Но, возможно, что в ее эпоху другая политика была невозможна и продиктована ей политической мудростью, той мудростью, с которой египетские фараоны воздвигали свои пирамиды, не щадя жизней рабов, которые их строили.
Екатерина строила здание обширной, цельной, единой несокрушимой России. Она первая завоевала для России голос в Западной Европе. И ценила себя как архитектора очень долго.
– Конституция обошлась бы стране еще дороже самодержавия, – говорила она. – Лучшая из конституций ни к черту не годится, потому что она делает больше несчастных, чем счастливых. Добрые и честные страдают от нее и только негодяи чувствуют при ней себя хорошо, потому что набивают карман, и никто их не наказывает.
Она предпочитала набивать самодержавно карманы фаворитов. Но сколько она ни дарила Мамонову, все же не могла купить сердце этого честного в основе своей человека.
С некоторых пор Екатерина взяла к себе новую фрейлину, княжну Елизавету Щербатову.
Лизаньке было всего восемнадцать лет, и она жила во дворце безвыходно, как и Мамонов.
Запертые в стенах царскосельского дворца, фаворит и фрейлина часто встречались и страстно полюбили друг друга.
Старая, толстая Екатерина сделалась противной своему любовнику, который сравнивал ее с восемнадцатилетней хорошенькой Лизанькой. Екатерина стала замечать в нем полное отсутствие усердия. Он охладел к ней, избегая ласк этой сластолюбивой женщины, годившейся ему в матери.
Безбородко узнал о свиданиях Мамонова и Лизаньки. Они встречались в беседке дворцового сада, и княжна отдалась своему возлюбленному.
Хитрый молоросс обрадовался, когда царица пожаловалась ему на «растерянность» Мамонова и его неаккуратность.
– Где-то начал пропадать по ночам…
– А нет ли у него возлюбленной во дворце? – спросил он.
Екатерина побледнела.
– Да кто же та девка, которая посмеет соперничать со своей государыней на моих глазах?
– Да мало ли… Теперь народ вольнодумен стал, особенно молодые фрейлины!
Это был намек на Щербатову. Екатерина не придала этому особого значения. Вечером состоялось заседание Государственного Совета, и Мамонов отсутствовал. В спальне Екатерины его также не было.
Екатерина вернулась из Совета усталая и пожелала забыться в сильных и нежных объятиях «дитяти».
Но комната фаворитов также была пуста.
Екатерина решила дождаться Мамонова и сделать ему строгий выговор. Она не ложилась и ждала его.
Наконец он явился.
– Где вы, милостивый государь, пропадали, нерачительны вы стали к службе отечеству и государыне, – игриво сказала она.
Она любила игривость на склоне лет. Но когда она протянула ему руки свои для объятий, Мамонов не двинулся с места.
– Матушка-государыня, я всегда был откровенен… Я не могу больше нести свои обязательства при особе вашего величества.
Этого оскорбления Екатерина не ожидала. Он смеет первый от нее отказаться.
К этому Екатерина не привыкла. Все, кроме Ланского, изменяли ей. Но они скрывали свои приключения, боялись потерять милость государыни и не выходили из границ верноподданнического повиновения. В своем самодержавном деспотизме Екатерина желала закрепостить и сердца своих подданных.
– В чем дело, милостивый государь? – гордо спросила она. – Вы забываетесь!
– Я полюбил другую, ваше величество.
– Кого?
– Княжну Елизавету Щербатову. Я прошу разрешения вашего величества на брак с ней, который в настоящее время является необходимостью…
– Хорошо. Я разрешаю. Но предупреждаю вас, что считаю вас государственным преступником. Зная, сколь моя жизнь нужна для России, вы расстраиваете свою государыню, которой нужно полное спокойствие и равновесие для государственных дел.
Мамонов смущенно поклонился.
А Екатерина глухо зарыдала, думая о том, что глупая девчонка, едва появившаяся при дворце, отбила у нее, гениальной, философски образованной женщины, императрицы, любимого человека. А почему? Потому что ей восемнадцать лет.
Ни ореол Царского венца, ни сияние гения, ни мудрость, ни красота души – ничто не в состоянии соперничать с молодостью.
Императрица вспомнила дворцовую горничную, в которую влюбился Потемкин. Она тогда попросила Шашковского убрать ее куда-нибудь. Но она вовсе не требовала, чтобы ее убили, она требовала только, чтобы девушка была заключена куда-нибудь навеки за то, что она осмелилась соперничать с государыней… Чтобы она никогда не могла выйти из заключения.
