И, наконец, когда дыхание Равенны сделалось мирным и удовлетворенным, она увидела над своей головой привычные небеса и звезды, мерцающие словно осколки разбитой вазы.
Ниалл молча поднялся и взял свою рубашку и брюки. Равенне сразу стало холодно. Если в тепле его тела был грех, она предпочитала грешить, но только не ощущать себя забытой и одинокой.
Завернувшись в плащ, она смотрела, как он натягивает сапоги с невозмутимым выражением на лице.
Ниалл отрывисто проговорил:
– Вечер становится холодным. Мы проведем здесь ночь, а утром отправимся пешком в замок Кинейт. Я разведу костер.
Равенна кивнула, не желая возиться с разбросанной вокруг одеждой. Это был только второй ее опыт, однако она уже удивлялась тому, как могут мужчина и женщина соединяться в бурном порыве страсти, а буквально через несколько минут почувствовать неловкость.
Не умея придумать объяснения этому внезапному холодку, возникшему между ними, она наблюдала, как Ниалл занимался своим делом.
Скоро ему удалось разжечь костер в другом конце сарая. Дым поднимался до крыши на три десятка футов, а там исчезал в прорехе среди ветхой соломы.
Равенна разглядывала его, освещенного пламенем костра. Языки огня плясали между ними, придавая чертам Ниалла зловещие очертания. Изогнутые брови, пронзительный взгляд наводили ее на мысли о друидах, воинах-кельтах и давно почивших королях. Мужах из сказаний. Мужах, которым не было места в современном мире, особенно здесь, в сарае, у костра.
– Если бы у меня был котелок, я бы могла сварить на ужин крапиву. Ее здесь много, – проговорила Равенна с отчаянной надеждой на то, что услышит ответ.
Ниалл поглядел на нее. Смутившись, она опустила глаза на стебель крапивы, зацепившийся за подол ее плеча.
– Отварная крапива? Одно из любимых ведьминых блюд? – Глаза его просветлели, а рот чуть шевельнулся – так что ей захотелось ответить улыбкой.
– Нет, мы едим только хлеб, который едят на Хэллоуин, ну и, конечно же, младенцев.
– Конечно. – Ниалл кивнул головой. Они заговорили как старые знакомые.
– А знать на наш вкус неудобоварима.
– Жаль, – он поглядел на нее из-под полуприкрытых тяжелых век. – Я всегда мечтал попасть в зубы ведьме.
Странное волнение встревожило грудь Равенны. Шутка Ниалла не могла оставить ее равнодушной.
– Иди сюда, посидим у огня, – он протянул к ней руку.
Равенна поднялась, укутавшись в плащ. Волосы ее спутались, ноги сделались слабыми. Она с облегчением ощутила руки Ниалла на своих бедрах и опустилась между расставленными ногами его возле огня.
Они глядели в пламя в тревожном молчании. Наконец граф поднял волосы от затылка ее и припал губами к завиткам у шеи.
– От тебя пахнет… землей… как это сказать… тайной, святой орхидеей.
– А что такое орхидея?
– Цветок, который растет в джунглях. Они такие хрупкие. И я много раз ощущал их аромат в Ботаническом саду ее величества в Виндзоре.
– Вы про королеву… настоящую? – сердце Равенны заколотилось от этой мысли. Она просто не могла представить себе, как это – быть перед лицом самой королевы.
– Я неоднократно бывал в Виндзоре. Альберт любит охоту не меньше любого нормального мужчины.
Равенна закрыла глаза, проклиная себя. Тревельян развлекался с королевой и ее царственным супругом, а она царапала пером свои жалкие сказки и мечтала о должности клерка в Дублине. Пропасть между нею и Тревельяном была чересчур глубока, чтобы ее можно было преодолеть. Они обитают в разных мирах, и это упоминание о Виндзоре лишь напомнило Равенне о реальности.
– Что ты вдруг притихла? – спросил он, теребя губами мочку ее уха.
– В самом деле? – спросила она отстраненным тоном.
– Что случилось? – прошептал он, уткнувшись ей в шею.
Она заставила себя произнести вдруг пересохшим ртом:
– Ты говорил, что хочешь моей любви…
– Да?
– Но тем не менее молчишь о своих чувствах.
Руки его сжали ее плечи. Молчание оказалось долгим и болезненным.
– Когда-то – я был тогда еще мальчишкой – я думал, что отдал любовь моей жене, Элен. А она обманула меня. Просто-напросто одурачила. – Голос Ниалла звучал бесстрастно и резко, так говорят о заживших ранах. – Теперь-то я понимаю, что мои чувства нельзя было назвать любовью. Это был бунт, попытка избавиться от одиночества.
– А… как… ты относишься ко мне? – Обхватив себя руками, Равенна ждала ответа.
– Я никогда не хотел ее так, как тебя.
– А как насчет остальных? – Равенна вздохнула, представив себе весь сонм невест.
