Какие же у него отыскались добродетели?
– Для меня это большая честь.
– Видите ли, когда упоминаешь об известном человеке, это побуждает паству слушать с особым вниманием. – Немолодой священник с кряхтением опустился на ступеньку чуть выше той, на которой сидел Валентин. – Мне всегда хотелось узнать, правда ли, что вас нарекли в честь святого?
Маркиз пожал плечами.
– Наверное, да. Я родился в День святого Валентина. Отец всегда считал это своего рода шуткой. Я этого не понимал, пока не стал немного старше.
– Да. Мне кажется, что святой Валентин мягче обращался с сердцами, чем, судя по вашей репутации, обращаетесь вы. Значит, вас привела сюда лишь потребность подумать?
– А вы, значит, устроили засаду на своем пороге и поджидаете язычников, чтобы обратить их в истинную веру?
Священник улыбнулся.
– Да нет, я просто собирался полить розы. Хотя эти ворота открыты для всех. Не спешите, сын мой. Сидите и думайте, сколько вам будет угодно.
Снова закряхтев, священник встал и, спустившись с лестницы, направился к небольшому сараю, где хранился садовый инвентарь. Валентин увидел, как он вышел оттуда с садовой лейкой и побрел к колодцу в середине сада. Маркиз поднялся на ноги, чтобы помочь священнику вытащить ведро с водой из колодца. Несколько недель назад он бы не потрудился это сделать, да и вряд ли его нога ступила бы на церковный двор.
– Скажите мне, святой отец, – спросил он мгновение спустя, переливая полное ведро воды в лейку, – грех ли это, если не сказать человеку, что ты его опекаешь по чьей-то просьбе, когда тот считает, будто ты поступаешь по велению сердца?
– Ну, если и грех, то не смертный. Я бы назвал это ложью.
– Да, но ложь для ее же блага.
– Ну, это зависит от того, кто именно так расценивает. И не помешало ли это данной леди совершить то, что она намеревалась.
– А если то, что она намеревалась сделать, оказалось грехом?
Священник взглянул на него и некоторое время молчал.
Валентин поднял тяжелую лейку и стал поливать ближайшие, розовые кусты.
– Я, конечно, не могу поощрить грех. – Чуть улыбнувшись, священник взял у него полупустую лейку, чтобы продолжить полив. – Но порой исправлять что-то – гораздо более достойная задача, чем даже совершать ошибку.
– Во всяком случае, более трудная. Спасибо. Такой интересный разговор у нас получился, отец…
– Майкл. Я отец Майкл. Мне тоже этот разговор показался интересным, лорд Деверилл. Если захочется поговорить, заходите в понедельник или четверг.
– Почему именно в понедельник или четверг?
– В эти дни я поливаю розы.
Валентин усмехнулся с довольным видом. Притронувшись пальцами к полям шляпы, он направился к воротам. Однако на полпути ему пришло в голову спросить еще кое о чем. Он сам пришел в ужас от этой мысли, но это был всего лишь вопрос, тем более что задать его Валентину было больше некому.
– Отец Майкл?
– Да, сын мой?
– Если я приведу с собой кого-нибудь, вы… – У него пересохло во рту, и он судорожно сглотнул. «Это просто вопрос», – напомнил он себе, сам тому не веря ни секунды. – …Вы нас пожените?
– Только если будут произведены надлежащие оглашения или по предъявлении специального разрешения, полученного в Кентербери. Но если вы так отчаянно хотите воздержаться от греха, то я посоветовал бы вам отправиться в Гретна-Грин, – сказал, нахмурив лоб, отец Майкл. – Там более упрощенный обряд бракосочетания. Хотя мы этого обычно не поощряем. Слишком уж часто возникают скандалы.
Кивнув, Валентин закрыл за собой ворота и повернул в сторону Корбетт-Хауса. Его потрясло, что он смог произнести слово «пожените», но еще больше удивило, что он продолжал размышлять на эту тему. Одно он знал наверняка: ему не хочется, чтобы Элинор выходила замуж за лорда Джона Трейси.
Ведь даже священник сказал, что человек должен исправить то, что сделал неправильно. Элинор хотела приключения – нечто необузданного и неконтролируемого, и чтобы никто ее не подстраховывал и не заботился о ее безопасности? Ну что ж, он устроит ей такое приключение – если только от одних мыслей об этом его не хватит апоплексический удар.
Войдя в дом, Элинор сразу же взбежала по лестнице и забаррикадировалась у себя в спальне. Все три брата примчались за ней следом. Закери принялся барабанить кулаками в дверь, поэтому она даже придвинула к двери туалетный столик, а также одно из своих мягких кресел.
– Уходите! – крикнула она и, поставив второе кресло у окна, устало рухнула на него.