Шашковский перестарался. Он замуровал девушку в стену. Она никогда оттуда не выйдет. Но разве государыня виновата, что у нее слишком старательные слуги? Разве она просила убить Петра III? Никогда. Орловы сами это сделали. В конце концов, нельзя же обвинить их в том, что они любят государыню и не щадят никого, оберегая ее душевный покой, столь необходимый ей для несения государственной службы.
Екатерина вздохнула. Мамонов далеко не такой, как Орловы и Шашковский. Он нанес ей жесточайшее оскорбление. А как он смотрел на нее! Она читала в его глазах искреннее, очевидно, давно таившееся в глубине его души отвращение. И что же? Он будет наслаждаться счастьем с молодой женой!.. Будет ей рассказывать о том, как он оттолкнул ради нее гордую императрицу – северную Эсмеральду, красоту и мудрость которой воспевали все поэты и философы мира. Вольтер, Дидро и Гримм ей поклоняются. Державин поет ей оды. А какой-то Мамонов бросает ради ничтожной, пустой и ветреной девчонки победоносную устроительницу русской земли, продолжательницу Петрова дела… Надо отомстить…
Но как? Отравить Щербатову?.. Конечно, это очень легко. Но Мамонов и другие догадаются. И, наконец, не надо больно играть, не надо смерти.
Смерть разве наказание? Смерть – покой, небытие. А ей нужно наказать дерзкую так, чтобы она всю жизнь помнила нанесенное ей оскорбление. Императрица долго думала и наконец придумала. Свадьба Мамонова, по желанию императрицы, была отпразднована пышно и весело. Государыня уже утешилась как любовница. Анна Нарышкина представила ей Платона и Валерьяна Зубовых. Оба брата произвели на царицу чарующее впечатление, и оба сделались ее фаворитами.
Но оскорбленная царица утешиться не могла.
Конечно, она не показывала Лизаньке своей ненависти. Она подарила Мамонову три тысячи душ крестьян в виде свадебного подарка. Надо же заботиться о народе и дать народным душам хозяина в чьем-нибудь лице.
Лизанька Щербатова была тронута добротой государыни. Екатерина сама отвела ее к венцу и подарила молодой десять тысяч золотом на счастье, жениху для обручения два бриллиантовых кольца огромной стоимости.
Лизаньке даже было жаль, что она обидела государыню и венчается с ее фаворитом. Под венцом она все плакала.
Поздравив молодых и выпив шампанского за их благополучие, Екатерина удалилась в свои покои.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Екатерина строила здание обширной, цельной, единой несокрушимой России. Она первая завоевала для России голос в Западной Европе. И ценила себя как архитектора очень долго.
– Конституция обошлась бы стране еще дороже самодержавия, – говорила она. – Лучшая из конституций ни к черту не годится, потому что она делает больше несчастных, чем счастливых. Добрые и честные страдают от нее и только негодяи чувствуют при ней себя хорошо, потому что набивают карман, и никто их не наказывает.
Она предпочитала набивать самодержавно карманы фаворитов. Но сколько она ни дарила Мамонову, все же не могла купить сердце этого честного в основе своей человека.
С некоторых пор Екатерина взяла к себе новую фрейлину, княжну Елизавету Щербатову.
Лизаньке было всего восемнадцать лет, и она жила во дворце безвыходно, как и Мамонов.
Запертые в стенах царскосельского дворца, фаворит и фрейлина часто встречались и страстно полюбили друг друга.
Старая, толстая Екатерина сделалась противной своему любовнику, который сравнивал ее с восемнадцатилетней хорошенькой Лизанькой. Екатерина стала замечать в нем полное отсутствие усердия. Он охладел к ней, избегая ласк этой сластолюбивой женщины, годившейся ему в матери.
Безбородко узнал о свиданиях Мамонова и Лизаньки. Они встречались в беседке дворцового сада, и княжна отдалась своему возлюбленному.
Хитрый молоросс обрадовался, когда царица пожаловалась ему на «растерянность» Мамонова и его неаккуратность.
– Где-то начал пропадать по ночам…
– А нет ли у него возлюбленной во дворце? – спросил он.
Екатерина побледнела.
– Да кто же та девка, которая посмеет соперничать со своей государыней на моих глазах?
– Да мало ли… Теперь народ вольнодумен стал, особенно молодые фрейлины!
Это был намек на Щербатову. Екатерина не придала этому особого значения. Вечером состоялось заседание Государственного Совета, и Мамонов отсутствовал. В спальне Екатерины его также не было.
Екатерина вернулась из Совета усталая и пожелала забыться в сильных и нежных объятиях «дитяти».
Но комната фаворитов также была пуста.
