Он, казалось, врос в корабль, стал частью того могучего существа, которое сейчас ритмично покачивалось под его ногами. Клод держал штурвал бережно и властно, словно не отполированное многими ладонями дерево сжимал он в руках, а любимую женщину. Джордан от удовольствия даже засмеялся.
— Что-то не так? — спросил Клод. Смех первого помощника слишком неожиданно вывел его из того приятного состояния, которое дает прирожденному моряку единение с кораблем.
— Да так, ничего. Я кое о чем подумал…
— И хотите этим поделиться?
— Вы очень ее любите, не так ли? — спросил Джордан, сам не веря тому, что решился задать этот вопрос.
Клод приподнял брови, даже не пытаясь скрыть своего удивления. Затем чуть усмехнулся.
— Для такого вывода требуется не так уж много проницательности, мистер Джордан. Я никогда не делал из этого секрета. Иногда мне кажется, что слова эти написаны у меня на лбу.
Клод повернул штурвал, устремив взгляд вдаль, туда, где темная синева моря сливалась с синевой неба.
— Мой ответ вас удовлетворил?
— Вполне.
Именно в этот момент, не замеченный ни Джорданом, ни Клодом, но находившийся достаточно близко, чтобы расслышать каждое слово, Пич решил, что проверок больше не будет.
Тихонько постучав в дверь и услышав небрежное: «Входите!» — Клод шагнул в каюту Алексис. Она все не поднимала глаз от журнала, и он, закрыв за собой дверь и остановившись у порога, смотрел на нее: на ее склоненную над кипой листов голову, на тонкие пальцы, быстро водящие пером по бумаге. Так прошло несколько минут. Алексис, казалось, забыла, что разрешила кому-то зайти к себе. Наконец она положила перо и стала читать написанное. По-прежнему не отрывая взгляда от журнала, она рассеянно спросила:
— Что там у вас?
— Сожалею, что пришлось побеспокоить, капитан Денти; тут у нас небольшая оказия: с севера напали британцы, с юга надвигается шторм, команда взбунтовалась…
Услышав знакомый голос, Алексис вскинула голову, уже не слушая то, что говорил Клод. Глаза ее ни на миг не отпускали его глаз ни тогда, когда он прошел к кровати, ни тогда, когда сел на нее и стал расстегивать рубашку…
— …Редлэнд скинул Уилкса за борт, корпус корабля дал течь в двух местах, мы нахлебались воды и…
Клод бросил рубашку в сторону и со стоном растянулся на кровати.
— …и я окончательно потерял рассудок.
Улыбаясь, Алексис встала из-за стола и подошла к нему. Присев рядом, она положила руки Клоду на грудь, слегка поглаживая мышцы.
— Это все? Слава Богу, сегодня не случилось ничего такого, с чем бы я не смогла справиться.
Клод усмехнулся, закрывая глаза.
— Хорошо. Я рад, что обратился к нужному человеку.
Алексис провела ладонью вверх, к плечу, и дотронулась до его затылка. Пальцы ее утонули в густых темно-рыжих кудрях.
— Давай вначале решим более серьезную проблему, — тихо предложила она.
— И в чем же состоит эта проблема? — с невинным видом спросил Клод, начиная расстегивать пуговицы на ее рубашке.
Алексис отстранилась.
— Я думала, что ты действительно устал, — по-начальственному строгим голосом сказала она. — Но вижу, ты меня обманул: ты полон сил и энергии. Посему я, пожалуй, займусь другими делами.
Она стала было подниматься с кровати, но Клод перехватил ее руку у запястья, толкнув ее на спину. Он крепко держал Алексис, чувствуя, как под пальцами бьется пульс. Она не сопротивлялась.
Они раздевали друг друга с лихорадочной поспешностью, не в силах дождаться того, что неизбежно должно было произойти. Отчего-то им обоим казалось, будто нежные слова, поцелуи, прикосновения и ласки уже позади. Обмен быстрыми взглядами — зеленый огонек, золотая вспышка, произвел больше эффекта, чем долгие манипуляции пальцами, губами, языком; словно все, что каждый из них делал сегодня, было сродни прелюдии к акту любви, словно все готовило их к этому счастливому мгновению.
Тела их слились в одно — изгиб локтя к изгибу локтя, живот к животу. Алексис заново узнавала свое тело под его ладонями, то скользящими вдоль спины, то касающимися ключиц, вызывавшими в ней ни с чем не сравнимую дрожь наслаждения. Неужели и он так же остро ощущал ее кожу, тепло, исходящее от ее тела? Неужели эти ощущения дарили ему столь же изысканное удовольствие, как ей его ласки? Что чувствует он, когда рот его касается ее губ, ее плеч, ее груди? Какой она кажется ему на вкус: горько-сладкой или терпкой, а может, солоноватой, такой, каким она знает его? Он потерся носом о ее висок, лаская языком ушную раковину, и Алексис вдруг подумала о том, узнает ли он единственный, только ей присущий запах. Алексис вдохнула всей грудью, впитывая его аромат, аромат, представлявшийся ей смесью запаха моря и особого терпкого запаха, который казался ей очень мужественным и приятным.