– Мы еще не закончили разговор, Нелл, – раздался голос Себастьяна, звучавший несколько глуше. Возможно, он стоял у стены, наблюдая, как Закери пытается вломиться в комнату.
– Я не слушаю. Возможно, я должна ответить кое, на какие вопросы, но и ты тоже должен. И ты меня не запугаешь, чтобы заставить делать все, что ты захочешь. Когда я обо всем подумаю, тогда выйду, и мы спокойно все обсудим как взрослые люди. С глазу на глаз. Чтобы не было никакого подавляющего большинства голосов.
– А до тех пор ты будешь прятаться? – В голосе старшего брата появились саркастические нотки.
– Мне не пришлось бы скрываться, если бы вы перестали преследовать меня. Уходите и дайте мне спокойно подумать. – Вспомнив о том, что она услышала, когда Мельбурн на повышенных тонах разговаривал с Девериллом, Элинор снова вскочила с кресла и подошла к двери. – А ты обманщик, Мельбурн. Не думай, что ты победил! – крикнула она.
– Я и не думаю, – ответил он спокойно. – Мы будем внизу, Нелл. Никто не выйдет из дома, пока мы не урегулируем все проблемы.
Элинор схватила пуховую подушку и прижала ее к лицу, чтобы можно было завизжать в нее. Это помогло несколько облегчить острый приступ гнева.
Как только пошел на убыль самый пик приступа, когда человек мечется туда-сюда по комнате, когда ему хочется разбить что-нибудь, ее охватила горькая обида. Она обняла подушку и всхлипнула, потом еще раз и еще, а потом из ее глаз градом покатились слезы.
Она плакала не потому, что неожиданно возник и стал угрожать ее семье Стивен Кобб-Хардинг. С этим они как-нибудь разберутся. Как бы сердит ни был Мельбурн, он не позволит причинить ущерб репутации Гриффинов. Это для него дело чести.
Нет, она отлично знала, почему плачет. И тот факт, что она знает, почему плачет, и чувствует, что сердце ее разбито из-за Валентина, лишь усугублял ситуацию. Почему она ему поверила? Почему ей пришло в голову, что равнодушный к окружающим маркиз Деверилл вдруг проявит интерес к дружбе с ней? Потому что ей хотелось так думать. Вот почему.
– Глупо, – пробормотала она, промокая подушкой мокрое от слез лицо. Валентин разбивал сердца с ошеломляющей простотой, а она почему-то решила, что с ней он поступает иначе. Он стал ее другом и наставником только потому, что его заставил Мельбурн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Для меня это большая честь.
– Видите ли, когда упоминаешь об известном человеке, это побуждает паству слушать с особым вниманием. – Немолодой священник с кряхтением опустился на ступеньку чуть выше той, на которой сидел Валентин. – Мне всегда хотелось узнать, правда ли, что вас нарекли в честь святого?
Маркиз пожал плечами.
– Наверное, да. Я родился в День святого Валентина. Отец всегда считал это своего рода шуткой. Я этого не понимал, пока не стал немного старше.
– Да. Мне кажется, что святой Валентин мягче обращался с сердцами, чем, судя по вашей репутации, обращаетесь вы. Значит, вас привела сюда лишь потребность подумать?
– А вы, значит, устроили засаду на своем пороге и поджидаете язычников, чтобы обратить их в истинную веру?
Священник улыбнулся.
– Да нет, я просто собирался полить розы. Хотя эти ворота открыты для всех. Не спешите, сын мой. Сидите и думайте, сколько вам будет угодно.
Снова закряхтев, священник встал и, спустившись с лестницы, направился к небольшому сараю, где хранился садовый инвентарь. Валентин увидел, как он вышел оттуда с садовой лейкой и побрел к колодцу в середине сада. Маркиз поднялся на ноги, чтобы помочь священнику вытащить ведро с водой из колодца. Несколько недель назад он бы не потрудился это сделать, да и вряд ли его нога ступила бы на церковный двор.
– Скажите мне, святой отец, – спросил он мгновение спустя, переливая полное ведро воды в лейку, – грех ли это, если не сказать человеку, что ты его опекаешь по чьей-то просьбе, когда тот считает, будто ты поступаешь по велению сердца?
– Ну, если и грех, то не смертный. Я бы назвал это ложью.
– Да, но ложь для ее же блага.
– Ну, это зависит от того, кто именно так расценивает. И не помешало ли это данной леди совершить то, что она намеревалась.
– А если то, что она намеревалась сделать, оказалось грехом?
Священник взглянул на него и некоторое время молчал.
Валентин поднял тяжелую лейку и стал поливать ближайшие, розовые кусты.
– Я, конечно, не могу поощрить грех. – Чуть улыбнувшись, священник взял у него полупустую лейку, чтобы продолжить полив. – Но порой исправлять что-то – гораздо более достойная задача, чем даже совершать ошибку.
