Кретте смотрел на маркиза де Руаянкура крайне недоброжелательно; он знал, как извилисты пути всех этих придворных с ханжескими манерами и повадками: их стараниями и были погашены все те очаги веселья и радости, коими были отмечены первые две трети правления великого монарха. Если бы
«Тартюф» был написан в эпоху, когда маркиз де Руаянкур пользовался влиянием, пьеса эта никогда бы не увидела сцены.
Сильвандир изо всех сил убеждала мужа не отказываться от покровительства любимца г-жи де Ментенон.
— Мы будем приняты при дворе, — говорила она, — быть может, у нас там появятся даже собственные апартаменты.
— А зачем вам это? — удивлялся Кретте, — Разве не лучше быть господином в своем собственном доме, как Роже, нежели подчиняться унылым прихотям старого короля, который вечно пребывает в дурном расположении духа: ведь его никто уже не может развеселить, даже сама госпожа де Ментенон! А что до апартаментов в Версале, то, поверьте, в вашем особняке найдется десяток куда более уютных и удобных покоев. Если бы еще д'Ангилему дали полк… Но, черт побери, хоть он и храбр, как Александр, Ганнибал и Цезарь, вместе взятые, мне сдается, что он вовсе не расположен воевать. У меня у самого был полк, так вот я уступил его. Быть может, я еще вернусь в армию, но только тогда, когда госпожа де Ментенон больше не будет у нас военным министром.
— Вы, милостивый государь, — язвительно отвечала Сильвандир, — уже устали от удовольствий и почестей, а потому понятно, что вы так рассуждаете. Но нам, господину д'Ангилему и мне, они еще в новинку, и мы их жаждем.
Кретте устремлял на своего друга вопрошающий взгляд, и Роже в ответ отрицательно покачивал головой. Потерпев поражение, Сильвандир отправлялась за поддержкой к отцу и посылала в наступление метра Буто, а тот прибегал к помощи маркиза де Руаянкура.
Однажды за обильной трапезой, которая происходила, если не ошибаюсь, в какую-то среду, маркиз де Руаянкур, постившийся четыре раза в неделю, подчеркнуто отказывался от всех кушаний, кроме рыбы; весьма учтиво, но тем не менее довольно строго он упрекнул шевалье в том, что тот придет так мало значения предписаниям церкви.
Кретте и его друзья ожидали, что д'Ангилем даст заслуженную отповедь непрошеному советчику; наступила долгая пауза, потом шевалье ответил, но гораздо более мягко, чем того заслуживало неуместное замечание маркиза.
— Ну, кажется, мы отступаем, — чуть слышно сказал Кретте своему другу, — а Руаянкур продвигается вперед; берегись, д'Ангилем, берегись, тобою уже помыкают.
И в самом деле, маркиз де Руаянкур сделался завсегдатаем особняка д'Ангилема; он приезжал туда с помпой, на великолепных лошадях, в сопровождении наглых лакеев. Сильвандир узнавала от него последние новости высшего света, куда она страстно желала проникнуть; однако этот вожделенный мир был закрыт для нее, подобно одному из тех заколдованных садов из «Тысячи и одной ночи», которые сторожит дракон.
В роли такого дракона, преграждавшего ей вход в волшебный сад, выступал маркиз де Кретте, а потому она ненавидела его всей душой.
Между тем шевалье начал понемногу разбираться в ухищрениях своего нового гостя, и тот с каждым днем все сильнее раздражал его.
— Этот Руаянкур мне чертовски надоел, — сказал он однажды утром маркизу де Кретте. — Вчера он возил мою жену и тестя к этому иезуиту, к Летелье; скажу тебе откровенно: все эти пустобрехи мне не по нутру.
— Знаешь что, прекрати-ка ты все это, — отвечал Кретте, который был теперь с д'Ангилемом в самых сердечных и близких отношениях. — Увези Сильвандир в Турень, оставь меня тут за полновластного хозяина и будь спокоен: пока тебя не будет, я всю эту нечисть отважу от дома.
— Черт побери, прекрасная мысль! — воскликнул Роже.
Приняв такое решение, шевалье, никому ничего не говоря, стал готовиться к отъезду; лишь за два часа до того, как надо было садиться в карету, он сообщил Сильвандир, что они уезжают из Парижа.
Молодая женщина была просто сражена: до сих пор ей казалось, что муж не способен на решительные действия; она попыталась было воспротивиться, но Роже твердо стоял на своем; тогда она расплакалась, но Роже остался нечувствителен к ее слезам; наконец наступила минута отъезда, и надо было отправляться в дорогу, даже не простившись ни с метром Буто, ни с маркизом де Руаянкуром.
— О, это просто чудовищно! — воскликнула Сильвандир, садясь в карету.
