Поэтому было бы странно даже предположить, чтобы при всей своей враждебности к Иоанну и личных счётах с ним в Антиохии, Иероним не участвовал также и в двух соборах, осудивших Иоанна, хотя в имеющихся у меня документах и нет ничего об этом, кроме косвенных намёков.
Но как бы ни было, мы уже знаем, что одно из обвинений против Иоанна на этих соборах заключалось в том, что он будто бы похитил какую-то церковную собственность, и я показал в своём месте, что речь здесь могла быть никак не о золоте или серебре, а только о похищении Иоанном старинных рукописей из того самого монастыря, откуда он после 1-го константинопольского собора «тайно» убежал неизвестно куда.
Понятно, что для принципиального противника и личного соперника Иоанна на литературной почве, каким был Иероним, признание Иоанна не автором, а похитителем и присвоителем таких замечательных книг, как «Откровение», имело двойную ценность. Во-первых, это унижало серьёзного соперника и делало Иеронима первым, а не вторым писателем своего времени, а во-вторых, оно давало ему, как усердному коллектору старинных христианских книг, возможность пополнить свою библию Вульгату новыми книгами, отдав важнейшие сочинения Иоанна одному из легендарных апостолов. Вместе с тем (и это ещё третий важный довод) оно совершенно снимало с господствовавшей тогда фракции византийского духовенства, к которой принадлежал Иероним, все обвинения, выставленные против неё в «Откровении», так как относило эту книгу совершенно к другому времени и другим врагам и делало её даже орудием устрашения противников в руках самой фракции Иеронима.
Когда говорят дурное на врага, этому легко и охотно верят даже и в настоящее, более гуманное и объективное время, а не только в грубую старину, когда всякого личного или партийного противника непременно представляли извергом человеческого рода и отказывались наотрез признать в нём хоть одну хорошую черту. Что же удивительного в том, что если, получив решение собора, обвинившего Иоанна, и признав его рукописи за похищенные и присвоенные им произведения непосредственного ученика Иисуса, Иероним немедленно принялся за их перевод на латинский язык и послал затем торжественно в Ватикан для пополнения своей Вульгаты ещё при жизни Иоанна.
Иоанн и его приверженцы были поставлены этим, конечно, в самое нелепое положение. Подумайте только: им приходилось оспаривать авторство ни у кого другого, как у любимейшего из учеников Христа, у того самого, который лежал на его груди во время тайной вечери! Но сделать это было бы святотатством в глазах каждого из тогдашних христиан, не бывших очевидцами того, как Иоанн собственноручно писал эти книги. Литературной критики произведений по слогу и содержанию тогда ещё не было и в помине. Да и кто же из этих Теофилов, сжигающих александрийские библиотеки, или остальных тогдашних писателей, повсюду старавшихся истреблять, а не опровергать книги своих противников, решился бы разыгрывать тогда Бауера, Штрауса или других ещё более радикальных исследователей современной рационалистической школы?
Вот почему, может быть, и сами сторонники Иоанна скоро после его смерти бросили всякие такие попытки и удовольствовались примирительной легендой, которую мы уже привели в начале биографии Иоанна, – легендой о том, как любимый из учеников Христа, апостол Иоанн, передал этому позднейшему Иоанну в антиохийском монастыре «свиток с божественным Апокалипсисом», для того чтобы он узнал из него и поведал людям всю глубину премудрости. Легенда эта как бы говорит: автором этой книги был, конечно, любимейший из учеников Христа – кто осмелится в этом усомниться! – но и наш Иоанн не обманщик: он лично и таинственным образом получил всё это от первого Иоанна, во время своего пребывания в малоазиатском монастырь, а никак не украл оттуда при своём побеге!
В этот же период борьбы с Иоанном за авторство его книг были, вероятно, сфабрикованы и те несколько указаний на «Откровение» от имени писателей II и III веков, которыми Теофил и его бесцеремонные помощники на соборе поддерживали, можно думать, своё обвинение. Для старинных легковерных и невежественных епископов и пресвитеров, неспособных отличить свежеприготовленного папируса от лежавшего сто или двести лет и желающих во что бы то ни стало обвинить Иоанна, каждый такой документ являлся несомненной его уликой.
