.. Присяга вассала – это одно, но разве нормандские обычаи требуют, чтобы я отдала еще и свою невинность?
За этими сказанными вызывающим тоном словами Люк, однако же, почувствовал и страх. Она не сомневалась, что сейчас подвергнется насилию. Можно было бы, конечно, воспользоваться правом победителя, но он этого не любил. Люк предпочитал женщин, льнущих к нему и ласковых, а не кусающихся и царапающихся, словно кошки, так что пропадало всякое желание ложиться с ними в постель. Но зачем говорить ей об этом? Пусть боится. Ему будет лишь на руку, если при виде его она будет дрожать от страха.
– Девица?.. – сказал он по-французски и, негромко рассмеявшись, вернулся к английскому. – Даже если ты и вправду девственница, ты слишком высоко себя ценишь. Неужели ты думаешь, что твоя невинность – равноценная плата за тот ущерб, что ты причинила королю? – Кора зашипела на него, пытаясь вырваться, но он держал ее крепко. – Нет, и не думай сбежать от меня. Когда я захочу, я возьму тебя. А пока что твоей клятвы для меня будет достаточно.
Ее глаза вонзились в него как кинжалы.
– Я никогда не принесу клятву верности ни тебе, ни Вильгельму!.. И тебе придется сначала убить меня, если ты захочешь мною овладеть.
– Неужели? Попробуй-ка вырваться от меня… Ну как, смогу я сделать то, что пожелаю?
– Отпусти меня!
Побуждаемый настолько же своим грубым желанием, насколько и ее упрямым вызовом, Люк запустил руку ей в волосы и оттянул голову назад, чтобы поднять лицо. В глазах ее промелькнула паника.
– Ты сказал, что тебе нужна лишь моя присяга…
– Да, но еще я сказал, что возьму тебя, когда сам того захочу, принцесса.
– Не называй меня так! Будь ты проклят!.. – Слова вырывались у нее из горла с хриплым, придушенным всхлипом. – Никогда не называй меня так…
Она отвела колено, и Люк едва сумел избежать удара в пах. Обеими руками он обхватил пленницу покрепче за поясницу, чтобы ближе прижать к себе. Не в силах удержаться, Люк наклонился и приник к ее губам в грубом, властном поцелуе, которому, казалось, не будет конца.
Это был поединок характеров, в котором он должен был победить, но – черт возьми! – похоже, он недооценил то действие, которое юная саксонка производила на него. Он имел многих женщин, но никогда еще не держал в объятиях такую, как эта. Никогда ни в чем прежние любовницы не пытались противодействовать ему. Большинство женщин, с которыми он имел дело прежде, были слабыми жеманными созданиями, которые своими вздохами и заверениями в вечной любви очень быстро надоедали ему.
Эта была не такая. Она была как огонь и лед, вся вызов и непокорность, а это могло возбудить любого мужчину. И все же Люк не ожидал, что Кора так подействует на него, вызовет такое страстное желание, которое вмиг затуманило все воспоминания о других женщинах.
Господи Иисусе, ее рот был мягким, медово-сладким и горячим, как тот огонь, который тотчас же загорелся и в его жилах. Люк дрожал от вожделения. Он страстно желал ее. Ему хотелось сейчас же повалить ее на кровать и, распластав под собой, войти в нее, чтобы получить облегчение, которое могла бы сейчас дать ему только эта женщина. И все же он знал, что этого не будет. Знал твердо, даже когда почувствовал, что ее тело становится податливым, вяло обвисает в его руках, что служило верным сигналом того, что женщина готова уступить.
Лишь после этого Люк поднял голову и позволил ей высвободиться, сделав нетвердый короткий шаг назад. Жаркий румянец окрашивал ее щеки, хотя губы были странно бескровными, а глаза, словно два больших голубых самоцвета, изумленно глядели из-под ровных, высоко поднятых бровей. Кора вся дрожала, обхватив себя руками, словно стояла на холодном ветру.
Но едва переведя дух, девушка тут же дрожащим голосом выпалила:
– Я вижу, что нормандцев не зря считают скотами. У них нет ни чести, ни совести.
– По отношению к врагам – да. И ты увидишь, каким жестоким я могу быть, если не присягнешь мне как своему сюзерену, голубушка.
Проговорив это, Люк медленно начал расстегивать широкий кожаный пояс на талии.
– Ты… ты этого не сделаешь!
– Лучше кожа, чем сталь. Видимо, придется при помощи этого ремня внушить тебе почтение к нормандским законам.
– Законам или беззаконию?
Когда, ничего не ответив, Люк лишь молча соединил концы пояса в руках, румянец на щеках Коры сделался пунцовым, и, закусив зубами нижнюю губу, она отвела от него взгляд.
Воцарилось напряженное молчание, прежде чем Кора наконец снова взглянула на него. Взглянула с вызывающим видом, но голос выдал ее – он был приглушенный, подавленный.
