ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

– рассердился Хосро, вспомнив, сколько лишнего сделал он в своей жизни.
– Да убережет аллах всех гебров от второй! Ибо птицы – слуги неба – только грешникам выклевывают левый глаз, и тогда гебры сбрасывают обреченных на вечные муки во вторую яму и бегут без оглядки из сада мертвых.
Скулы Хосро побагровели, он в бешенстве схватил седле.
– И это, облезлая обезьяна, ты называешь весельем на моей свадьбе?!
Он запустил седлом в Гассана, но гебр проворно отскочил в сторону и помчался, шлепая разорванными чувяками.
Неизвестно, чем бы завершился хороший сон, если бы в калитку не ударил осторожно медный молоток.
– Монах! – обрадованно вскрикнул Гассан.
Хосро просиял. Он поспешил под дикий каштан, распустил пояс, словно после сытного обеда, и, сдвинув брови, небрежно облокотился на старую мутаку.
Гассан торопливо отодвинул засов, распахнул калитку и отпрянул.
Пригибаясь, поддерживая абу и золотое оружие, вошел Георгий Саакадзе.
За ним, бряцая серебряной саблей, протиснулся Эрасти. Он быстро задвинул засов, остановился у калитки. Но Гассан успел разглядеть на улице оруженосца, держащего на поводу богатых коней.
Саакадзе, низко кланяясь, медленно приближался.
Пораженный Хосро даже не поднялся. Словно рой пчел, закружились его мысли. Почему пришел и так почтителен к нему, неизвестному, этот счастливец в войнах, отмеченный доверием шаха Аббаса? Хосро острым взглядом скользнул по цаги, осыпанным изумрудами. Он вспомнил шахскую площадь в день триумфального возвращения иранских войск, восторженные крики сарбазов и исфаханской толпы в честь шаха Аббаса и непобедимого грузина-полководца, достигшего пределов Индии. Промелькнул разукрашенный шинашин, где величественно восседал шах Аббас. Под рокот труб и барабанов он преподнес коленопреклоненному Саакадзе вот этот воинский пояс с золотым львом, сжимающим в лапе обсыпанный алмазами меч. Хосро видел все это из-за потных спин исфаханских бедняков, которых ферраши обильно угощали ударами длинных бичей.
Взгляд Хосро застыл на трагическом изломе бровей исполина.
Саакадзе тоже испытующе взглянул на упрямое лицо Хосро и, незаметно скользнув глазами по обветшалым стенам, приложил руку ко лбу и сердцу:
– Прости, батоно, что я осмелился переступить порог твоего высокого дома без приглашения, но желание видеть грузинского царевича на моем пиру пересилило робость.
Хосро растерянно смотрел на Саакадзе, красные пятна выступили на широких скулах. Он сдавленно спросил:
– Князь, кто открыл тебе мое пребывание в Иране?
Саакадзе расправил кольца пышных усов:
– Я бы не был Георгием Саакадзе, если бы не знал о присутствии в Исфахане царевича Багратида!
Быстро задвинув ноги под скамью, Хосро властно крикнул:
– Подай высокому гостю арабский табурет и кальян!
Гассан поспешно вынес табурет, но вместо кальяна ограничился таинственными знаками.
Осторожно опустившись на табурет, Саакадзе оперся на саблю:
– Сегодня у меня родился сын, и я ознаменовал день радости встречей с царевичем.
Хосро терялся в догадках. «Что нужно от меня Георгию Саакадзе?» Беспокойные мысли рождали подозрение.
– Может, хочешь пригласить меня крестным отцом?
– Я не был бы Георгием Саакадзе, если бы не знал, что царевич Хосро, желая привлечь внимание шах-ин-шаха, принял магометанство… – Саакадзе насмешливо покосился на полинялые шарвари Хосро. – Мое посещение вызвано желанием видеть тебя на пиру в честь новорожденного… И еще я принес печальную весть: владение царевича, оберегаемое монастырем, присвоено святыми отцами. До монахов все же дошло, что царевич выбрал себе нового бога.
Побледнев, Хосро подался вперед, но, вспомнив о своих цаги, еще глубже спрятал ноги под скамью.
Саакадзе небрежно откинул абу. Блеснули драгоценные камни.
– Монах с монетами больше никогда не постучит в твои двери.
Издали наблюдая за таинственной беседой, Гассан увидел неожиданное превращение лица господина в белый хлопок. Но напрасно он напрягал слух, стараясь уловить гневные или спокойные слова.
– Знай, царевич, когда человеку не везет в торговле, он берется за меч.
Хосро порывисто откинул голову, ему показалось, что огромные пальцы Саакадзе тянутся к его горлу. «Все выведал», – подумал Хосро и мрачно буркнул:
– Торговля не княжеское дело, потому и не везет, а к мечу с детства привык, когда понадобится, сумею обнажить.
– Только помни, царевич, если обнажишь, непременно ударь.
Хосро все в большем замешательстве слушал Саакадзе: «Если приближенный шаха, точно змея в расщелину, проник в мой опустевший кисет, то к чему его посещение?» Озноб пробежал по спине. Неужели этот предавшийся шаху грузин вздумал развеселить на своем пиру знатных ханов видом нищего Багратида?
Гассан едва сдержал желание подпрыгнуть. Он усиленно протирал глаза. О гебры, недаром птицы выклевали любимому внуку правый глаз. Что видит старый Гассан? Оруженосец по знаку загадочного гостя приближается с туго набитым парчовым мешком к ага Хосро.
И зловонный ров, и распахнутые двери сарайчика, и глинобитный забор, и облупленная лачуга, и сорная трава, и надоедливый дикий каштан – все уплыло в туманную муть прежних невзгод.
Хосро выпрямился, сердце щемило от сладостного предчувствия, глаза заискрились.
И когда он увидел хлынувшие к его истоптанным цаги золотые туманы, он ясно осознал: побочный сын Багратида, изгнанник, нужен Георгию Саакадзе для важных целей.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Георгий откинул пеструю занавеску, широко распахнул окно. В полукруглую комнату ворвалась предрассветная свежесть.
Он любил утро. Утро – юность дня: еще не смята трава, воздух не отравлен пылью, не тронута прозрачная вода, и мысли не омрачены изменчивым днем. Георгий с наслаждением вдохнул аромат цветов, распустившихся за ночь. Яркие кусты роз вздрагивали от холодных брызг фонтана.
Улыбаясь, он следил за борьбой двух голубых с розоватыми хохолками птичек. Хитрецы, применяя сложную стратегию, вырывали друг у друга из клюва жирного червяка.
Георгий взял пригоршню зерен и бросил в сад. С кустов и деревьев хлопотливо слетелись розовые, зеленые, белые и синие птицы. Они деловито застучали клювами. В разгар пира с пальмы упали кольчатые попугаи. Сердито кося круглыми глазами, они стремились наверстать потерянное время.
Рассмеялся Георгий, блеснули белые крупные зубы.
«И тут сильный прав», – подумал он.
Он скользнул взглядом по еще сонной столице – Исфахану, – вот Давлет-ханэ, резиденция шаха Аббаса.
Георгий нахмурился и отвернулся. Взял свиток и прочел: «Тридцать шесть тысяч пеших и четыре тысячи конных ввели римские полководцы в битву при Требии. От поступи легионов дрожала земля. На римлян бросились двадцать тысяч пеших и десять тысяч конных карфагенян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142