Вместо того чтобы выливать его, Бринкли погрузил их на телеги. Когда рассветет, их отвезут в Брамбл-Хилл, в дом Лукаса. Хочешь подтверждения, что все твои спиртные напитки увезены из дома? – Она шутливо кивнула на окна, выходившие во двор. – Не хотела, чтобы ты покалечился, блуждая ночью по дому и по винному погребу.
Он ненавидел ее. Каждой клеточкой тела. И все же не двинулся с места. Но она не дрогнула под его напряженным взглядом.
– В таком случае можешь поверить мне на слово. Бринкли увез все виски и весь портвейн. Насчет портвейна у него были сомнения. Он считал, что малую его толику следует оставить, но, когда я довела до его сознания, что есть только два способа: увезти его или вылить, он уступил. Во всем замке осталось всего несколько бутылок вина.
– Ты дьяволица, – сказал Рейф.
Он опустил глаза на карты. Казалось, они пульсируют в его руке, то увеличиваясь в размере, то съеживаясь. Он, покачиваясь, поднялся на ноги.
– Мне надо выйти. Пойду прогуляюсь.
– В чем дело? – поддразнила она. – Боишься, я скажу что-нибудь, что тебе не понравится?
Гейб собрал карты.
– Может быть, мисс Питен-Адамс согласится поиграть в двадцать одно?
Имоджин вышла из комнаты вслед за Рейфом. Он распахнул огромную дверь, и они оказались в пятне света, отбрасываемого из двери черного хода.
Высокие ели, обычно колышущие ветвями под ветром в свете солнца, теперь сливались в бесформенные, неясно различимые темные гребни, чуть покачивающиеся в лунном свете. Было не по сезону тепло для начала октября. Он спустился по ступенькам. Его подошвы со скрипом двигались по гравию, которым был засыпан двор.
– Здесь мрачновато, – сказала Имоджин.
И Рейф не без удовольствия различил дрожь в ее голосе. Приятно было поиграть на нервах этой мегеры. Обычно она вела себя так, будто ничто на свете не могло ее испугать.
– Идем, – сказал он.
– Куда? В темноту?
Но она затрусила за ним, когда он вышел из круга света во мрак.
– В конюшни.
Было и в самом деле темно. Он позволил ей нагнать себя и взять за руку. В этом было что-то странно интимное. Ему случалось ходить рука об руку с леди, но идти в темноте среди деревьев, ощущая только пожатие женской руки, было совсем не похоже на это. Для такой строптивицы у нее была слишком маленькая изящная рука.
– Почему на конюшню? – спросила она и тотчас же остановилась. – Ты хочешь верхом отправиться в деревенский паб, да?
От презрения, прозвучавшего в ее голосе, он замер:
– Нет. – Он не собирался туда. Это было бы унизительно, как рабство. – У меня кобыла вот-вот ожеребится.
И они двинулись дальше, стараясь избегать черной тени, отбрасываемой деревьями, но не видя отчетливо тропинку. Он слышал только тихий шелест листьев. На мгновение в его животе забурлило, но тотчас же успокоилось.
– Как будто мы идем по огромному пустынному и заброшенному дому, – сказала Имоджин. Он расслышал страх в ее голосе. Она крепче сжала его руку.
– Удивительно, – лаконично отозвался он, – ты и в самом деле обнаруживаешь чувства, обычные для леди. Боишься темноты?
Она не ответила. Они вошли во двор, окружавший длинный ряд конюшен с выбеленными известкой стенами. Мальчик, протирая заспанные глаза, вскочил на ноги, когда они приблизились к двери.
– Ты не должен спать при зажженной лампе, – сказал Рейф сурово. – Ты мог бы разжечь огонь в очаге.
– Да, сэр, знаю, – пробормотал мальчик, запинаясь. – Я только на минутку задремал.
Рейф снял с крючка фонарь.
– Почему бы тебе не лечь в постель? Мы задуем фонарь, когда соберемся уходить.
– Не могу, сэр, – ответил мальчик. – Мистер Джеймс сказал, вроде Леди Макбет собирается жеребиться, и, коли она издаст какой звук, я должен его разбудить.
– Я видел ее днем и сомневаюсь, что это произойдет нынешней ночью. Но я верну вам фонарь.
Они пошли по аллее между денников. Ни одна лошадь не спала. Они стояли в своих чистых просторных денниках, топали ногами и взволнованно ржали, пока Рейф и Имоджин продвигались по проходу.
– Это оттого, что скоро родится жеребенок, – сказал Рейф. – Они это знают и не могут спать.
– Мне бы следовало догадаться, что это Леди Макбет, – сказала Имоджин, останавливаясь.
У кобылы были блестящие выпирающие бока. Она повернула к ним голову. Клок сена прилип к ее носу, и это придавало ей комический вид, словно клоуну, нацепившему кошачьи усы.
– Сегодня она не родит жеребенка, – сказал Рейф.