– Ну что ж, ты прав. Я не могу остановить твою руку. Нельзя отрицать, что ты одержал победу в честном бою, и Вулфридж теперь в твоем распоряжении.
Ее капитуляция была слишком неожиданной, чтобы в нее так легко можно было поверить. Люк ничего на это не сказал, ожидая с поднятыми бровями и легонько хлопая сложенным ремнем по открытой ладони.
Кора передернула плечами.
– Это, может быть, кажется тебе неискренним, милорд. Но я обессилела и понимаю, что все уже кончено. Я ничего не выиграю, заслужив твою ненависть, так уж лучше мне быть с тобой в дружбе, чем во вражде.
– Мудрое решение. Но чему я обязан этой неожиданной переменой настроения?
– Страху.
Ее откровенное признание было таким же неожиданным, и Люк усмехнулся.
– Страху того, что я могу сделать, или того, что можешь сделать ты?
Губы ее дрогнули, и она бросила на него разгневанный взгляд из-под длинных ресниц.
– Похоже, что ты неправильно меня понял. Но не льсти себе тем, что я брошусь в твои объятия. Я просто уступила тебе в благодарность за твое милосердие, проявленное сегодня днем.
– Милосердие… Какое милосердие?
– Да, милорд. Когда ты выводил меня из зала, я увидела Рудда, того мальчика, который прятался в погребе во время штурма. Я рада, что твои солдаты не тронули его.
– Я не причиняю зла детям. Как и женщинам, если только они не бросаются на меня с мечом или кинжалом.
Опять краска гнева проступила на ее лице. Но Кора прерывисто вздохнула и постаралась взять себя в руки.
– Да, это так. Но пойми меня правильно: я говорю не о любви или преданности, а только о благодарности.
Теперь настала очередь Люка рассердиться.
– Мне не нужна твоя благодарность, – бросил он.
– Нет?.. – Она взглянула на него с невинным и непонимающим видом. – А чего же тогда ты хочешь от меня, милорд?
Это был коварный вопрос. Если бы не одежда, которая была на нем, стало бы сразу ясно, чего он хочет от нее; вернее, чего хочет его тело. А почему бы и нет? Она была так привлекательна в этом коротком своем одеянии, не закрывавшем и до половины ее стройных ног, которые снова и снова притягивали его взгляд, пока он с усилием не отвел его. Признаться женщине в своем желании – значит сразу оказаться у нее в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
За этими сказанными вызывающим тоном словами Люк, однако же, почувствовал и страх. Она не сомневалась, что сейчас подвергнется насилию. Можно было бы, конечно, воспользоваться правом победителя, но он этого не любил. Люк предпочитал женщин, льнущих к нему и ласковых, а не кусающихся и царапающихся, словно кошки, так что пропадало всякое желание ложиться с ними в постель. Но зачем говорить ей об этом? Пусть боится. Ему будет лишь на руку, если при виде его она будет дрожать от страха.
– Девица?.. – сказал он по-французски и, негромко рассмеявшись, вернулся к английскому. – Даже если ты и вправду девственница, ты слишком высоко себя ценишь. Неужели ты думаешь, что твоя невинность – равноценная плата за тот ущерб, что ты причинила королю? – Кора зашипела на него, пытаясь вырваться, но он держал ее крепко. – Нет, и не думай сбежать от меня. Когда я захочу, я возьму тебя. А пока что твоей клятвы для меня будет достаточно.
Ее глаза вонзились в него как кинжалы.
– Я никогда не принесу клятву верности ни тебе, ни Вильгельму!.. И тебе придется сначала убить меня, если ты захочешь мною овладеть.
– Неужели? Попробуй-ка вырваться от меня… Ну как, смогу я сделать то, что пожелаю?
– Отпусти меня!
Побуждаемый настолько же своим грубым желанием, насколько и ее упрямым вызовом, Люк запустил руку ей в волосы и оттянул голову назад, чтобы поднять лицо. В глазах ее промелькнула паника.
– Ты сказал, что тебе нужна лишь моя присяга…
– Да, но еще я сказал, что возьму тебя, когда сам того захочу, принцесса.
– Не называй меня так! Будь ты проклят!.. – Слова вырывались у нее из горла с хриплым, придушенным всхлипом. – Никогда не называй меня так…
Она отвела колено, и Люк едва сумел избежать удара в пах. Обеими руками он обхватил пленницу покрепче за поясницу, чтобы ближе прижать к себе. Не в силах удержаться, Люк наклонился и приник к ее губам в грубом, властном поцелуе, которому, казалось, не будет конца.
