— протянул он. — Здесь действительно нужна отвага. Знаете, неустрашимую феминистку миссис Берту Пальмер чуть не хватил удар, когда про нее распустили слух, будто она смотрела танец живота и одобрила его.
— Я не миссис Пальмер.
Уж в этом его не надо было убеждать. Он знал, что она — единственная в своем роде. Он купил билеты, и они встали в очередь. Стоя за ее спиной, он вдыхал нежный аромат ее кожи и любовался блестящими волосами. Как он мог подумать, что она — обычная светская девица, которая охотится за богатым женихом? Нет, она необыкновенная, он никогда не встречал такой женщины.
В театре они заняли свои места. Поднялся занавес, и зрители, шумные и бесцеремонные, притихли. Сцена была пуста, декорация на заднем плане изображала грубо намалеванный экзотический пейзаж. Музыканты, темнокожие мужчины в кафтанах и фесках, сидевшие в ряд на скамье, заиграли унылую восточную мелодию.
Зрители зааплодировали: на сцене появилась Маленькая Египтянка в блестящей юбке и просторной накидке, надетых на облегающее платье. Мелодия постепенно нарастала, извиваясь, словно змея во власти заклинателя, а Маленькая Египтянка вращалась и двигалась по спирали, и поначалу медленные, волнообразные движения ее тела все убыстрялись.
Во вращающемся вихре слетали на пол одежды и обнажалось смуглое тело с соблазнительными формами. Зачарованные зрители очнулись только тогда, когда на сцену вылетели в буйной пляске танцоры — мужчины и женщины, а Маленькая Египтянка незаметно удалилась.
Орелия не нашла зрелище столь уж шокирующим, как его разрекламировали.
— Я не думала, что на Маленькой Египтянке будет столько одежд, — заметила она, когда они вышли из павильона.
— Что ж вы думали, что она будет танцевать обнаженной? — засмеялся Лайэм.
— Не совсем, конечно. Но все же, если соблюдать историческую достоверность. Ведь танец живота родился в гареме, где на женщинах обычно были только прозрачные покрывала.
— Великий Боже! — снова засмеялся Лайэм. — В бульварных листках должны появиться заметки: «Мисс Орелия Кинсэйд находит Маленькую Египтянку недостаточно обнаженной, и танец живота — недостаточно шокирующим».
— Вот таким вы мне нравитесь, — с веселой улыбкой заметила Орелия, — а иногда вы выступаете в качестве проповедника.
— Нравлюсь? — переспросил он.
— Кажется, вы и сами это заметили. — Она слегка покраснела, вдруг застеснявшись своей откровенности. Наверно, она выпила слишком много шампанского, надо следить за собой. — Я люблю откровенность, — заявила она, — и вы тоже. На этой основе можно достичь взаимопонимания.
— Конечно.
— Я полагаю, хотя бы иногда.
Лайэм посмотрел на Орелию с восхищением. Превыше всего он ценил в людях честность, прямодушие, а в женщинах трудно найти эти качества. «Но Орелия, — повторял он себе, — удивительное исключение».
Лайэм повел Орелию в маленький ресторанчик «Старая Вена»; они заказали сосиски, пиво и пончики в сахарной пудре. Орелии очень понравилась уютная обстановка. Отпив глоток пива, она вздохнула:
— Перебор алкоголя сегодня вечером! Я опьянею!
— Ничего, на свежем воздухе придете в себя! — Лайэм ласково поглядел на разрумянившуюся женщину. Ресторанчик уже закрывался, и поэтому Лайэм, заплатив по счету, вывел Орелию на улицу. Карета ждала их неподалеку.
— А у вас нет кучера?
— У отца есть. А я предпочитаю не связывать себя и правлю сам. Конечно, — улыбка сверкнула у него на лице, — я найму кучера, если стану женихом, — лучше сидеть рядом с невестой в карете, чем торчать на козлах. Но пока что это моя странность — предпочитаю справляться сам.
— Я вижу, вы никак не можете забыть мои слова о странных мужчинах, — заметила она.
— Никогда не забуду. Ведь вы сказали, что такие вам нравятся.
Орелия чувствовала себя сповно в тумане. Близость между ними растет, он все больше ей нравится, и она невольно выдает себя. Они стали друзьями, но уже на грани — чего? — влюбленности? Хочет ли она этого? Или боится?
Лайэм направил карету по дороге вдоль озера. Ночь была чудесная, и он вовсе не торопился доставить Орелию домой. Ему хотелось быть с ней. Но если он поддастся своим инстинктам, как они потом будут работать вместе? Нет, он просто опьянел и сейчас придет в себя.
Надо поскорее доставить ее домой, вернуться к себе, принять холодную ванну — и вся дурь из головы вылетит Но пока он вез ее вдоль озера, на поверхности которого мерцали лунные блики, лица обдувал легкий ветерок.
Вдруг Орелия обернулась и тихонько вскрикнула.