Имоджин протянула к кобыле руку, и та засопела и принялась ее лизать в надежде, что ее угостят солью.
– Она красавица, – умилилась Имоджин. – О, ты очень красива. Знаешь это?
Рейф с фонарем пошел дальше. Вскоре она догнала его.
– Ты мог бы подождать, пока я поздороваюсь с кобылой, – рассердилась она.
– У меня нет времени ждать, пока ты будешь трепаться с лошадьми, – ответил он.
– О! Тебя ждут важные дела? Среди ночи?
Рейф думал о том, как ему неприятна Имоджин.
– Я хочу проехаться верхом.
– В темноте?
Эта мысль начинала нравиться ему все больше и больше.
– Ты можешь меня не сопровождать. У тебя неподходящий для этого туалет.
– Я сумею ездить верхом в любой одежде! – сказала она, и он знал, что это так. – Но куда мы поедем?
– Похоже, ты проснулся, – сказал он мерину, выглядевшему бодро. У того был нос с горбинкой и ласковый взгляд.
– Он для тебя недостаточно крепок! – воскликнула Имоджин.
Ему нравилось то, что она так хорошо разбиралась в лошадях.
– Он для тебя, – ответил Рейф. Потом он повернулся и закричал тем, кто оставался в конюшне: – Дамское седло, пожалуйста!
В свете фонаря глаза Имоджин казались огромными.
– Я поеду на своей кобыле. Где Пози?
– Нет, не сможешь. Я вчера отправил ее на северное пастбище.
– Я не собираюсь ехать в дамском седле в темноте, да еще на незнакомой лошади, – сказала она. – Это небезопасно. Я поеду, как ездят мужчины.
– В этом платье? – Он окинул ее быстрым взглядом. Конечно, практически оно было лишено корсажа. Ни в одном из ее туалетов его не было.
– Уверена, что справлюсь, – огрызнулась она.
Подошел удивленный мальчик и надел на мерина обычное, а не дамское седло.
– Его зовут Месяц, – сообщил он Имоджин.
Рейф выбрал для себя кровную лошадку – огромное животное с бочкообразной грудной клеткой.
– Ну, этот-то сможет вынести твой вес, – заметила Имоджин.
Рейф испытал новый прилив раздражения против нее. Может, ее задиристость поубавится, после того как она проедется верхом по незнакомой дороге, да еще и ночью, в темноте?
– Поехали, – сказал он, выводя лошадь и предлагая ей сесть на ее мерина. Он отправил мальчика с фонарем в дальний конец конюшни. Теперь денники были освещены только холодным светом луны.
– Надеюсь, тряска не вызовет у тебя рвоты, – внезапно сказала она, сообразив, почему ему захотелось проехаться верхом в темноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Он ненавидел ее. Каждой клеточкой тела. И все же не двинулся с места. Но она не дрогнула под его напряженным взглядом.
– В таком случае можешь поверить мне на слово. Бринкли увез все виски и весь портвейн. Насчет портвейна у него были сомнения. Он считал, что малую его толику следует оставить, но, когда я довела до его сознания, что есть только два способа: увезти его или вылить, он уступил. Во всем замке осталось всего несколько бутылок вина.
– Ты дьяволица, – сказал Рейф.
Он опустил глаза на карты. Казалось, они пульсируют в его руке, то увеличиваясь в размере, то съеживаясь. Он, покачиваясь, поднялся на ноги.
– Мне надо выйти. Пойду прогуляюсь.
– В чем дело? – поддразнила она. – Боишься, я скажу что-нибудь, что тебе не понравится?
Гейб собрал карты.
– Может быть, мисс Питен-Адамс согласится поиграть в двадцать одно?
Имоджин вышла из комнаты вслед за Рейфом. Он распахнул огромную дверь, и они оказались в пятне света, отбрасываемого из двери черного хода.
Высокие ели, обычно колышущие ветвями под ветром в свете солнца, теперь сливались в бесформенные, неясно различимые темные гребни, чуть покачивающиеся в лунном свете. Было не по сезону тепло для начала октября. Он спустился по ступенькам. Его подошвы со скрипом двигались по гравию, которым был засыпан двор.
– Здесь мрачновато, – сказала Имоджин.
И Рейф не без удовольствия различил дрожь в ее голосе. Приятно было поиграть на нервах этой мегеры. Обычно она вела себя так, будто ничто на свете не могло ее испугать.
– Идем, – сказал он.
– Куда? В темноту?
Но она затрусила за ним, когда он вышел из круга света во мрак.
– В конюшни.
Было и в самом деле темно. Он позволил ей нагнать себя и взять за руку. В этом было что-то странно интимное. Ему случалось ходить рука об руку с леди, но идти в темноте среди деревьев, ощущая только пожатие женской руки, было совсем не похоже на это. Для такой строптивицы у нее была слишком маленькая изящная рука.
– Почему на конюшню? – спросила она и тотчас же остановилась. – Ты хочешь верхом отправиться в деревенский паб, да?
