— с любопытством спросила Макси.
— Это очень нелегкое дело, — ответил Робин, насмешливо поблескивая глазами. — Зрелище необыкновенное. А в конце дня сотни индеек рассаживаются на ночлег на деревьях.
Макси попыталась представить себе ветви деревьев, склонившиеся под тяжестью спящих птиц, и ей стало ужасно смешно.
— Ну, хорошо, а мы-то тут при чем?
— Гуртовщики избегают дорог, на которых берут дорожный сбор. Путники, у которых негусто в кармане, иногда присоединяются к гуртам. В большой компании идти веселее и менее опасно, а некоторым это просто кажется приключением.
Покончив со щеками, Робин натянул кожу на подбородке, чтобы побрить шею.
Макси зачарованно наблюдала за поблескивающей каплей воды, которая скатилась ему в ямочку под шеей, потом поползла дальше вниз, смачивая завитки волос на груди.
Заметив ее пристальный взгляд, Робин спросил:
— У меня что-нибудь не так?
— Просто женские нервы, — поспешно ответила Макси. — Мне страшно, когда я вижу бритву возле самого горла.
— Я еще ни разу серьезно не порезался, — с улыбкой сказал Робин.
Тремя спорыми движениями он закончил бритье, вытер лезвие и закрыл бритву.
Может, он и не порезался, но вывел ее из душевного равновесия.
— Понятно, — сказала Макси. — Я вижу, что путешествие с гуртовщиками имеет свои преимущества. А где-нибудь поблизости есть скотопрогонная дорога?
— Дорога проходит к западу от Ноттингема. Отсюда ходу два дня. В это время года гурты там прогоняют часто — больше одного-двух дней нам ждать не придется.
— Вы раньше путешествовали с гуртовщиками?
— Приходилось. Потому-то я и знаю про эту дорогу. — Робин намочил салфетку в теплой воде, выжал ее и вытер лицо и шею. — Я как-то попал к гуртовщикам, сбежав из дома.
Это было похоже на правду.
— Вашей матери было, наверное, нелегко с вами справляться.
Робин помолчал, потом сказал:
— Вовсе нет. Она как глянула на меня новорожденного, так сразу отдала Богу душу.
Несмотря на небрежный тон, в его словах слышалась боль.
— Как это ужасно, — тихо сказала Макси.
— Отцу моему было еще ужаснее. — Робин подошел к двери сарая и выплеснул воду. — Если верить портретисту, я очень на нее похож. Каждый раз, когда отец меня видел, его всего передергивало.
У Макси чуть слезы не навернулись на глаза. Бедный ребенок! Но она сдержалась и тихо спросила:
— Почему вы мне это рассказываете? Робин долго молчал. Его профиль показался Макси таким же холодным и далеким, как серое небо.
— Не знаю, Канавиоста. Может быть, потому, что порой мне надоедает темнить.
Услышав свое индейское имя, Макси почувствовала, как по затылку поползли мурашки. В первый раз Робин добровольно приподнял завесу непроницаемого лоска, которая скрывала его суть. Может быть, он это сделал потому, что она сама ему вчера открылась. А может быть, ночь, проведенная в объятиях друг друга, разрушила некоторые из разделявших их преград.
Макси вспомнила его панику, когда она пыталась научить его слушать ветер, и его слова о женщине, на которой он хотел жениться и которая ему отказала. Робин был похож на клубок спутанных ниток — тут были нити юмора и скрытности, ума и хитрости, заботы и отрешенности. И вот сейчас он дал ей в руки конец нити, чтобы она попыталась, если сможет, размотать весь клубок.
Если это ей удастся, что она обнаружит внутри?
Едва успев задать себе этот вопрос, Макси уже знала ответ: под всем этим остроумием и обаянием скрывается горькое одиночество.
Когда Вулвертон сообщил Дездемоне то, что узнал от Симмонса, она почувствовала огромное облегчение. По крайней мере, беглецы живы и невредимы. Но больше маркиз ничего ей не сообщал, и с тех пор она его не видела. Придется продолжать розыски.
Устало вздохнув, она вышла из кареты на пыльную улицу очередной деревни. Ей казалось, что уже много месяцев она таскается по дорогам Центральной Англии, выслеживая свою племянницу и беспринципного прощелыгу, который навязался ей в спутники. Лорд Роберт не вырос в ее Мнении оттого, что они с Макси все еще путешествовали пешком. Казалось бы, всякий уважающий себя соблазнитель хотя бы нанял коляску. Аристократ называется!
Дездемона теперь знала, кому и какие задавать вопросы. Маленькие деревни, где замечали каждого чужака, были самым подходящим местом, а спрашивать было лучше всего пожилых мужчин, которые собирались в местной пивной. Неплохо осведомлены были и лавочники. С утра Дездемона заходила уже в третий крошечный магазинчик — на этот раз в деревушке Уингерфорд. Как всегда, на прилавке грудой валялась всякая всячина — иголки, нитки, рулоны дешевой материи, мотки лент, глиняные горшки, соль и сахар, конфеты для детей. Рыжий кот, прикрыв нос хвостом, тихо посапывал на груде поношенной одежды.