— Позвольте, милый друг, — отвечал шевалье, усаживаясь рядом с женою, — вы же сами уверяли меня, что вам хорошо везде и всюду, если я рядом с вами. На что вы в таком случае жалуетесь? Объясните.
— Вы могли бы, сударь, по крайней мере, предупредить меня об отъезде, чтобы я успела попрощаться с отцом и с друзьями.
— Это было невозможно, мой ангел, мысль об отъезде пришла мне в голову за несколько минут перед тем, как я вам о нем сообщил.
— Долго ли мы пробудем в ваших владениях? Я вас заранее предупреждаю, что терпеть не могу провинцию.
— Но ведь ничто не принуждает нас оставаться там навсегда. Мы пробудем столько, сколько нам обоим захочется.
При этих его словах почтальон хлестнул кнутом лошадей, и они понеслись во весь опор.
На четвертой подставе решили поужинать; Сильвандир сказала мужу, что хочет написать отцу, и шевалье не возражал против этого.
Сильвандир тут же написала письмо, а Роже из деликатности даже не стал спрашивать о его содержании; однако он с удивлением заметил, что, закончив первое письмо, его жена принялась за другие, и это пробудило в нем смутные подозрения. Но шевалье больше всего боялся первой более или менее бурной семейной сцены, ибо знал, что единожды взбаламученное озеро супружеской жизни никогда уже не станет вновь таким спокойным, как прежде.
Он, разумеется, не стал ни о чем расспрашивать горничную, относившую письма на почту: ему казалось недостойным делиться своими подозрениями с особами такого рода; к тому же он, видимо, рассчитывал на то, что его счастливая звезда и впредь не померкнет.
В Шартре Сильвандир попросила разрешения задержаться на несколько часов, сказав, что она хочет помолиться в соборе. После того как в доме д'Ангилемов стал бывать маркиз де Руаянкур, молодая женщина, как мы уже говорили, начала выказывать необыкновенное благочестие, и поэтому такая просьба отнюдь не удивила шевалье; не зная, чем занять себя в эти три или четыре часа, он сказал жене, что, пожалуй, возьмет лошадь и поедет повидаться с д'Эрбиньи, у которого в окрестностях Шартра был загородный дом. Сильвандир направилась к собору, а Роже — к жилищу виконта. Он пробыл там часа три; шевалье не был так близок с д'Эрбиньи, как с Кретте, и поэтому сообщил ему только о том, что они с супругой решили совершить увеселительную поездку в Турень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
«Тартюф» был написан в эпоху, когда маркиз де Руаянкур пользовался влиянием, пьеса эта никогда бы не увидела сцены.
Сильвандир изо всех сил убеждала мужа не отказываться от покровительства любимца г-жи де Ментенон.
— Мы будем приняты при дворе, — говорила она, — быть может, у нас там появятся даже собственные апартаменты.
— А зачем вам это? — удивлялся Кретте, — Разве не лучше быть господином в своем собственном доме, как Роже, нежели подчиняться унылым прихотям старого короля, который вечно пребывает в дурном расположении духа: ведь его никто уже не может развеселить, даже сама госпожа де Ментенон! А что до апартаментов в Версале, то, поверьте, в вашем особняке найдется десяток куда более уютных и удобных покоев. Если бы еще д'Ангилему дали полк… Но, черт побери, хоть он и храбр, как Александр, Ганнибал и Цезарь, вместе взятые, мне сдается, что он вовсе не расположен воевать. У меня у самого был полк, так вот я уступил его. Быть может, я еще вернусь в армию, но только тогда, когда госпожа де Ментенон больше не будет у нас военным министром.
— Вы, милостивый государь, — язвительно отвечала Сильвандир, — уже устали от удовольствий и почестей, а потому понятно, что вы так рассуждаете. Но нам, господину д'Ангилему и мне, они еще в новинку, и мы их жаждем.
Кретте устремлял на своего друга вопрошающий взгляд, и Роже в ответ отрицательно покачивал головой. Потерпев поражение, Сильвандир отправлялась за поддержкой к отцу и посылала в наступление метра Буто, а тот прибегал к помощи маркиза де Руаянкура.
Однажды за обильной трапезой, которая происходила, если не ошибаюсь, в какую-то среду, маркиз де Руаянкур, постившийся четыре раза в неделю, подчеркнуто отказывался от всех кушаний, кроме рыбы; весьма учтиво, но тем не менее довольно строго он упрекнул шевалье в том, что тот придет так мало значения предписаниям церкви.
Кретте и его друзья ожидали, что д'Ангилем даст заслуженную отповедь непрошеному советчику; наступила долгая пауза, потом шевалье ответил, но гораздо более мягко, чем того заслуживало неуместное замечание маркиза.