— Что такое? — забеспокоился Лайэм.
— За нами едет карета с прикрытыми фонарями, вы видите? Она едет прямо за нами!
— Не волнуйтесь, — успокоил ее Лайэм, — просто карета держит тот же путь, что и наша. И, наверное, парочка влюбленных также любуется из окошка озером в лунном свете.
— Может быть, вы и правы…
«Бедняжка, она еще нервничает после случая в Дубовом парке. Надо ее отвлечь», — подумал он, и не нашел ничего лучше, чем пуститься в общие рассуждения:
— Жизнь сложная штука, не правда ли? Подкидывает нам многочисленные сюрпризы. Неординарные люди реагируют на них необычно, им приходится труднее, чем тем, кто живет и действует по шаблону.
— Вы имеете в виду себя самого? И меня тоже?
— Да. Нас обоих. К счастью, — напомнил он, — я рос в таких условиях, что мнение общества для меня ничего не значило. Со мной никто и не думал считаться.
— Зато теперь, — возразила она, — вас примут в любом обществе, если вы захотите.
— Не очень-то я к этому стремлюсь. Иных я просто избегаю. Это те, которые со мной и знаться не хотели, пока я не получил образования и не достиг некоторого успеха в своем деле. Я их опасаюсь и веду себя с ними сдержанно.
— Понимаю вас. Я тоже терпеть не могу людей такого сорта. С трудом сдерживаюсь, чтобы не высказать свое мнение о них откровенно.
Лайэм живо представил себе несимпатичных людей, с которыми Орелии приходилось держать язык на привязи.
— Да, вы меня понимаете, — заметил он.
— Эти люди придерживаются строгих принципов морали и особенно строги по отношению к женщинам. Но они не имеют права на это.
Лайэм уловил в ее спокойном тоне скрытый гнев и удивленно спросил:
— Когда же вы стали мятежницей?
— Всегда ею была. Мои сестры были кроткими ангелами, а я — несдержанной, неукротимым ребенком. Да еще вдобавок дурнушка. Меня звали в семье Черным Дроздом, Чернушкой, Чернавкой. Все говорили, что я странная.
— Вас называли Черным Дроздом? — спросил он удивленно, глядя на ее чудесный профиль. — Но теперь вы превратились в прекрасную экзотическую разновидность птицы, и дурнушкой назовет вас только слепой.
— Вы действительно так думаете?
— Вы же знаете. Я и раньше вам это говорил.
Он протянул руку к ее щеке и нежно погладил ее, и она не отпрянула, а только опустила глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— Я не миссис Пальмер.
Уж в этом его не надо было убеждать. Он знал, что она — единственная в своем роде. Он купил билеты, и они встали в очередь. Стоя за ее спиной, он вдыхал нежный аромат ее кожи и любовался блестящими волосами. Как он мог подумать, что она — обычная светская девица, которая охотится за богатым женихом? Нет, она необыкновенная, он никогда не встречал такой женщины.
В театре они заняли свои места. Поднялся занавес, и зрители, шумные и бесцеремонные, притихли. Сцена была пуста, декорация на заднем плане изображала грубо намалеванный экзотический пейзаж. Музыканты, темнокожие мужчины в кафтанах и фесках, сидевшие в ряд на скамье, заиграли унылую восточную мелодию.
Зрители зааплодировали: на сцене появилась Маленькая Египтянка в блестящей юбке и просторной накидке, надетых на облегающее платье. Мелодия постепенно нарастала, извиваясь, словно змея во власти заклинателя, а Маленькая Египтянка вращалась и двигалась по спирали, и поначалу медленные, волнообразные движения ее тела все убыстрялись.
Во вращающемся вихре слетали на пол одежды и обнажалось смуглое тело с соблазнительными формами. Зачарованные зрители очнулись только тогда, когда на сцену вылетели в буйной пляске танцоры — мужчины и женщины, а Маленькая Египтянка незаметно удалилась.
Орелия не нашла зрелище столь уж шокирующим, как его разрекламировали.
— Я не думала, что на Маленькой Египтянке будет столько одежд, — заметила она, когда они вышли из павильона.
— Что ж вы думали, что она будет танцевать обнаженной? — засмеялся Лайэм.
— Не совсем, конечно. Но все же, если соблюдать историческую достоверность. Ведь танец живота родился в гареме, где на женщинах обычно были только прозрачные покрывала.
— Великий Боже! — снова засмеялся Лайэм. — В бульварных листках должны появиться заметки: «Мисс Орелия Кинсэйд находит Маленькую Египтянку недостаточно обнаженной, и танец живота — недостаточно шокирующим».
— Вот таким вы мне нравитесь, — с веселой улыбкой заметила Орелия, — а иногда вы выступаете в качестве проповедника.
— Нравлюсь? — переспросил он.