Таким путём, вероятно, и был Иоанн ещё при своей жизни лишён на Константинопольском соборе 403 года права авторства на свои собственные книги.
Затем прошли годы. Замечательная личность Иоанна, его слава как вдохновенного проповедника, которой никто не мог у него отнять, его трагическая судьба и смерть на пути из одного места ссылки в другое, худшее, должны были окружить его ореолом в глазах всех христианских фракций, не принадлежавших к господствовавшей тогда в Византии николаитской церкви. На Западе он вскоре признан был святым неучаствовавшею в гонениях на него римскою церковью. Все фракции, кроме николаитской, уже давно считали его таким. И вот через тридцать лет после его смерти с ним случилось то же, что и со многими другими пророками древности, гонимыми при жизни. Сама его «великая продажница, Иезабель и Иродиада», чувствуя неудобство бороться с ним после его смерти, вдруг объявила свои собственные соборы над ним не имеющими никакого значения.
Обезвредив его для себя отнятием важнейших сочинений и утверждением, что в своих речах он боролся вовсе не с ней, а с давно умершей императрицей Евдоксией, она неожиданно причислила его в средин V века к числу своих собственных «святых». Взамен отнятых сочинений ему приписали ряд других, от многих из которых он, вероятно, пришёл бы в ужас. Как под легендарным именем поэта Гомера собирались в древности всевозможные героические поэмы, образуя «Илиду», «Одиссею» и даже «Войну мышей и лягушек», так и под именем Иоанна стали коллектироваться в средние века, кроме его действительных произведений, ещё различные речи византийских ораторов, имена которых затерялись. И вышло, неожиданным образом, как будто сам Иоанн произнёс целый ряд толкований на некоторые из своих собственных сочинений.
Финалом же всей этой эпопеи взаимных подлогов, ссор, искажений и непримиримых противоречий, подобной которой, можете быть, ещё не было в истории, явился через полтораста лет (553 г.) новый константинопольский собор. Он предал анафеме Оригена и его книги, а его последователей, Иоанна и Олимпиаду, так и оставил в числе своих святых. Написанный под его влиянием Юстинианов кодекс (565 г.) приравнял всех астрологов к отравителям.
Приложения
Приложение I
Проверочные вычисления пулковских астрономов М.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Но как бы ни было, мы уже знаем, что одно из обвинений против Иоанна на этих соборах заключалось в том, что он будто бы похитил какую-то церковную собственность, и я показал в своём месте, что речь здесь могла быть никак не о золоте или серебре, а только о похищении Иоанном старинных рукописей из того самого монастыря, откуда он после 1-го константинопольского собора «тайно» убежал неизвестно куда.
Понятно, что для принципиального противника и личного соперника Иоанна на литературной почве, каким был Иероним, признание Иоанна не автором, а похитителем и присвоителем таких замечательных книг, как «Откровение», имело двойную ценность. Во-первых, это унижало серьёзного соперника и делало Иеронима первым, а не вторым писателем своего времени, а во-вторых, оно давало ему, как усердному коллектору старинных христианских книг, возможность пополнить свою библию Вульгату новыми книгами, отдав важнейшие сочинения Иоанна одному из легендарных апостолов. Вместе с тем (и это ещё третий важный довод) оно совершенно снимало с господствовавшей тогда фракции византийского духовенства, к которой принадлежал Иероним, все обвинения, выставленные против неё в «Откровении», так как относило эту книгу совершенно к другому времени и другим врагам и делало её даже орудием устрашения противников в руках самой фракции Иеронима.
Когда говорят дурное на врага, этому легко и охотно верят даже и в настоящее, более гуманное и объективное время, а не только в грубую старину, когда всякого личного или партийного противника непременно представляли извергом человеческого рода и отказывались наотрез признать в нём хоть одну хорошую черту. Что же удивительного в том, что если, получив решение собора, обвинившего Иоанна, и признав его рукописи за похищенные и присвоенные им произведения непосредственного ученика Иисуса, Иероним немедленно принялся за их перевод на латинский язык и послал затем торжественно в Ватикан для пополнения своей Вульгаты ещё при жизни Иоанна.