К Дездемоне поспешила полная хозяйка, глаза которой загорелись при виде богато одетой покупательницы.
— Чем могу служить, миледи?
— Я хотела спросить, не видели вы случайно мою племянницу с мужем. Она темноволосая смуглая женщина маленького роста и одета, как юноша, а он среднего роста красивый блондин.
— Как же, как же, они вчера ко мне заходили. — Лавочница бросила на Дездемону оценивающий взгляд. — У джентльмена порвалась рубаха и он купил новую. И еще шляпу и белье. Такого тонкого белья, как на нем, у меня не нашлось, но он взял что было.
Дездемона поведала лавочнице заранее заготовленную историю:
— Все это ужасно глупо. Муж племянницы побился об заклад, что пройдет пешком до Лондона, а племянница решила отправиться вместе с ним. Они поженились совсем недавно, и ей казалось, что такое путешествие будет очень забавным приключением. Я, конечно, этого не одобряла, но и запретить не могла.
Дездемона тяжело вздохнула.
— В общем-то в этом не было бы особенной беды, но ее отец вдруг тяжело заболел. Мы пытаемся их найти, чтобы она успела повидать отца пока не поздно.
У Дездемоны дрогнул голос. Если ей придется еще несколько раз рассказать эту жалостную историю, она, глядишь, сама в нее поверит.
— Скажите, а они не упоминали в разговоре, какой дорогой собираются идти?
Лавочница сделала удивленное лицо, словно давая понять, что не очень-то верит в эту историю, но никогда не посмеет назвать благородную даму лгуньей.
Теперь дело было за Дездемоной. Лавочница, вероятно, оскорбится, если ей прямо предложить деньги. Надо действовать тоньше. Дездемона окинула взглядом прилавок.
— Какая миленькая лента! Я нигде не могла найти именно этот оттенок. — Она вытащила из вороха отделочных материалов моток голубой ленты. — Продайте мне ее. Пяти фунтов хватит?
— Пять гиней — и лента ваша.
Ироничный блеск в глазах лавочницы не оставлял сомнений — она отлично понимала, за что ей предложили такую сумму.
— Прекрасно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
— Это очень нелегкое дело, — ответил Робин, насмешливо поблескивая глазами. — Зрелище необыкновенное. А в конце дня сотни индеек рассаживаются на ночлег на деревьях.
Макси попыталась представить себе ветви деревьев, склонившиеся под тяжестью спящих птиц, и ей стало ужасно смешно.
— Ну, хорошо, а мы-то тут при чем?
— Гуртовщики избегают дорог, на которых берут дорожный сбор. Путники, у которых негусто в кармане, иногда присоединяются к гуртам. В большой компании идти веселее и менее опасно, а некоторым это просто кажется приключением.
Покончив со щеками, Робин натянул кожу на подбородке, чтобы побрить шею.
Макси зачарованно наблюдала за поблескивающей каплей воды, которая скатилась ему в ямочку под шеей, потом поползла дальше вниз, смачивая завитки волос на груди.
Заметив ее пристальный взгляд, Робин спросил:
— У меня что-нибудь не так?
— Просто женские нервы, — поспешно ответила Макси. — Мне страшно, когда я вижу бритву возле самого горла.
— Я еще ни разу серьезно не порезался, — с улыбкой сказал Робин.
Тремя спорыми движениями он закончил бритье, вытер лезвие и закрыл бритву.
Может, он и не порезался, но вывел ее из душевного равновесия.
— Понятно, — сказала Макси. — Я вижу, что путешествие с гуртовщиками имеет свои преимущества. А где-нибудь поблизости есть скотопрогонная дорога?
— Дорога проходит к западу от Ноттингема. Отсюда ходу два дня. В это время года гурты там прогоняют часто — больше одного-двух дней нам ждать не придется.
— Вы раньше путешествовали с гуртовщиками?
— Приходилось. Потому-то я и знаю про эту дорогу. — Робин намочил салфетку в теплой воде, выжал ее и вытер лицо и шею. — Я как-то попал к гуртовщикам, сбежав из дома.
Это было похоже на правду.
— Вашей матери было, наверное, нелегко с вами справляться.
Робин помолчал, потом сказал:
— Вовсе нет. Она как глянула на меня новорожденного, так сразу отдала Богу душу.
Несмотря на небрежный тон, в его словах слышалась боль.
— Как это ужасно, — тихо сказала Макси.
— Отцу моему было еще ужаснее. — Робин подошел к двери сарая и выплеснул воду. — Если верить портретисту, я очень на нее похож. Каждый раз, когда отец меня видел, его всего передергивало.