Екатерина решила дождаться Мамонова и сделать ему строгий выговор. Она не ложилась и ждала его.
Наконец он явился.
– Где вы, милостивый государь, пропадали, нерачительны вы стали к службе отечеству и государыне, – игриво сказала она.
Она любила игривость на склоне лет. Но когда она протянула ему руки свои для объятий, Мамонов не двинулся с места.
– Матушка-государыня, я всегда был откровенен… Я не могу больше нести свои обязательства при особе вашего величества.
Этого оскорбления Екатерина не ожидала. Он смеет первый от нее отказаться.
К этому Екатерина не привыкла. Все, кроме Ланского, изменяли ей. Но они скрывали свои приключения, боялись потерять милость государыни и не выходили из границ верноподданнического повиновения. В своем самодержавном деспотизме Екатерина желала закрепостить и сердца своих подданных.
– В чем дело, милостивый государь? – гордо спросила она. – Вы забываетесь!
– Я полюбил другую, ваше величество.
– Кого?
– Княжну Елизавету Щербатову. Я прошу разрешения вашего величества на брак с ней, который в настоящее время является необходимостью…
– Хорошо. Я разрешаю. Но предупреждаю вас, что считаю вас государственным преступником. Зная, сколь моя жизнь нужна для России, вы расстраиваете свою государыню, которой нужно полное спокойствие и равновесие для государственных дел.
Мамонов смущенно поклонился.
А Екатерина глухо зарыдала, думая о том, что глупая девчонка, едва появившаяся при дворце, отбила у нее, гениальной, философски образованной женщины, императрицы, любимого человека. А почему? Потому что ей восемнадцать лет.
Ни ореол Царского венца, ни сияние гения, ни мудрость, ни красота души – ничто не в состоянии соперничать с молодостью.
Императрица вспомнила дворцовую горничную, в которую влюбился Потемкин. Она тогда попросила Шашковского убрать ее куда-нибудь. Но она вовсе не требовала, чтобы ее убили, она требовала только, чтобы девушка была заключена куда-нибудь навеки за то, что она осмелилась соперничать с государыней… Чтобы она никогда не могла выйти из заключения.
Шашковский перестарался. Он замуровал девушку в стену. Она никогда оттуда не выйдет. Но разве государыня виновата, что у нее слишком старательные слуги? Разве она просила убить Петра III? Никогда. Орловы сами это сделали. В конце концов, нельзя же обвинить их в том, что они любят государыню и не щадят никого, оберегая ее душевный покой, столь необходимый ей для несения государственной службы.
Екатерина вздохнула. Мамонов далеко не такой, как Орловы и Шашковский. Он нанес ей жесточайшее оскорбление. А как он смотрел на нее! Она читала в его глазах искреннее, очевидно, давно таившееся в глубине его души отвращение. И что же? Он будет наслаждаться счастьем с молодой женой!.. Будет ей рассказывать о том, как он оттолкнул ради нее гордую императрицу – северную Эсмеральду, красоту и мудрость которой воспевали все поэты и философы мира. Вольтер, Дидро и Гримм ей поклоняются. Державин поет ей оды. А какой-то Мамонов бросает ради ничтожной, пустой и ветреной девчонки победоносную устроительницу русской земли, продолжательницу Петрова дела… Надо отомстить…
Но как? Отравить Щербатову?.. Конечно, это очень легко. Но Мамонов и другие догадаются. И, наконец, не надо больно играть, не надо смерти.
Смерть разве наказание? Смерть – покой, небытие. А ей нужно наказать дерзкую так, чтобы она всю жизнь помнила нанесенное ей оскорбление. Императрица долго думала и наконец придумала. Свадьба Мамонова, по желанию императрицы, была отпразднована пышно и весело. Государыня уже утешилась как любовница. Анна Нарышкина представила ей Платона и Валерьяна Зубовых. Оба брата произвели на царицу чарующее впечатление, и оба сделались ее фаворитами.
Но оскорбленная царица утешиться не могла.
Конечно, она не показывала Лизаньке своей ненависти. Она подарила Мамонову три тысячи душ крестьян в виде свадебного подарка. Надо же заботиться о народе и дать народным душам хозяина в чьем-нибудь лице.
Лизанька Щербатова была тронута добротой государыни. Екатерина сама отвела ее к венцу и подарила молодой десять тысяч золотом на счастье, жениху для обручения два бриллиантовых кольца огромной стоимости.
Лизаньке даже было жаль, что она обидела государыню и венчается с ее фаворитом. Под венцом она все плакала.
Поздравив молодых и выпив шампанского за их благополучие, Екатерина удалилась в свои покои.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22