– Во всяком случае, более трудная. Спасибо. Такой интересный разговор у нас получился, отец…
– Майкл. Я отец Майкл. Мне тоже этот разговор показался интересным, лорд Деверилл. Если захочется поговорить, заходите в понедельник или четверг.
– Почему именно в понедельник или четверг?
– В эти дни я поливаю розы.
Валентин усмехнулся с довольным видом. Притронувшись пальцами к полям шляпы, он направился к воротам. Однако на полпути ему пришло в голову спросить еще кое о чем. Он сам пришел в ужас от этой мысли, но это был всего лишь вопрос, тем более что задать его Валентину было больше некому.
– Отец Майкл?
– Да, сын мой?
– Если я приведу с собой кого-нибудь, вы… – У него пересохло во рту, и он судорожно сглотнул. «Это просто вопрос», – напомнил он себе, сам тому не веря ни секунды. – …Вы нас пожените?
– Только если будут произведены надлежащие оглашения или по предъявлении специального разрешения, полученного в Кентербери. Но если вы так отчаянно хотите воздержаться от греха, то я посоветовал бы вам отправиться в Гретна-Грин, – сказал, нахмурив лоб, отец Майкл. – Там более упрощенный обряд бракосочетания. Хотя мы этого обычно не поощряем. Слишком уж часто возникают скандалы.
Кивнув, Валентин закрыл за собой ворота и повернул в сторону Корбетт-Хауса. Его потрясло, что он смог произнести слово «пожените», но еще больше удивило, что он продолжал размышлять на эту тему. Одно он знал наверняка: ему не хочется, чтобы Элинор выходила замуж за лорда Джона Трейси.
Ведь даже священник сказал, что человек должен исправить то, что сделал неправильно. Элинор хотела приключения – нечто необузданного и неконтролируемого, и чтобы никто ее не подстраховывал и не заботился о ее безопасности? Ну что ж, он устроит ей такое приключение – если только от одних мыслей об этом его не хватит апоплексический удар.
Войдя в дом, Элинор сразу же взбежала по лестнице и забаррикадировалась у себя в спальне. Все три брата примчались за ней следом. Закери принялся барабанить кулаками в дверь, поэтому она даже придвинула к двери туалетный столик, а также одно из своих мягких кресел.
– Уходите! – крикнула она и, поставив второе кресло у окна, устало рухнула на него.
– Мы еще не закончили разговор, Нелл, – раздался голос Себастьяна, звучавший несколько глуше. Возможно, он стоял у стены, наблюдая, как Закери пытается вломиться в комнату.
– Я не слушаю. Возможно, я должна ответить кое, на какие вопросы, но и ты тоже должен. И ты меня не запугаешь, чтобы заставить делать все, что ты захочешь. Когда я обо всем подумаю, тогда выйду, и мы спокойно все обсудим как взрослые люди. С глазу на глаз. Чтобы не было никакого подавляющего большинства голосов.
– А до тех пор ты будешь прятаться? – В голосе старшего брата появились саркастические нотки.
– Мне не пришлось бы скрываться, если бы вы перестали преследовать меня. Уходите и дайте мне спокойно подумать. – Вспомнив о том, что она услышала, когда Мельбурн на повышенных тонах разговаривал с Девериллом, Элинор снова вскочила с кресла и подошла к двери. – А ты обманщик, Мельбурн. Не думай, что ты победил! – крикнула она.
– Я и не думаю, – ответил он спокойно. – Мы будем внизу, Нелл. Никто не выйдет из дома, пока мы не урегулируем все проблемы.
Элинор схватила пуховую подушку и прижала ее к лицу, чтобы можно было завизжать в нее. Это помогло несколько облегчить острый приступ гнева.
Как только пошел на убыль самый пик приступа, когда человек мечется туда-сюда по комнате, когда ему хочется разбить что-нибудь, ее охватила горькая обида. Она обняла подушку и всхлипнула, потом еще раз и еще, а потом из ее глаз градом покатились слезы.
Она плакала не потому, что неожиданно возник и стал угрожать ее семье Стивен Кобб-Хардинг. С этим они как-нибудь разберутся. Как бы сердит ни был Мельбурн, он не позволит причинить ущерб репутации Гриффинов. Это для него дело чести.
Нет, она отлично знала, почему плачет. И тот факт, что она знает, почему плачет, и чувствует, что сердце ее разбито из-за Валентина, лишь усугублял ситуацию. Почему она ему поверила? Почему ей пришло в голову, что равнодушный к окружающим маркиз Деверилл вдруг проявит интерес к дружбе с ней? Потому что ей хотелось так думать. Вот почему.
– Глупо, – пробормотала она, промокая подушкой мокрое от слез лицо. Валентин разбивал сердца с ошеломляющей простотой, а она почему-то решила, что с ней он поступает иначе. Он стал ее другом и наставником только потому, что его заставил Мельбурн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79