Я не могу его разочаровать.
– А я не могу себе представить, что вы вообще способны его разочаровать, – ответила Розамунда и повернулась к Патрику: – Милорд, мы готовы выехать?
– А где Энни и Дермид? – ответил он вопросом на вопрос.
– Мы здесь, милорд, – отозвался Дермид. Энни, все еще выглядевшая вялой и сонной, стояла возле него. – Лошади поданы, и солдат накормили завтраком. Благодарим вас, миледи. – Слуга низко поклонился Джинни и следом за женой вышел из зала.
– Пожалуйста, дайте нам знать, как прошли роды, – попросила Розамунда хозяйку замка. – Я скажу отцу Мате, чтобы он молился за вас, Джинни Хепберн. Мне жаль, что мы не смогли попрощаться с вашим мужем. Прошлой ночью он был не в себе. Но надеюсь, сегодня ему стало легче и его настроение улучшилось. Передайте, что я спрашивала о нем.
Розамунда улыбнулась и вложила свою ручку в широкую ладонь графа.
– Непременно передам, – улыбнулась в ответ Джинни. – Езжайте с миром, леди Розамунда!
Когда они уже были во внешнем дворе замка Клевенз-Карн и сидели в седлах, Патрик наклонился и сказал так, чтобы могла слышать одна Розамунда:
– У вас чрезвычайно острые коготки, мадам! Остается лишь предположить, что вчера он позволил себе на редкость грубую выходку. Иначе ваша жестокость была бы неоправданна.
– Он снова начал говорить о том, как он меня любит, – с досадой проговорила Розамунда.
Граф Гленкирк сдержанно кивнул:
– Это и впрямь наглость, особенно если помнить о том, что эта доверчивая малютка носит под сердцем его ребенка.
Они выехали из Клевенз-Карна и оказались на широкой дороге, ведущей в Англию.
– Мне неприятно думать о том, что когда-нибудь Джинни Хепберн может узнать, что муж ей изменяет. Она-то из кожи вон лезет, чтобы ему угодить.
– По-твоему, она его любит? – спросил Патрик.
– Не знаю, – ответила Розамунда, задумчиво качая головой. – Но он все равно должен быть ей верен. А вместо этого заявляет мне в своем доме, когда его жена принимает гостей в зале, что любит меня! До сих пор жалею, что не дала ему по физиономии. Но меня слишком поразили его слова, Патрик! Впрочем, это только подтвердило мою правоту. Я всегда считала его настырным выскочкой.
– А мне его жалко, – заметил граф.
– Это с какой стати ты его жалеешь?! – удивленно воскликнула Розамунда.
– Я жалею его, потому что он действительно любит тебя, Розамунда, – задумчиво произнес Патрик. – Я знаю, ты всегда считала, что он гоняется за тобой исключительно ради наследника. Может, отчасти это и правда, и тем не менее он любит тебя по-настоящему. И для него нет пытки хуже той, когда он смотрит на нас с тобой. Когда он вчера вернулся в зал, то почти не разговаривал, а старательно напивался до полного бесчувствия. Под конец братьям пришлось на руках тащить его в постель.
– Мне очень жаль, что так вышло, – ответила Розамунда. – Но, Патрик, я никогда не обещала ему выйти за него и всегда говорила «нет». Я не давала ему ни малейшего повода для надежды. Отчасти мне тоже его жалко, но меньше всего мне бы улыбалось оказаться в том же неловком положении перед крошкой Джинни, в каком я оказалась перед королевой. Я не люблю чувствовать себя виноватой, милорд, тем более что те, кто в первую очередь виноват в измене, вовсе не ощущают за собой вины. Логан только и делает, что жалеет самого себя. И совершенно не думает, каково его жене. Но я думаю. Генрих Тюдор счел себя преданным, когда я вернулась во Фрайарсгейт. Ему даже в голову не пришло подумать о том, как оскорбится королева, если вдруг до нее дойдет, что ее близкая подруга оказалась в постели ее мужа. Но я подумала.
– Не похоже, чтобы вам предстояло снова встретиться с Хепберном в ближайшее время – да и вообще в этой жизни, – заметил граф. – Ему больно даже смотреть на тебя. Мне кажется, что он если не любит, то по-своему уважает жену. В конце концов, это вопрос фамильной гордости.
– Вот именно, уж чего-чего, а гордости Логану не занимать, – с досадой заметила Розамунда.
Через несколько часов езды Розамунда стала узнавать окрестности. Она вся подалась вперед, с трудом сдерживая нетерпение.
– Ты почувствовала близость Фрайарсгейта, – заметил граф.
– Да, да! – энергично кивнула Розамунда. – Патрик, еще одна гора – и мы увидим мое озеро и мои поля! О Господи! Просто в голове не укладывается, что я скоро буду дома! Я так давно не видела его! Но ведь я не могла разлучиться с тобой, мой любимый! Ты любишь свой Гленкирк ничуть не меньше, чем я люблю Фрайарсгейт. И я была бы рада в один прекрасный день увидеть твой замок.