– Мне нужна была жена и дети. Ты должна понять. Ты ведь была тогда ребенком, Равенна. Ведь каждый прошедший год, каждая женщина, которой я не мог солгать, уносили с собой мои мечты, утекавшие между пальцев словно вода.
– Значит… ты любишь меня?
Она почти ощущала это внутреннее борение – в том, как были стиснуты ее кулаки; в том напряжении, с которым он держался.
– Не знаю, – наконец признался Ниалл. – Теперь я понял, что ничего не понимаю в любви. До сих пор я так и не испытал ее.
Взяв Равенну за подбородок, Ниалл заставил ее повернуть к нему голову. Она поглядела на него полными слез глазами.
– Я знаю только одно. Я хочу тебя, хочу отчаянно, так отчаянно, что моя потребность в тебе перевешивает все остальное, что есть в жизни. Я настолько хочу тебя, что это даже пугает меня. Я боюсь, что чувство это погубит меня, но не могу ему воспротивиться.
Обладание. Жажда собственника смешивалась в жилах Ниалла с кровью. Не ей, Равенне, дано погубить его; он сам разделается с собой.
– Я уже говорила тебе, – она задохнулась. – Я не хочу принадлежать. Я уже и без того в слишком большом долгу перед тобой. – Равенна отвернулась, слезы застилали ее глаза. – Мне нужно было убежать от тебя еще в замке. А теперь я оказалась в еще большем долгу, потому что ты отыскал моего отца.
– Ты ничего не должна мне. Я давал тебе все эти вещи без всяких расчетов. Когда Гранья сказала мне, что в этой твоей школе необходимо столовое серебро, разве я прислал его тебе вместе со счетом? Нет ведь!
Помрачневшая Равенна глядела на Ниалла, вспоминая, как получила от него серебряный прибор со своим инициалом на каждом предмете. Предусмотрительность его была глубока, точнее – она не знала границ.
– Я заплачу тебе за это серебро, когда мы вернемся в Лир, – сказала Равенна.
Он погладил ее щеку, а затем с недовольством поскреб отросшую щетину.
– Мне не нужны деньги. Разве ты не понимаешь? Я только хочу, чтобы ты была счастлива. Ты получишь все, чего ни захочешь. Если тебе нужно опубликовать свои дурацкие сказки – пожалуйста, у меня в Дублине есть друг, который издает книжки. Он напечатает и твою, я сделаю все, чтобы это устроить, только будь счастлива.
Она вздрогнула словно от ожога. Тревельян совершенно не понимает, что ей нужно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Ниалл молча поднялся и взял свою рубашку и брюки. Равенне сразу стало холодно. Если в тепле его тела был грех, она предпочитала грешить, но только не ощущать себя забытой и одинокой.
Завернувшись в плащ, она смотрела, как он натягивает сапоги с невозмутимым выражением на лице.
Ниалл отрывисто проговорил:
– Вечер становится холодным. Мы проведем здесь ночь, а утром отправимся пешком в замок Кинейт. Я разведу костер.
Равенна кивнула, не желая возиться с разбросанной вокруг одеждой. Это был только второй ее опыт, однако она уже удивлялась тому, как могут мужчина и женщина соединяться в бурном порыве страсти, а буквально через несколько минут почувствовать неловкость.
Не умея придумать объяснения этому внезапному холодку, возникшему между ними, она наблюдала, как Ниалл занимался своим делом.
Скоро ему удалось разжечь костер в другом конце сарая. Дым поднимался до крыши на три десятка футов, а там исчезал в прорехе среди ветхой соломы.
Равенна разглядывала его, освещенного пламенем костра. Языки огня плясали между ними, придавая чертам Ниалла зловещие очертания. Изогнутые брови, пронзительный взгляд наводили ее на мысли о друидах, воинах-кельтах и давно почивших королях. Мужах из сказаний. Мужах, которым не было места в современном мире, особенно здесь, в сарае, у костра.
– Если бы у меня был котелок, я бы могла сварить на ужин крапиву. Ее здесь много, – проговорила Равенна с отчаянной надеждой на то, что услышит ответ.
Ниалл поглядел на нее. Смутившись, она опустила глаза на стебель крапивы, зацепившийся за подол ее плеча.
– Отварная крапива? Одно из любимых ведьминых блюд? – Глаза его просветлели, а рот чуть шевельнулся – так что ей захотелось ответить улыбкой.
– Нет, мы едим только хлеб, который едят на Хэллоуин, ну и, конечно же, младенцев.
– Конечно. – Ниалл кивнул головой. Они заговорили как старые знакомые.
– А знать на наш вкус неудобоварима.
– Жаль, – он поглядел на нее из-под полуприкрытых тяжелых век. – Я всегда мечтал попасть в зубы ведьме.
Странное волнение встревожило грудь Равенны. Шутка Ниалла не могла оставить ее равнодушной.