Иоанн и его приверженцы были поставлены этим, конечно, в самое нелепое положение. Подумайте только: им приходилось оспаривать авторство ни у кого другого, как у любимейшего из учеников Христа, у того самого, который лежал на его груди во время тайной вечери! Но сделать это было бы святотатством в глазах каждого из тогдашних христиан, не бывших очевидцами того, как Иоанн собственноручно писал эти книги. Литературной критики произведений по слогу и содержанию тогда ещё не было и в помине. Да и кто же из этих Теофилов, сжигающих александрийские библиотеки, или остальных тогдашних писателей, повсюду старавшихся истреблять, а не опровергать книги своих противников, решился бы разыгрывать тогда Бауера, Штрауса или других ещё более радикальных исследователей современной рационалистической школы?
Вот почему, может быть, и сами сторонники Иоанна скоро после его смерти бросили всякие такие попытки и удовольствовались примирительной легендой, которую мы уже привели в начале биографии Иоанна, – легендой о том, как любимый из учеников Христа, апостол Иоанн, передал этому позднейшему Иоанну в антиохийском монастыре «свиток с божественным Апокалипсисом», для того чтобы он узнал из него и поведал людям всю глубину премудрости. Легенда эта как бы говорит: автором этой книги был, конечно, любимейший из учеников Христа – кто осмелится в этом усомниться! – но и наш Иоанн не обманщик: он лично и таинственным образом получил всё это от первого Иоанна, во время своего пребывания в малоазиатском монастырь, а никак не украл оттуда при своём побеге!
В этот же период борьбы с Иоанном за авторство его книг были, вероятно, сфабрикованы и те несколько указаний на «Откровение» от имени писателей II и III веков, которыми Теофил и его бесцеремонные помощники на соборе поддерживали, можно думать, своё обвинение. Для старинных легковерных и невежественных епископов и пресвитеров, неспособных отличить свежеприготовленного папируса от лежавшего сто или двести лет и желающих во что бы то ни стало обвинить Иоанна, каждый такой документ являлся несомненной его уликой.
Таким путём, вероятно, и был Иоанн ещё при своей жизни лишён на Константинопольском соборе 403 года права авторства на свои собственные книги.
Затем прошли годы. Замечательная личность Иоанна, его слава как вдохновенного проповедника, которой никто не мог у него отнять, его трагическая судьба и смерть на пути из одного места ссылки в другое, худшее, должны были окружить его ореолом в глазах всех христианских фракций, не принадлежавших к господствовавшей тогда в Византии николаитской церкви. На Западе он вскоре признан был святым неучаствовавшею в гонениях на него римскою церковью. Все фракции, кроме николаитской, уже давно считали его таким. И вот через тридцать лет после его смерти с ним случилось то же, что и со многими другими пророками древности, гонимыми при жизни. Сама его «великая продажница, Иезабель и Иродиада», чувствуя неудобство бороться с ним после его смерти, вдруг объявила свои собственные соборы над ним не имеющими никакого значения.
Обезвредив его для себя отнятием важнейших сочинений и утверждением, что в своих речах он боролся вовсе не с ней, а с давно умершей императрицей Евдоксией, она неожиданно причислила его в средин V века к числу своих собственных «святых». Взамен отнятых сочинений ему приписали ряд других, от многих из которых он, вероятно, пришёл бы в ужас. Как под легендарным именем поэта Гомера собирались в древности всевозможные героические поэмы, образуя «Илиду», «Одиссею» и даже «Войну мышей и лягушек», так и под именем Иоанна стали коллектироваться в средние века, кроме его действительных произведений, ещё различные речи византийских ораторов, имена которых затерялись. И вышло, неожиданным образом, как будто сам Иоанн произнёс целый ряд толкований на некоторые из своих собственных сочинений.
Финалом же всей этой эпопеи взаимных подлогов, ссор, искажений и непримиримых противоречий, подобной которой, можете быть, ещё не было в истории, явился через полтораста лет (553 г.) новый константинопольский собор. Он предал анафеме Оригена и его книги, а его последователей, Иоанна и Олимпиаду, так и оставил в числе своих святых. Написанный под его влиянием Юстинианов кодекс (565 г.) приравнял всех астрологов к отравителям.
Приложения
Приложение I
Проверочные вычисления пулковских астрономов М.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52