– Так оно и будет, – заверил Патрик.
Они свернули с тракта на неприметную тропинку и стали спускаться в долину, чтобы потом подняться на склон следующего холма. На перевале им открылся вид, в точности описанный Розамундой. Она на миг остановилась, чтобы насладиться этой картиной. В низине раскинулся Фрайарсгейт. Его луга зеленели густой летней травой, по которой бродили стада овец. Пашня золотилась колосьями, полными зерна, а ухоженные сады, тянувшиеся вдоль дороги, обещали обильный урожай. Спокойные воды озера, в которых отражался господский дом, блестели в лучах послеполуденного солнца. На церкви зазвонил колокол, и люди побросали все дела, чтобы встретить свою хозяйку. Когда Розамунда и Патрик подъехали к дому, на крыльцо вышла Мейбл в сопровождении трех дочек Розамунды.
Леди Фрайарсгейт соскочила с коня, встала на колени и прижала к груди всех трех сразу.
– Ох, дорогие мои девочки! – повторяла она, покрывая поцелуями их счастливые лица. Бесси, самой младшей, едва исполнилось четыре года. Она быстро устала от всех этих нежностей и попыталась вырваться. Дочери постарше, Бэнон и Филиппа, напротив, облепили мать с обеих сторон, словно боялись, что она вдруг снова исчезнет.
– Я не думала, что ты покинешь нас так надолго, мама! – воскликнула восьмилетняя Филиппа. – С дядей Томасом было весело, но все равно мы скучали по тебе.
Тут девочка заметила графа Гленкирка и изумленно посмотрела на мать.
Розамунда выпрямилась и сказала:
– Филиппа, я хочу познакомить тебя и твоих сестер с Патриком Лесли, графом Гленкирком.
Мать окинула дочек строгим взглядом, и те послушно присели в реверансе.
– Граф погостит у нас некоторое время, – продолжила Розамунда.
– У вас есть замок, милорд? – осмелев, спросил Филиппа.
– Есть, – ответил Патрик, невольно улыбаясь при виде уменьшенной копии своей возлюбленной. – И я надеюсь, что однажды вы со своей мамой навестите нас.
– Не очень-то ты спешила возвращаться домой! – с укором сказала Розамунде Мейбл. – Хотя теперь, когда я вижу этого джентльмена, мне стало ясно, что задержало тебя в Эдинбурге. Идемте в дом, – произнесла Мейбл и только тут обратила внимание на Энни: – А это еще что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
– А я не могу себе представить, что вы вообще способны его разочаровать, – ответила Розамунда и повернулась к Патрику: – Милорд, мы готовы выехать?
– А где Энни и Дермид? – ответил он вопросом на вопрос.
– Мы здесь, милорд, – отозвался Дермид. Энни, все еще выглядевшая вялой и сонной, стояла возле него. – Лошади поданы, и солдат накормили завтраком. Благодарим вас, миледи. – Слуга низко поклонился Джинни и следом за женой вышел из зала.
– Пожалуйста, дайте нам знать, как прошли роды, – попросила Розамунда хозяйку замка. – Я скажу отцу Мате, чтобы он молился за вас, Джинни Хепберн. Мне жаль, что мы не смогли попрощаться с вашим мужем. Прошлой ночью он был не в себе. Но надеюсь, сегодня ему стало легче и его настроение улучшилось. Передайте, что я спрашивала о нем.
Розамунда улыбнулась и вложила свою ручку в широкую ладонь графа.
– Непременно передам, – улыбнулась в ответ Джинни. – Езжайте с миром, леди Розамунда!
Когда они уже были во внешнем дворе замка Клевенз-Карн и сидели в седлах, Патрик наклонился и сказал так, чтобы могла слышать одна Розамунда:
– У вас чрезвычайно острые коготки, мадам! Остается лишь предположить, что вчера он позволил себе на редкость грубую выходку. Иначе ваша жестокость была бы неоправданна.
– Он снова начал говорить о том, как он меня любит, – с досадой проговорила Розамунда.
Граф Гленкирк сдержанно кивнул:
– Это и впрямь наглость, особенно если помнить о том, что эта доверчивая малютка носит под сердцем его ребенка.
Они выехали из Клевенз-Карна и оказались на широкой дороге, ведущей в Англию.
– Мне неприятно думать о том, что когда-нибудь Джинни Хепберн может узнать, что муж ей изменяет. Она-то из кожи вон лезет, чтобы ему угодить.
– По-твоему, она его любит? – спросил Патрик.
– Не знаю, – ответила Розамунда, задумчиво качая головой. – Но он все равно должен быть ей верен. А вместо этого заявляет мне в своем доме, когда его жена принимает гостей в зале, что любит меня! До сих пор жалею, что не дала ему по физиономии. Но меня слишком поразили его слова, Патрик! Впрочем, это только подтвердило мою правоту. Я всегда считала его настырным выскочкой.
– А мне его жалко, – заметил граф.
