полку у нас самый старший по возрасту и «но званию).
— А у кого нет жены? — деланно спрашивает кто-то.
— Пришли соседку! — долго не раздумывая, отвечают ему из строя, и все смеются. Смеюсь со всеми и я, веря в этих людей, столь мало подверженных недоброжелательности и самовосхвалению, эгоизму и зависти. Верю, что преодолеем мы всякие там невзгоды, справимся с неполадками, недоработками. Ну а то, что трудно поначалу, — это не беда. На спокойном-то море всяк может быть кормчим.
Вечером после ужина мы с. Сергеем остались в клубе. Командирские жены собрались точно в назначенный срок, что комиссар Федоров не преминул отметить: мол, боевые подруги так и впредь должны действовать. И как то ловко, гляжу, перешел к разговору о семье — ячейке социалистического общества, начав развивать мысль о том, что именно в семье особенно заметно, что любовь — это не только чувство, но и образ поведения людей, в котором беспрестанно сталкиваются свобода и несвобода. Сергей говорил просто, как бы вызывая на откровенность собеседниц, не признавая монопольного права изрекать новое лишь за самим собой, и я заметил, как увлеченно слушали его.
— Семейное счастье имеет свою этику. Согласитесь, от чего-то нужно иногда отказываться и не чувствовать при этом себя ущемленной, что-то отстаивать, что-то воспитывать в себе и в другом…
— А как у вас в семье, товарищ лейтенант? — Это в первом ряду поднялась энергичная блондинка во фламандском духе и уточнила наводящим вопросом: — Кто кого воспитывает?..
Сергей широко и открыто улыбнулся:
— Знаете, когда женился, думал, что мой дом — это корабль, а я в нем капитан.
— Ну и как?
— Не предполагал, что женюсь на адмирале?.. — ответил комиссар, и в летной столовой стало сразу весело и уютно.
И тогда Сергей заговорил о том, о чем просил меня в тот день на полковом построении не говорить подчиненным. Он говорил о красоте нашей командирской формы, о том, как важно и в напряженных буднях аэродромной жизни сохранить воинскую косточку — не распускаться, следить за внешним видом, уставным этикетом…
Я слушал лейтенанта Федорова уже не первый раз и все больше осознавал — с комиссаром истребительному авиаполку крупно повезло!
В тот вечер выяснилось, что воздушные бойцы, да и техники самолетов мало читают — в свободное время режутся в карты, в домино, не обходятся и без выпивок. Клуба в полку не было, поэтому считалось, что художественная самодеятельность необязательна. Тяпнут по одной, ляпнут по другой, глядишь, и затянет кто песню про ямщика, который замерзал в глухой степи…
Выбрали женсовет. Тут же решили приспособить под клуб летную столовую и организовать поэскадрильно смотр художественной самодеятельности. Когда Федоров спросил: «Будут ли вопросы к командиру полка?» — с разных сторон послышались звонкие голоса:
— Пусть товарищ Савицкий организует нам транспорт до города!
— Да не можем мы на санях по восемнадцать километров отсчитывать за товарами!..
— А если заболеет кто — как по тайге добираться?.. Я чувствовал, что начинаю краснеть — «снаряды» ложились точно в цель. И хотя мог бы отговориться — претензии-то пока относились к предшествовавшему руководству полка, — решил выпить сию чашу до конца. Но тут раздалось решительное:
— Тихо, бабы! — бросила клич все та же блондинка — ее только что избрали председателем женсовета. — Предлагаю так. Мы своих мужиков приводим в порядок, развеселые их компании, карточные турниры — долой! Организуем художественную самодеятельность. А товарищ Савицкий пусть наладит нам хоть какое-то сообщение с районным центром. Тайга тайгой, но люди не медведи.
Краткая, но яркая речь председателя только что созданного женсовета нашего военного городка была встречена, как написали бы в газетном отчете, бурными и продолжительными аплодисментами.