— Ну, кажется, мы отступаем, — чуть слышно сказал Кретте своему другу, — а Руаянкур продвигается вперед; берегись, д'Ангилем, берегись, тобою уже помыкают.
И в самом деле, маркиз де Руаянкур сделался завсегдатаем особняка д'Ангилема; он приезжал туда с помпой, на великолепных лошадях, в сопровождении наглых лакеев. Сильвандир узнавала от него последние новости высшего света, куда она страстно желала проникнуть; однако этот вожделенный мир был закрыт для нее, подобно одному из тех заколдованных садов из «Тысячи и одной ночи», которые сторожит дракон.
В роли такого дракона, преграждавшего ей вход в волшебный сад, выступал маркиз де Кретте, а потому она ненавидела его всей душой.
Между тем шевалье начал понемногу разбираться в ухищрениях своего нового гостя, и тот с каждым днем все сильнее раздражал его.
— Этот Руаянкур мне чертовски надоел, — сказал он однажды утром маркизу де Кретте. — Вчера он возил мою жену и тестя к этому иезуиту, к Летелье; скажу тебе откровенно: все эти пустобрехи мне не по нутру.
— Знаешь что, прекрати-ка ты все это, — отвечал Кретте, который был теперь с д'Ангилемом в самых сердечных и близких отношениях. — Увези Сильвандир в Турень, оставь меня тут за полновластного хозяина и будь спокоен: пока тебя не будет, я всю эту нечисть отважу от дома.
— Черт побери, прекрасная мысль! — воскликнул Роже.
Приняв такое решение, шевалье, никому ничего не говоря, стал готовиться к отъезду; лишь за два часа до того, как надо было садиться в карету, он сообщил Сильвандир, что они уезжают из Парижа.
Молодая женщина была просто сражена: до сих пор ей казалось, что муж не способен на решительные действия; она попыталась было воспротивиться, но Роже твердо стоял на своем; тогда она расплакалась, но Роже остался нечувствителен к ее слезам; наконец наступила минута отъезда, и надо было отправляться в дорогу, даже не простившись ни с метром Буто, ни с маркизом де Руаянкуром.
— О, это просто чудовищно! — воскликнула Сильвандир, садясь в карету.
— Позвольте, милый друг, — отвечал шевалье, усаживаясь рядом с женою, — вы же сами уверяли меня, что вам хорошо везде и всюду, если я рядом с вами. На что вы в таком случае жалуетесь? Объясните.
— Вы могли бы, сударь, по крайней мере, предупредить меня об отъезде, чтобы я успела попрощаться с отцом и с друзьями.
— Это было невозможно, мой ангел, мысль об отъезде пришла мне в голову за несколько минут перед тем, как я вам о нем сообщил.
— Долго ли мы пробудем в ваших владениях? Я вас заранее предупреждаю, что терпеть не могу провинцию.
— Но ведь ничто не принуждает нас оставаться там навсегда. Мы пробудем столько, сколько нам обоим захочется.
При этих его словах почтальон хлестнул кнутом лошадей, и они понеслись во весь опор.
На четвертой подставе решили поужинать; Сильвандир сказала мужу, что хочет написать отцу, и шевалье не возражал против этого.
Сильвандир тут же написала письмо, а Роже из деликатности даже не стал спрашивать о его содержании; однако он с удивлением заметил, что, закончив первое письмо, его жена принялась за другие, и это пробудило в нем смутные подозрения. Но шевалье больше всего боялся первой более или менее бурной семейной сцены, ибо знал, что единожды взбаламученное озеро супружеской жизни никогда уже не станет вновь таким спокойным, как прежде.
Он, разумеется, не стал ни о чем расспрашивать горничную, относившую письма на почту: ему казалось недостойным делиться своими подозрениями с особами такого рода; к тому же он, видимо, рассчитывал на то, что его счастливая звезда и впредь не померкнет.
В Шартре Сильвандир попросила разрешения задержаться на несколько часов, сказав, что она хочет помолиться в соборе. После того как в доме д'Ангилемов стал бывать маркиз де Руаянкур, молодая женщина, как мы уже говорили, начала выказывать необыкновенное благочестие, и поэтому такая просьба отнюдь не удивила шевалье; не зная, чем занять себя в эти три или четыре часа, он сказал жене, что, пожалуй, возьмет лошадь и поедет повидаться с д'Эрбиньи, у которого в окрестностях Шартра был загородный дом. Сильвандир направилась к собору, а Роже — к жилищу виконта. Он пробыл там часа три; шевалье не был так близок с д'Эрбиньи, как с Кретте, и поэтому сообщил ему только о том, что они с супругой решили совершить увеселительную поездку в Турень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110