– Это с какой стати ты его жалеешь?! – удивленно воскликнула Розамунда.
– Я жалею его, потому что он действительно любит тебя, Розамунда, – задумчиво произнес Патрик. – Я знаю, ты всегда считала, что он гоняется за тобой исключительно ради наследника. Может, отчасти это и правда, и тем не менее он любит тебя по-настоящему. И для него нет пытки хуже той, когда он смотрит на нас с тобой. Когда он вчера вернулся в зал, то почти не разговаривал, а старательно напивался до полного бесчувствия. Под конец братьям пришлось на руках тащить его в постель.
– Мне очень жаль, что так вышло, – ответила Розамунда. – Но, Патрик, я никогда не обещала ему выйти за него и всегда говорила «нет». Я не давала ему ни малейшего повода для надежды. Отчасти мне тоже его жалко, но меньше всего мне бы улыбалось оказаться в том же неловком положении перед крошкой Джинни, в каком я оказалась перед королевой. Я не люблю чувствовать себя виноватой, милорд, тем более что те, кто в первую очередь виноват в измене, вовсе не ощущают за собой вины. Логан только и делает, что жалеет самого себя. И совершенно не думает, каково его жене. Но я думаю. Генрих Тюдор счел себя преданным, когда я вернулась во Фрайарсгейт. Ему даже в голову не пришло подумать о том, как оскорбится королева, если вдруг до нее дойдет, что ее близкая подруга оказалась в постели ее мужа. Но я подумала.
– Не похоже, чтобы вам предстояло снова встретиться с Хепберном в ближайшее время – да и вообще в этой жизни, – заметил граф. – Ему больно даже смотреть на тебя. Мне кажется, что он если не любит, то по-своему уважает жену. В конце концов, это вопрос фамильной гордости.
– Вот именно, уж чего-чего, а гордости Логану не занимать, – с досадой заметила Розамунда.
Через несколько часов езды Розамунда стала узнавать окрестности. Она вся подалась вперед, с трудом сдерживая нетерпение.
– Ты почувствовала близость Фрайарсгейта, – заметил граф.
– Да, да! – энергично кивнула Розамунда. – Патрик, еще одна гора – и мы увидим мое озеро и мои поля! О Господи! Просто в голове не укладывается, что я скоро буду дома! Я так давно не видела его! Но ведь я не могла разлучиться с тобой, мой любимый! Ты любишь свой Гленкирк ничуть не меньше, чем я люблю Фрайарсгейт. И я была бы рада в один прекрасный день увидеть твой замок.
– Так оно и будет, – заверил Патрик.
Они свернули с тракта на неприметную тропинку и стали спускаться в долину, чтобы потом подняться на склон следующего холма. На перевале им открылся вид, в точности описанный Розамундой. Она на миг остановилась, чтобы насладиться этой картиной. В низине раскинулся Фрайарсгейт. Его луга зеленели густой летней травой, по которой бродили стада овец. Пашня золотилась колосьями, полными зерна, а ухоженные сады, тянувшиеся вдоль дороги, обещали обильный урожай. Спокойные воды озера, в которых отражался господский дом, блестели в лучах послеполуденного солнца. На церкви зазвонил колокол, и люди побросали все дела, чтобы встретить свою хозяйку. Когда Розамунда и Патрик подъехали к дому, на крыльцо вышла Мейбл в сопровождении трех дочек Розамунды.
Леди Фрайарсгейт соскочила с коня, встала на колени и прижала к груди всех трех сразу.
– Ох, дорогие мои девочки! – повторяла она, покрывая поцелуями их счастливые лица. Бесси, самой младшей, едва исполнилось четыре года. Она быстро устала от всех этих нежностей и попыталась вырваться. Дочери постарше, Бэнон и Филиппа, напротив, облепили мать с обеих сторон, словно боялись, что она вдруг снова исчезнет.
– Я не думала, что ты покинешь нас так надолго, мама! – воскликнула восьмилетняя Филиппа. – С дядей Томасом было весело, но все равно мы скучали по тебе.
Тут девочка заметила графа Гленкирка и изумленно посмотрела на мать.
Розамунда выпрямилась и сказала:
– Филиппа, я хочу познакомить тебя и твоих сестер с Патриком Лесли, графом Гленкирком.
Мать окинула дочек строгим взглядом, и те послушно присели в реверансе.
– Граф погостит у нас некоторое время, – продолжила Розамунда.
– У вас есть замок, милорд? – осмелев, спросил Филиппа.
– Есть, – ответил Патрик, невольно улыбаясь при виде уменьшенной копии своей возлюбленной. – И я надеюсь, что однажды вы со своей мамой навестите нас.
– Не очень-то ты спешила возвращаться домой! – с укором сказала Розамунде Мейбл. – Хотя теперь, когда я вижу этого джентльмена, мне стало ясно, что задержало тебя в Эдинбурге. Идемте в дом, – произнесла Мейбл и только тут обратила внимание на Энни: – А это еще что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145