Когда он вошел в нее, она выкрикнула его имя, думая о том, так ли ему тепло в ней, как и ей, когда он заполняет ее собой. И он, кажется, понял, о чем она думает, потому что шепнул ей на ухо, что хочет, чтобы их любовь продолжалась вечно, что она нужна ему как воздух, что то, как она открывается ему навстречу, как отдается ему, заставляет его преклоняться перед ней даже в тот момент, когда он ищет забвения в ее теле. Наконец оба они потеряли друг друга один в другом.
Они уснули глубоким сном, не чувствуя ничего вокруг, кроме близости и того чувства, которое объединило их.
Алексис зябко поежилась и потянулась к спящему рядом возлюбленному, тепло которого постепенно становилось привычным. Однако отчего-то ей не стало теплее. Постепенно до ее сознания дошло, что Клода рядом нет. Она открыла глаза и тут же зажмурилась от света лампы. Приподнявшись, она подождала, пока глаза привыкнут к свету. Клод сидел за письменным столом, подперев рукой голову, и что-то быстро писал. Вокруг него валялись скомканные листы бумаги. Раздраженно он смахнул со стола очередной недописанный лист и угрюмо уставился в пол.
— Письма? — участливо спросила Алексис.
— Да. Извини, я не хотел тебя будить.
— Не беда. Я могу помочь?
— Да. Подойди и сядь. — Клод подтащил к столу второй стул. — Просто сиди и молчи, другой помощи от тебя не требуется.
Алексис встала с кровати, накинула рубашку и села рядом. Уютно устроившись на стуле, она выжидательно смотрела на Клода. Он посвятит ее в свои трудности, когда почувствует себя готовым. Она осторожно дотронулась до его плеча, ласково поглаживая, стараясь снять напряжение и успокоить.
— Весь день, Алексис, — голос Клода срывался от волнения, — весь день я думал о том, что буду писать, как буду писать. И что у меня получается? Одни эмоции, никаких фактов. Прочти! Давай! Тебе покажется, что у меня в голове вообще нет ни одной ясной мысли!
Клод наклонился, чтобы поднять один из отброшенных листков, но Алексис остановила его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
— Что-то не так? — спросил Клод. Смех первого помощника слишком неожиданно вывел его из того приятного состояния, которое дает прирожденному моряку единение с кораблем.
— Да так, ничего. Я кое о чем подумал…
— И хотите этим поделиться?
— Вы очень ее любите, не так ли? — спросил Джордан, сам не веря тому, что решился задать этот вопрос.
Клод приподнял брови, даже не пытаясь скрыть своего удивления. Затем чуть усмехнулся.
— Для такого вывода требуется не так уж много проницательности, мистер Джордан. Я никогда не делал из этого секрета. Иногда мне кажется, что слова эти написаны у меня на лбу.
Клод повернул штурвал, устремив взгляд вдаль, туда, где темная синева моря сливалась с синевой неба.
— Мой ответ вас удовлетворил?
— Вполне.
Именно в этот момент, не замеченный ни Джорданом, ни Клодом, но находившийся достаточно близко, чтобы расслышать каждое слово, Пич решил, что проверок больше не будет.
Тихонько постучав в дверь и услышав небрежное: «Входите!» — Клод шагнул в каюту Алексис. Она все не поднимала глаз от журнала, и он, закрыв за собой дверь и остановившись у порога, смотрел на нее: на ее склоненную над кипой листов голову, на тонкие пальцы, быстро водящие пером по бумаге. Так прошло несколько минут. Алексис, казалось, забыла, что разрешила кому-то зайти к себе. Наконец она положила перо и стала читать написанное. По-прежнему не отрывая взгляда от журнала, она рассеянно спросила:
— Что там у вас?
— Сожалею, что пришлось побеспокоить, капитан Денти; тут у нас небольшая оказия: с севера напали британцы, с юга надвигается шторм, команда взбунтовалась…
Услышав знакомый голос, Алексис вскинула голову, уже не слушая то, что говорил Клод. Глаза ее ни на миг не отпускали его глаз ни тогда, когда он прошел к кровати, ни тогда, когда сел на нее и стал расстегивать рубашку…
— …Редлэнд скинул Уилкса за борт, корпус корабля дал течь в двух местах, мы нахлебались воды и…
Клод бросил рубашку в сторону и со стоном растянулся на кровати.
— …и я окончательно потерял рассудок.