— Давай, командир, скажи свое слово, — подтолкнул Федоров. — Народ ждет…
Я поднялся. На меня смотрели десятки внимательных женских глаз, и все слова, которые я только что собирался сказать, куда-то вдруг исчезли. Мне еще ни разу в жизни не приходилось выступать перед такой аудиторией и, снова покраснев, я произнес всего лишь два слова:
— Обещаю помочь…
Минула вторая неделя, как мы с комиссаром разработали наш так называемый «стратегический» план командирской подготовки. Когда выдавалась летная погода, я распоряжался прогреть мотор одного И-16, запускал его и взлетал, чтобы попилотировать над аэродромом. Понимая, что летчики полка в это время следят за моей работой, старался вложить в каждую пилотажную фигуру все свое умение. В искусстве пилотажа большой новинкой по тому времени была двойная восходящая бочка, и я откручивал ее с такой лихостью, будто делал вызов всему полку: «Ну, смотрите!..»
Не знаю, как оценивали пилоты мое старание в небе, — на земле же все ходили сумрачные, на мои вопросы отвечали по-военному четко, но односложно — словно барьером перегородились: «Так точно» да «никак нет…». От предложения женсовета участвовать в художественной самодеятельности все дружно отказались: «Нет талантов!»
Пришлось внести еще одну корректировку. Собрав летчиков поэскадрильно, я прикинул приблизительно середину строя, то есть разделил полк на две половины, и объявил:
— По левую руку — первые голоса. По правую — вторые. Хор воздушных бойцов-истребителей будет единственным в своем роде на весь Дальневосточный фронт! А впредь прошу уважительней относиться к предложениям женсовета и оказывать нашим боевым подругам всяческое внимание…
К концу месяца мои комэски не выдержали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Я тоже обратил внимание на то, что комэски отсиделись молча, словно общие наши заботы их не касались.
— Ладно, — успокоил Сергея. — Посмотрим… Следующий день в полку начался с построения. Обхожу всех и замечаю, что у многих командиров грязные, не первой свежести воротнички, сапоги тусклые, никакой воинской выправки. Говорю об этом каждому откровенно, при подчиненных. Приказываю разойтись, привести свой внешний вид в порядок и заняться уставом.
— Экзамены принимать буду лично, — уточняю комэскам. Энтузиазма такое мое сообщение, судя по лицам пилотов, ни у кого не вызвало.
Наступил второй день командирской подготовки, как мы обозначили в планах работы полка наши мероприятия. Снова построение личного состава.
— Командир, — пока мы идем к эскадрильям, говорит мне Федоров, — замечаний по воротничкам ты больше не делай. Если будут не в порядке, сам этим займусь…
«Возможно, и прав Сергей», — соглашаюсь с ним, и после очередного осмотра полка начальник штаба объявляет распорядок занятий: политическая информация о событиях в мире, потом уставы, затем строевая подготовка.
— А в семь часов вечера, чтобы все жены, у кого есть, явились в летную столовую, — строго говорит нач-штаба (он в полку у нас самый старший по возрасту и «но званию).
— А у кого нет жены? — деланно спрашивает кто-то.
— Пришли соседку! — долго не раздумывая, отвечают ему из строя, и все смеются. Смеюсь со всеми и я, веря в этих людей, столь мало подверженных недоброжелательности и самовосхвалению, эгоизму и зависти. Верю, что преодолеем мы всякие там невзгоды, справимся с неполадками, недоработками. Ну а то, что трудно поначалу, — это не беда. На спокойном-то море всяк может быть кормчим.
Вечером после ужина мы с. Сергеем остались в клубе. Командирские жены собрались точно в назначенный срок, что комиссар Федоров не преминул отметить: мол, боевые подруги так и впредь должны действовать. И как то ловко, гляжу, перешел к разговору о семье — ячейке социалистического общества, начав развивать мысль о том, что именно в семье особенно заметно, что любовь — это не только чувство, но и образ поведения людей, в котором беспрестанно сталкиваются свобода и несвобода. Сергей говорил просто, как бы вызывая на откровенность собеседниц, не признавая монопольного права изрекать новое лишь за самим собой, и я заметил, как увлеченно слушали его.
— Семейное счастье имеет свою этику. Согласитесь, от чего-то нужно иногда отказываться и не чувствовать при этом себя ущемленной, что-то отстаивать, что-то воспитывать в себе и в другом…
— А как у вас в семье, товарищ лейтенант? — Это в первом ряду поднялась энергичная блондинка во фламандском духе и уточнила наводящим вопросом: — Кто кого воспитывает?..