– Иди сюда, посидим у огня, – он протянул к ней руку.
Равенна поднялась, укутавшись в плащ. Волосы ее спутались, ноги сделались слабыми. Она с облегчением ощутила руки Ниалла на своих бедрах и опустилась между расставленными ногами его возле огня.
Они глядели в пламя в тревожном молчании. Наконец граф поднял волосы от затылка ее и припал губами к завиткам у шеи.
– От тебя пахнет… землей… как это сказать… тайной, святой орхидеей.
– А что такое орхидея?
– Цветок, который растет в джунглях. Они такие хрупкие. И я много раз ощущал их аромат в Ботаническом саду ее величества в Виндзоре.
– Вы про королеву… настоящую? – сердце Равенны заколотилось от этой мысли. Она просто не могла представить себе, как это – быть перед лицом самой королевы.
– Я неоднократно бывал в Виндзоре. Альберт любит охоту не меньше любого нормального мужчины.
Равенна закрыла глаза, проклиная себя. Тревельян развлекался с королевой и ее царственным супругом, а она царапала пером свои жалкие сказки и мечтала о должности клерка в Дублине. Пропасть между нею и Тревельяном была чересчур глубока, чтобы ее можно было преодолеть. Они обитают в разных мирах, и это упоминание о Виндзоре лишь напомнило Равенне о реальности.
– Что ты вдруг притихла? – спросил он, теребя губами мочку ее уха.
– В самом деле? – спросила она отстраненным тоном.
– Что случилось? – прошептал он, уткнувшись ей в шею.
Она заставила себя произнести вдруг пересохшим ртом:
– Ты говорил, что хочешь моей любви…
– Да?
– Но тем не менее молчишь о своих чувствах.
Руки его сжали ее плечи. Молчание оказалось долгим и болезненным.
– Когда-то – я был тогда еще мальчишкой – я думал, что отдал любовь моей жене, Элен. А она обманула меня. Просто-напросто одурачила. – Голос Ниалла звучал бесстрастно и резко, так говорят о заживших ранах. – Теперь-то я понимаю, что мои чувства нельзя было назвать любовью. Это был бунт, попытка избавиться от одиночества.
– А… как… ты относишься ко мне? – Обхватив себя руками, Равенна ждала ответа.
– Я никогда не хотел ее так, как тебя.
– А как насчет остальных? – Равенна вздохнула, представив себе весь сонм невест.
– Мне нужна была жена и дети. Ты должна понять. Ты ведь была тогда ребенком, Равенна. Ведь каждый прошедший год, каждая женщина, которой я не мог солгать, уносили с собой мои мечты, утекавшие между пальцев словно вода.
– Значит… ты любишь меня?
Она почти ощущала это внутреннее борение – в том, как были стиснуты ее кулаки; в том напряжении, с которым он держался.
– Не знаю, – наконец признался Ниалл. – Теперь я понял, что ничего не понимаю в любви. До сих пор я так и не испытал ее.
Взяв Равенну за подбородок, Ниалл заставил ее повернуть к нему голову. Она поглядела на него полными слез глазами.
– Я знаю только одно. Я хочу тебя, хочу отчаянно, так отчаянно, что моя потребность в тебе перевешивает все остальное, что есть в жизни. Я настолько хочу тебя, что это даже пугает меня. Я боюсь, что чувство это погубит меня, но не могу ему воспротивиться.
Обладание. Жажда собственника смешивалась в жилах Ниалла с кровью. Не ей, Равенне, дано погубить его; он сам разделается с собой.
– Я уже говорила тебе, – она задохнулась. – Я не хочу принадлежать. Я уже и без того в слишком большом долгу перед тобой. – Равенна отвернулась, слезы застилали ее глаза. – Мне нужно было убежать от тебя еще в замке. А теперь я оказалась в еще большем долгу, потому что ты отыскал моего отца.
– Ты ничего не должна мне. Я давал тебе все эти вещи без всяких расчетов. Когда Гранья сказала мне, что в этой твоей школе необходимо столовое серебро, разве я прислал его тебе вместе со счетом? Нет ведь!
Помрачневшая Равенна глядела на Ниалла, вспоминая, как получила от него серебряный прибор со своим инициалом на каждом предмете. Предусмотрительность его была глубока, точнее – она не знала границ.
– Я заплачу тебе за это серебро, когда мы вернемся в Лир, – сказала Равенна.
Он погладил ее щеку, а затем с недовольством поскреб отросшую щетину.
– Мне не нужны деньги. Разве ты не понимаешь? Я только хочу, чтобы ты была счастлива. Ты получишь все, чего ни захочешь. Если тебе нужно опубликовать свои дурацкие сказки – пожалуйста, у меня в Дублине есть друг, который издает книжки. Он напечатает и твою, я сделаю все, чтобы это устроить, только будь счастлива.
Она вздрогнула словно от ожога. Тревельян совершенно не понимает, что ей нужно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109