Это был поединок характеров, в котором он должен был победить, но – черт возьми! – похоже, он недооценил то действие, которое юная саксонка производила на него. Он имел многих женщин, но никогда еще не держал в объятиях такую, как эта. Никогда ни в чем прежние любовницы не пытались противодействовать ему. Большинство женщин, с которыми он имел дело прежде, были слабыми жеманными созданиями, которые своими вздохами и заверениями в вечной любви очень быстро надоедали ему.
Эта была не такая. Она была как огонь и лед, вся вызов и непокорность, а это могло возбудить любого мужчину. И все же Люк не ожидал, что Кора так подействует на него, вызовет такое страстное желание, которое вмиг затуманило все воспоминания о других женщинах.
Господи Иисусе, ее рот был мягким, медово-сладким и горячим, как тот огонь, который тотчас же загорелся и в его жилах. Люк дрожал от вожделения. Он страстно желал ее. Ему хотелось сейчас же повалить ее на кровать и, распластав под собой, войти в нее, чтобы получить облегчение, которое могла бы сейчас дать ему только эта женщина. И все же он знал, что этого не будет. Знал твердо, даже когда почувствовал, что ее тело становится податливым, вяло обвисает в его руках, что служило верным сигналом того, что женщина готова уступить.
Лишь после этого Люк поднял голову и позволил ей высвободиться, сделав нетвердый короткий шаг назад. Жаркий румянец окрашивал ее щеки, хотя губы были странно бескровными, а глаза, словно два больших голубых самоцвета, изумленно глядели из-под ровных, высоко поднятых бровей. Кора вся дрожала, обхватив себя руками, словно стояла на холодном ветру.
Но едва переведя дух, девушка тут же дрожащим голосом выпалила:
– Я вижу, что нормандцев не зря считают скотами. У них нет ни чести, ни совести.
– По отношению к врагам – да. И ты увидишь, каким жестоким я могу быть, если не присягнешь мне как своему сюзерену, голубушка.
Проговорив это, Люк медленно начал расстегивать широкий кожаный пояс на талии.
– Ты… ты этого не сделаешь!
– Лучше кожа, чем сталь. Видимо, придется при помощи этого ремня внушить тебе почтение к нормандским законам.
– Законам или беззаконию?
Когда, ничего не ответив, Люк лишь молча соединил концы пояса в руках, румянец на щеках Коры сделался пунцовым, и, закусив зубами нижнюю губу, она отвела от него взгляд.
Воцарилось напряженное молчание, прежде чем Кора наконец снова взглянула на него. Взглянула с вызывающим видом, но голос выдал ее – он был приглушенный, подавленный.
– Ну что ж, ты прав. Я не могу остановить твою руку. Нельзя отрицать, что ты одержал победу в честном бою, и Вулфридж теперь в твоем распоряжении.
Ее капитуляция была слишком неожиданной, чтобы в нее так легко можно было поверить. Люк ничего на это не сказал, ожидая с поднятыми бровями и легонько хлопая сложенным ремнем по открытой ладони.
Кора передернула плечами.
– Это, может быть, кажется тебе неискренним, милорд. Но я обессилела и понимаю, что все уже кончено. Я ничего не выиграю, заслужив твою ненависть, так уж лучше мне быть с тобой в дружбе, чем во вражде.
– Мудрое решение. Но чему я обязан этой неожиданной переменой настроения?
– Страху.
Ее откровенное признание было таким же неожиданным, и Люк усмехнулся.
– Страху того, что я могу сделать, или того, что можешь сделать ты?
Губы ее дрогнули, и она бросила на него разгневанный взгляд из-под длинных ресниц.
– Похоже, что ты неправильно меня понял. Но не льсти себе тем, что я брошусь в твои объятия. Я просто уступила тебе в благодарность за твое милосердие, проявленное сегодня днем.
– Милосердие… Какое милосердие?
– Да, милорд. Когда ты выводил меня из зала, я увидела Рудда, того мальчика, который прятался в погребе во время штурма. Я рада, что твои солдаты не тронули его.
– Я не причиняю зла детям. Как и женщинам, если только они не бросаются на меня с мечом или кинжалом.
Опять краска гнева проступила на ее лице. Но Кора прерывисто вздохнула и постаралась взять себя в руки.
– Да, это так. Но пойми меня правильно: я говорю не о любви или преданности, а только о благодарности.
Теперь настала очередь Люка рассердиться.
– Мне не нужна твоя благодарность, – бросил он.
– Нет?.. – Она взглянула на него с невинным и непонимающим видом. – А чего же тогда ты хочешь от меня, милорд?
Это был коварный вопрос. Если бы не одежда, которая была на нем, стало бы сразу ясно, чего он хочет от нее; вернее, чего хочет его тело. А почему бы и нет? Она была так привлекательна в этом коротком своем одеянии, не закрывавшем и до половины ее стройных ног, которые снова и снова притягивали его взгляд, пока он с усилием не отвел его. Признаться женщине в своем желании – значит сразу оказаться у нее в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85