У Макси чуть слезы не навернулись на глаза. Бедный ребенок! Но она сдержалась и тихо спросила:
— Почему вы мне это рассказываете? Робин долго молчал. Его профиль показался Макси таким же холодным и далеким, как серое небо.
— Не знаю, Канавиоста. Может быть, потому, что порой мне надоедает темнить.
Услышав свое индейское имя, Макси почувствовала, как по затылку поползли мурашки. В первый раз Робин добровольно приподнял завесу непроницаемого лоска, которая скрывала его суть. Может быть, он это сделал потому, что она сама ему вчера открылась. А может быть, ночь, проведенная в объятиях друг друга, разрушила некоторые из разделявших их преград.
Макси вспомнила его панику, когда она пыталась научить его слушать ветер, и его слова о женщине, на которой он хотел жениться и которая ему отказала. Робин был похож на клубок спутанных ниток — тут были нити юмора и скрытности, ума и хитрости, заботы и отрешенности. И вот сейчас он дал ей в руки конец нити, чтобы она попыталась, если сможет, размотать весь клубок.
Если это ей удастся, что она обнаружит внутри?
Едва успев задать себе этот вопрос, Макси уже знала ответ: под всем этим остроумием и обаянием скрывается горькое одиночество.
Когда Вулвертон сообщил Дездемоне то, что узнал от Симмонса, она почувствовала огромное облегчение. По крайней мере, беглецы живы и невредимы. Но больше маркиз ничего ей не сообщал, и с тех пор она его не видела. Придется продолжать розыски.
Устало вздохнув, она вышла из кареты на пыльную улицу очередной деревни. Ей казалось, что уже много месяцев она таскается по дорогам Центральной Англии, выслеживая свою племянницу и беспринципного прощелыгу, который навязался ей в спутники. Лорд Роберт не вырос в ее Мнении оттого, что они с Макси все еще путешествовали пешком. Казалось бы, всякий уважающий себя соблазнитель хотя бы нанял коляску. Аристократ называется!
Дездемона теперь знала, кому и какие задавать вопросы. Маленькие деревни, где замечали каждого чужака, были самым подходящим местом, а спрашивать было лучше всего пожилых мужчин, которые собирались в местной пивной. Неплохо осведомлены были и лавочники. С утра Дездемона заходила уже в третий крошечный магазинчик — на этот раз в деревушке Уингерфорд. Как всегда, на прилавке грудой валялась всякая всячина — иголки, нитки, рулоны дешевой материи, мотки лент, глиняные горшки, соль и сахар, конфеты для детей. Рыжий кот, прикрыв нос хвостом, тихо посапывал на груде поношенной одежды.
К Дездемоне поспешила полная хозяйка, глаза которой загорелись при виде богато одетой покупательницы.
— Чем могу служить, миледи?
— Я хотела спросить, не видели вы случайно мою племянницу с мужем. Она темноволосая смуглая женщина маленького роста и одета, как юноша, а он среднего роста красивый блондин.
— Как же, как же, они вчера ко мне заходили. — Лавочница бросила на Дездемону оценивающий взгляд. — У джентльмена порвалась рубаха и он купил новую. И еще шляпу и белье. Такого тонкого белья, как на нем, у меня не нашлось, но он взял что было.
Дездемона поведала лавочнице заранее заготовленную историю:
— Все это ужасно глупо. Муж племянницы побился об заклад, что пройдет пешком до Лондона, а племянница решила отправиться вместе с ним. Они поженились совсем недавно, и ей казалось, что такое путешествие будет очень забавным приключением. Я, конечно, этого не одобряла, но и запретить не могла.
Дездемона тяжело вздохнула.
— В общем-то в этом не было бы особенной беды, но ее отец вдруг тяжело заболел. Мы пытаемся их найти, чтобы она успела повидать отца пока не поздно.
У Дездемоны дрогнул голос. Если ей придется еще несколько раз рассказать эту жалостную историю, она, глядишь, сама в нее поверит.
— Скажите, а они не упоминали в разговоре, какой дорогой собираются идти?
Лавочница сделала удивленное лицо, словно давая понять, что не очень-то верит в эту историю, но никогда не посмеет назвать благородную даму лгуньей.
Теперь дело было за Дездемоной. Лавочница, вероятно, оскорбится, если ей прямо предложить деньги. Надо действовать тоньше. Дездемона окинула взглядом прилавок.
— Какая миленькая лента! Я нигде не могла найти именно этот оттенок. — Она вытащила из вороха отделочных материалов моток голубой ленты. — Продайте мне ее. Пяти фунтов хватит?
— Пять гиней — и лента ваша.
Ироничный блеск в глазах лавочницы не оставлял сомнений — она отлично понимала, за что ей предложили такую сумму.
— Прекрасно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97