Улыбаясь, Алексис встала из-за стола и подошла к нему. Присев рядом, она положила руки Клоду на грудь, слегка поглаживая мышцы.
— Это все? Слава Богу, сегодня не случилось ничего такого, с чем бы я не смогла справиться.
Клод усмехнулся, закрывая глаза.
— Хорошо. Я рад, что обратился к нужному человеку.
Алексис провела ладонью вверх, к плечу, и дотронулась до его затылка. Пальцы ее утонули в густых темно-рыжих кудрях.
— Давай вначале решим более серьезную проблему, — тихо предложила она.
— И в чем же состоит эта проблема? — с невинным видом спросил Клод, начиная расстегивать пуговицы на ее рубашке.
Алексис отстранилась.
— Я думала, что ты действительно устал, — по-начальственному строгим голосом сказала она. — Но вижу, ты меня обманул: ты полон сил и энергии. Посему я, пожалуй, займусь другими делами.
Она стала было подниматься с кровати, но Клод перехватил ее руку у запястья, толкнув ее на спину. Он крепко держал Алексис, чувствуя, как под пальцами бьется пульс. Она не сопротивлялась.
Они раздевали друг друга с лихорадочной поспешностью, не в силах дождаться того, что неизбежно должно было произойти. Отчего-то им обоим казалось, будто нежные слова, поцелуи, прикосновения и ласки уже позади. Обмен быстрыми взглядами — зеленый огонек, золотая вспышка, произвел больше эффекта, чем долгие манипуляции пальцами, губами, языком; словно все, что каждый из них делал сегодня, было сродни прелюдии к акту любви, словно все готовило их к этому счастливому мгновению.
Тела их слились в одно — изгиб локтя к изгибу локтя, живот к животу. Алексис заново узнавала свое тело под его ладонями, то скользящими вдоль спины, то касающимися ключиц, вызывавшими в ней ни с чем не сравнимую дрожь наслаждения. Неужели и он так же остро ощущал ее кожу, тепло, исходящее от ее тела? Неужели эти ощущения дарили ему столь же изысканное удовольствие, как ей его ласки? Что чувствует он, когда рот его касается ее губ, ее плеч, ее груди? Какой она кажется ему на вкус: горько-сладкой или терпкой, а может, солоноватой, такой, каким она знает его? Он потерся носом о ее висок, лаская языком ушную раковину, и Алексис вдруг подумала о том, узнает ли он единственный, только ей присущий запах. Алексис вдохнула всей грудью, впитывая его аромат, аромат, представлявшийся ей смесью запаха моря и особого терпкого запаха, который казался ей очень мужественным и приятным.
Когда он вошел в нее, она выкрикнула его имя, думая о том, так ли ему тепло в ней, как и ей, когда он заполняет ее собой. И он, кажется, понял, о чем она думает, потому что шепнул ей на ухо, что хочет, чтобы их любовь продолжалась вечно, что она нужна ему как воздух, что то, как она открывается ему навстречу, как отдается ему, заставляет его преклоняться перед ней даже в тот момент, когда он ищет забвения в ее теле. Наконец оба они потеряли друг друга один в другом.
Они уснули глубоким сном, не чувствуя ничего вокруг, кроме близости и того чувства, которое объединило их.
Алексис зябко поежилась и потянулась к спящему рядом возлюбленному, тепло которого постепенно становилось привычным. Однако отчего-то ей не стало теплее. Постепенно до ее сознания дошло, что Клода рядом нет. Она открыла глаза и тут же зажмурилась от света лампы. Приподнявшись, она подождала, пока глаза привыкнут к свету. Клод сидел за письменным столом, подперев рукой голову, и что-то быстро писал. Вокруг него валялись скомканные листы бумаги. Раздраженно он смахнул со стола очередной недописанный лист и угрюмо уставился в пол.
— Письма? — участливо спросила Алексис.
— Да. Извини, я не хотел тебя будить.
— Не беда. Я могу помочь?
— Да. Подойди и сядь. — Клод подтащил к столу второй стул. — Просто сиди и молчи, другой помощи от тебя не требуется.
Алексис встала с кровати, накинула рубашку и села рядом. Уютно устроившись на стуле, она выжидательно смотрела на Клода. Он посвятит ее в свои трудности, когда почувствует себя готовым. Она осторожно дотронулась до его плеча, ласково поглаживая, стараясь снять напряжение и успокоить.
— Весь день, Алексис, — голос Клода срывался от волнения, — весь день я думал о том, что буду писать, как буду писать. И что у меня получается? Одни эмоции, никаких фактов. Прочти! Давай! Тебе покажется, что у меня в голове вообще нет ни одной ясной мысли!
Клод наклонился, чтобы поднять один из отброшенных листков, но Алексис остановила его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138