Сергей широко и открыто улыбнулся:
— Знаете, когда женился, думал, что мой дом — это корабль, а я в нем капитан.
— Ну и как?
— Не предполагал, что женюсь на адмирале?.. — ответил комиссар, и в летной столовой стало сразу весело и уютно.
И тогда Сергей заговорил о том, о чем просил меня в тот день на полковом построении не говорить подчиненным. Он говорил о красоте нашей командирской формы, о том, как важно и в напряженных буднях аэродромной жизни сохранить воинскую косточку — не распускаться, следить за внешним видом, уставным этикетом…
Я слушал лейтенанта Федорова уже не первый раз и все больше осознавал — с комиссаром истребительному авиаполку крупно повезло!
В тот вечер выяснилось, что воздушные бойцы, да и техники самолетов мало читают — в свободное время режутся в карты, в домино, не обходятся и без выпивок. Клуба в полку не было, поэтому считалось, что художественная самодеятельность необязательна. Тяпнут по одной, ляпнут по другой, глядишь, и затянет кто песню про ямщика, который замерзал в глухой степи…
Выбрали женсовет. Тут же решили приспособить под клуб летную столовую и организовать поэскадрильно смотр художественной самодеятельности. Когда Федоров спросил: «Будут ли вопросы к командиру полка?» — с разных сторон послышались звонкие голоса:
— Пусть товарищ Савицкий организует нам транспорт до города!
— Да не можем мы на санях по восемнадцать километров отсчитывать за товарами!..
— А если заболеет кто — как по тайге добираться?.. Я чувствовал, что начинаю краснеть — «снаряды» ложились точно в цель. И хотя мог бы отговориться — претензии-то пока относились к предшествовавшему руководству полка, — решил выпить сию чашу до конца. Но тут раздалось решительное:
— Тихо, бабы! — бросила клич все та же блондинка — ее только что избрали председателем женсовета. — Предлагаю так. Мы своих мужиков приводим в порядок, развеселые их компании, карточные турниры — долой! Организуем художественную самодеятельность. А товарищ Савицкий пусть наладит нам хоть какое-то сообщение с районным центром. Тайга тайгой, но люди не медведи.
Краткая, но яркая речь председателя только что созданного женсовета нашего военного городка была встречена, как написали бы в газетном отчете, бурными и продолжительными аплодисментами.
— Давай, командир, скажи свое слово, — подтолкнул Федоров. — Народ ждет…
Я поднялся. На меня смотрели десятки внимательных женских глаз, и все слова, которые я только что собирался сказать, куда-то вдруг исчезли. Мне еще ни разу в жизни не приходилось выступать перед такой аудиторией и, снова покраснев, я произнес всего лишь два слова:
— Обещаю помочь…
Минула вторая неделя, как мы с комиссаром разработали наш так называемый «стратегический» план командирской подготовки. Когда выдавалась летная погода, я распоряжался прогреть мотор одного И-16, запускал его и взлетал, чтобы попилотировать над аэродромом. Понимая, что летчики полка в это время следят за моей работой, старался вложить в каждую пилотажную фигуру все свое умение. В искусстве пилотажа большой новинкой по тому времени была двойная восходящая бочка, и я откручивал ее с такой лихостью, будто делал вызов всему полку: «Ну, смотрите!..»
Не знаю, как оценивали пилоты мое старание в небе, — на земле же все ходили сумрачные, на мои вопросы отвечали по-военному четко, но односложно — словно барьером перегородились: «Так точно» да «никак нет…». От предложения женсовета участвовать в художественной самодеятельности все дружно отказались: «Нет талантов!»
Пришлось внести еще одну корректировку. Собрав летчиков поэскадрильно, я прикинул приблизительно середину строя, то есть разделил полк на две половины, и объявил:
— По левую руку — первые голоса. По правую — вторые. Хор воздушных бойцов-истребителей будет единственным в своем роде на весь Дальневосточный фронт! А впредь прошу уважительней относиться к предложениям женсовета и оказывать нашим боевым подругам всяческое внимание…
К концу месяца мои комэски не выдержали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96