От презрения, прозвучавшего в ее голосе, он замер:
– Нет. – Он не собирался туда. Это было бы унизительно, как рабство. – У меня кобыла вот-вот ожеребится.
И они двинулись дальше, стараясь избегать черной тени, отбрасываемой деревьями, но не видя отчетливо тропинку. Он слышал только тихий шелест листьев. На мгновение в его животе забурлило, но тотчас же успокоилось.
– Как будто мы идем по огромному пустынному и заброшенному дому, – сказала Имоджин. Он расслышал страх в ее голосе. Она крепче сжала его руку.
– Удивительно, – лаконично отозвался он, – ты и в самом деле обнаруживаешь чувства, обычные для леди. Боишься темноты?
Она не ответила. Они вошли во двор, окружавший длинный ряд конюшен с выбеленными известкой стенами. Мальчик, протирая заспанные глаза, вскочил на ноги, когда они приблизились к двери.
– Ты не должен спать при зажженной лампе, – сказал Рейф сурово. – Ты мог бы разжечь огонь в очаге.
– Да, сэр, знаю, – пробормотал мальчик, запинаясь. – Я только на минутку задремал.
Рейф снял с крючка фонарь.
– Почему бы тебе не лечь в постель? Мы задуем фонарь, когда соберемся уходить.
– Не могу, сэр, – ответил мальчик. – Мистер Джеймс сказал, вроде Леди Макбет собирается жеребиться, и, коли она издаст какой звук, я должен его разбудить.
– Я видел ее днем и сомневаюсь, что это произойдет нынешней ночью. Но я верну вам фонарь.
Они пошли по аллее между денников. Ни одна лошадь не спала. Они стояли в своих чистых просторных денниках, топали ногами и взволнованно ржали, пока Рейф и Имоджин продвигались по проходу.
– Это оттого, что скоро родится жеребенок, – сказал Рейф. – Они это знают и не могут спать.
– Мне бы следовало догадаться, что это Леди Макбет, – сказала Имоджин, останавливаясь.
У кобылы были блестящие выпирающие бока. Она повернула к ним голову. Клок сена прилип к ее носу, и это придавало ей комический вид, словно клоуну, нацепившему кошачьи усы.
– Сегодня она не родит жеребенка, – сказал Рейф.
Имоджин протянула к кобыле руку, и та засопела и принялась ее лизать в надежде, что ее угостят солью.
– Она красавица, – умилилась Имоджин. – О, ты очень красива. Знаешь это?
Рейф с фонарем пошел дальше. Вскоре она догнала его.
– Ты мог бы подождать, пока я поздороваюсь с кобылой, – рассердилась она.
– У меня нет времени ждать, пока ты будешь трепаться с лошадьми, – ответил он.
– О! Тебя ждут важные дела? Среди ночи?
Рейф думал о том, как ему неприятна Имоджин.
– Я хочу проехаться верхом.
– В темноте?
Эта мысль начинала нравиться ему все больше и больше.
– Ты можешь меня не сопровождать. У тебя неподходящий для этого туалет.
– Я сумею ездить верхом в любой одежде! – сказала она, и он знал, что это так. – Но куда мы поедем?
– Похоже, ты проснулся, – сказал он мерину, выглядевшему бодро. У того был нос с горбинкой и ласковый взгляд.
– Он для тебя недостаточно крепок! – воскликнула Имоджин.
Ему нравилось то, что она так хорошо разбиралась в лошадях.
– Он для тебя, – ответил Рейф. Потом он повернулся и закричал тем, кто оставался в конюшне: – Дамское седло, пожалуйста!
В свете фонаря глаза Имоджин казались огромными.
– Я поеду на своей кобыле. Где Пози?
– Нет, не сможешь. Я вчера отправил ее на северное пастбище.
– Я не собираюсь ехать в дамском седле в темноте, да еще на незнакомой лошади, – сказала она. – Это небезопасно. Я поеду, как ездят мужчины.
– В этом платье? – Он окинул ее быстрым взглядом. Конечно, практически оно было лишено корсажа. Ни в одном из ее туалетов его не было.
– Уверена, что справлюсь, – огрызнулась она.
Подошел удивленный мальчик и надел на мерина обычное, а не дамское седло.
– Его зовут Месяц, – сообщил он Имоджин.
Рейф выбрал для себя кровную лошадку – огромное животное с бочкообразной грудной клеткой.
– Ну, этот-то сможет вынести твой вес, – заметила Имоджин.
Рейф испытал новый прилив раздражения против нее. Может, ее задиристость поубавится, после того как она проедется верхом по незнакомой дороге, да еще и ночью, в темноте?
– Поехали, – сказал он, выводя лошадь и предлагая ей сесть на ее мерина. Он отправил мальчика с фонарем в дальний конец конюшни. Теперь денники были освещены только холодным светом луны.
– Надеюсь, тряска не вызовет у тебя рвоты, – внезапно сказала она, сообразив, почему ему захотелось проехаться верхом в темноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81