— Кажется, вы и сами это заметили. — Она слегка покраснела, вдруг застеснявшись своей откровенности. Наверно, она выпила слишком много шампанского, надо следить за собой. — Я люблю откровенность, — заявила она, — и вы тоже. На этой основе можно достичь взаимопонимания.
— Конечно.
— Я полагаю, хотя бы иногда.
Лайэм посмотрел на Орелию с восхищением. Превыше всего он ценил в людях честность, прямодушие, а в женщинах трудно найти эти качества. «Но Орелия, — повторял он себе, — удивительное исключение».
Лайэм повел Орелию в маленький ресторанчик «Старая Вена»; они заказали сосиски, пиво и пончики в сахарной пудре. Орелии очень понравилась уютная обстановка. Отпив глоток пива, она вздохнула:
— Перебор алкоголя сегодня вечером! Я опьянею!
— Ничего, на свежем воздухе придете в себя! — Лайэм ласково поглядел на разрумянившуюся женщину. Ресторанчик уже закрывался, и поэтому Лайэм, заплатив по счету, вывел Орелию на улицу. Карета ждала их неподалеку.
— А у вас нет кучера?
— У отца есть. А я предпочитаю не связывать себя и правлю сам. Конечно, — улыбка сверкнула у него на лице, — я найму кучера, если стану женихом, — лучше сидеть рядом с невестой в карете, чем торчать на козлах. Но пока что это моя странность — предпочитаю справляться сам.
— Я вижу, вы никак не можете забыть мои слова о странных мужчинах, — заметила она.
— Никогда не забуду. Ведь вы сказали, что такие вам нравятся.
Орелия чувствовала себя сповно в тумане. Близость между ними растет, он все больше ей нравится, и она невольно выдает себя. Они стали друзьями, но уже на грани — чего? — влюбленности? Хочет ли она этого? Или боится?
Лайэм направил карету по дороге вдоль озера. Ночь была чудесная, и он вовсе не торопился доставить Орелию домой. Ему хотелось быть с ней. Но если он поддастся своим инстинктам, как они потом будут работать вместе? Нет, он просто опьянел и сейчас придет в себя.
Надо поскорее доставить ее домой, вернуться к себе, принять холодную ванну — и вся дурь из головы вылетит Но пока он вез ее вдоль озера, на поверхности которого мерцали лунные блики, лица обдувал легкий ветерок.
Вдруг Орелия обернулась и тихонько вскрикнула.
— Что такое? — забеспокоился Лайэм.
— За нами едет карета с прикрытыми фонарями, вы видите? Она едет прямо за нами!
— Не волнуйтесь, — успокоил ее Лайэм, — просто карета держит тот же путь, что и наша. И, наверное, парочка влюбленных также любуется из окошка озером в лунном свете.
— Может быть, вы и правы…
«Бедняжка, она еще нервничает после случая в Дубовом парке. Надо ее отвлечь», — подумал он, и не нашел ничего лучше, чем пуститься в общие рассуждения:
— Жизнь сложная штука, не правда ли? Подкидывает нам многочисленные сюрпризы. Неординарные люди реагируют на них необычно, им приходится труднее, чем тем, кто живет и действует по шаблону.
— Вы имеете в виду себя самого? И меня тоже?
— Да. Нас обоих. К счастью, — напомнил он, — я рос в таких условиях, что мнение общества для меня ничего не значило. Со мной никто и не думал считаться.
— Зато теперь, — возразила она, — вас примут в любом обществе, если вы захотите.
— Не очень-то я к этому стремлюсь. Иных я просто избегаю. Это те, которые со мной и знаться не хотели, пока я не получил образования и не достиг некоторого успеха в своем деле. Я их опасаюсь и веду себя с ними сдержанно.
— Понимаю вас. Я тоже терпеть не могу людей такого сорта. С трудом сдерживаюсь, чтобы не высказать свое мнение о них откровенно.
Лайэм живо представил себе несимпатичных людей, с которыми Орелии приходилось держать язык на привязи.
— Да, вы меня понимаете, — заметил он.
— Эти люди придерживаются строгих принципов морали и особенно строги по отношению к женщинам. Но они не имеют права на это.
Лайэм уловил в ее спокойном тоне скрытый гнев и удивленно спросил:
— Когда же вы стали мятежницей?
— Всегда ею была. Мои сестры были кроткими ангелами, а я — несдержанной, неукротимым ребенком. Да еще вдобавок дурнушка. Меня звали в семье Черным Дроздом, Чернушкой, Чернавкой. Все говорили, что я странная.
— Вас называли Черным Дроздом? — спросил он удивленно, глядя на ее чудесный профиль. — Но теперь вы превратились в прекрасную экзотическую разновидность птицы, и дурнушкой назовет вас только слепой.
— Вы действительно так думаете?
— Вы же знаете. Я и раньше вам это говорил.
Он протянул руку к ее щеке и нежно погладил ее, и она не отпрянула, а только опустила глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57