XXVII
Серые башенки замка видама де Панестер при свете луны отражались в желтых водах Луары. Синьор де Панестер титуловался видамом потому, что имел свой лен от нанского епископа. Его замок был очень старинным строением, возникшим еще во времена крестовых походов. Его стены частью обвалились, вековой парк был запущен, рвы заросли; зимними ночами заржавленные флюгера вертелись по ветру, оглашая воздух зловещими звуками и спугивая с выветрившихся стен орланов. Подъемный мост замка давно уже не поднимался, не видно было вооруженных людей. Да и вообще эта панестерская видамия была весьма и весьма бедным леном.
Сам видам был уже пожилым человеком и представлял собою наполовину монаха, наполовину солдата. В юности он был служителем церкви, в более зрелом возрасте — солдатом, а потом, когда он состоял при нантском епископе, ему приходилось быть и тем, и другим. Жить видаму приходилось более чем скромно, так как особенных доходов видамия не давала, и в тот вечер, когда его застает наш рассказ, синьор де Панестер, как и всегда, поужинал более чем скромно, с непритязательностью монаха и солдата, отдав честь незатейливой стряпне, изготовленной стряпухой с затейливым именем Схоластика.
После ужина видам уселся в старинное кожаное кресло поближе к огню. Паком, его служка, примостившись на скамеечке, занимал своего барина чтением. Схоластика прикорнула в уголке кухни. Пуаврад, маленький нищий, кормившийся милостями видама и за это прислуживавший чем мог, отправился в сад, чтобы поставить силки для кроликов и таким путем раздобыть пищу на завтрашний обед своему господину.
Вдруг сквозь неплотно прикрытые окна до слуха видама донесся далекий шум; это были крики о помощи, несшиеся с Луары.
Паком прервал свое чтение. Видам встал и, подойдя к окну, раскрыл его. Ночь была очень светлая, ярко сияла луна, а так как замок видама был расположен на самом берегу Луары — на правом, как раз против роковой мельницы, бывшей на левом берегу, — то можно было разглядеть все, происходящее на реке.
— Боже мой, барин! — сказал Паком, у которого, несмотря на старость, все еще было хорошее зрение. — Это какое-то судно, попавшее в бедственное положение.
— Да, это какая-то шаланда, налетевшая на подводные скалы, — подтвердил видам. — Гляди-ка, вот и ее экипаж пустился вплавь! Бедняги! Они непременно потонут!
— Им нужно прийти на помощь, барин!
— Ты с ума сошел, Паком! Они потонут, прежде чем мы успеем выйти из замка!
— О, это уж…
— А потом у нас сейчас декабрь, вода очень холодна, я болен ревматизмом, да и ты тоже…
— Но, барин…
— Полно, пожалуйста! Быть может, это гугеноты? В таком случае пусть себе тонут!
— А если это католики!
— В таком случае Господь не оставит их, я же на всякий случай прочту им отходную! — и, сложив руки, видам прочел установленную молитву.
Тем временем Паком внимательно следил за всем, происходившим на реке; он видел, как люди с шаланды плыли к более близкому от них левому берегу, тогда как один из них храбро поплыл к правому, более дальнему, не пугаясь того, что у него была еще какая-то ноша.
— Ах, несчастный! — простонал Паком. — Он утонет! Но опасения Пакома не сбылись: пловец молодцом переплыл Луару и вышел на берег как раз у замка видама. Это был предатель
Гастон, который первым бросился в воду, взяв на руки герцогиню Анну; он нарочно поплыл к правому берегу, так как сообразил, что все остальные, наверное, поплывут к более близкой мельнице.
Увидав, что смелый пловец вышел на берег, поддерживая женщину, Паком с состраданием сказал:
— Ах, барин, пловец-то не один, а с женщиной!
— Вот как? И что же, она жива и здорова?
— По-видимому, да.
— Ну, так тем лучше!
— Но им следовало бы дать приют… Они промокли, им холодно… быть может, их мучает голод…
— Паком! — строго заметил слуге видам. — Запрещено тебе предаваться преувеличенному великодушию! Ты знаешь, что в этом году мы очень бедны. Вина мало, хлеб дорог… Достаточно и того, если мы не будем запирать дверей перед просящими помощи, но не напрашиваться на гостеприимство самим, зазывать людей, которые авось даже и не взглянут на наш дом и спокойно пройдут далее.
— Ах, барин, вы ошибаетесь.
— То есть как это?
— Они идут. Мужчина взял опять женщину на руки и направился по дорожке к замку.
— К черту их!
— Я пойду к ним навстречу! — спокойно ответил добрый Паком, не обращая внимания на злобное ворчание хозяина, все же крикнувшего ему вдогонку:
— Но смотри, если это гугеноты, не впускай их!
XXVIII
Через час герцогиня Монпансье и предатель Гастон грелись в лучшем уголке у камина видама де Панестер. Как ни был скуп старик, но первая же фраза, произнесенная Анной при входе в комнату, сразу заставила видама проявить самое широкое гостеприимство. Эта фраза была:
— Мессир, ваше счастье обеспечено теперь, если только вы поведете себя умно — даю вам в этом слово Анны Лотарингской, герцогини Монпансье!
Услыхав это имя, видам поклонился как можно ниже и выразил полную готовность служить телом и душой своей гостье. Тогда Анна спросила:
— Найдется у вас крепкая лошадь?
— Да, ваше высочество!
— В каком расстоянии находимся мы от Анжера?
— В пятнадцати лье.
— Имеется ли у вас надежный человек среди ваших слуг?
Видам смущенно замялся. Паком был стар, искалечен ревматизмом и не способен выдержать длительный переезд верхом; но в тот момент, когда в его голове проскользнула эта мысль, дверь приоткрылась и видам увидел нищенку Пуаврада.
— Вот за этого мальчишку я могу поручиться, как за самого себя! — сказал сир де Панестер.
— Умеешь ли ты ездить верхом? — спросила герцогиня.
— Да, если она не оседлана, — ответил Пуаврад, положив перед хозяином пару пойманных им кроликов.
Герцогиня потребовала перо, чернил и пергамент и написала следующее письмо:
«Ваше Высочество и кузен! В силу ряда обстоятельств, слишком сложных для изложения их в настоящем письме, я очутилась в пятнадцати лье от Анжера в замке видама де
Панестер. Если Вы добрый католик и ненавидите гугенотов, то пошлите мне сейчас же и спешно человек тридцать вооруженных с ног до головы людей с приказом беспрекословно повиноваться мне. Покорная слуга и кузина Вашего Высочества Анна».
Запечатав это письмо, герцогиня надписала на нем «Его Высочеству Франсуа де Валуа, герцогу Анжуйскому и губернатору Анжера», а затем, вручая послание Пуавраду, сказала:
— Отвези это письмо в Анжер. Если ты привезешь мне ответ до десяти часов завтрашнего дня, я дам тебе десять пистолей.
Нищенка в восторге скрылся, и вскоре стук копыт оповестил, что он уже пустился во всю прыть к Анжеру.
Необходимо заметить, что все эти переговоры Анна вела в отдельной комнате, так как из предосторожности не хотела, чтобы Гастон знал что — нибудь об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33