Мисс Бид не придает никакого значения ни знатности рода, ни положению в обществе — словом, ничему из того, что дорого мне. Будь на то ее воля, она сожгла бы дотла все фамильные архивы, заявив при этом, что так от этих никчемных бумажек будет хоть какой-то толк.
— Не правда.
— Она не ценит ни одной из тех вещей, которые ценю я. — Он произнес эти слова в отчаянной попытке вычеркнуть ее навсегда из своих мыслей и своего сердца, лишний раз убедить себя в том, насколько безнадежной была его… его любовь. — Лили Бид ни во что не ставит ни меня самого, ни мои дела, будь то в прошлом, настоящем или будущем.
— Вы ошибаетесь. ^,
— В самом деле? — отозвался Эйвери, в голосе его слышались тоска и одиночество.
Бернард поднялся с места, на его юном загорелом лиц появилось упрямое выражение.
— Пойдемте со мной.
— Послушай, Бернард, у меня нет никакого желания…
— Пойдемте со мной.
Его настойчивость так поразила Эйвери, что он повиновался. Они спустились по лестнице и медленно направились по коридору мимо комнаты Терезы. Затем они покинул жилые комнаты прислуги и углубились в заброшенные коридоры, находившиеся прямо под его апартаментами.
— Куда мы идем? — спросил Эйвери.
Бернард не ответил и молча вел его за собой через пустое крыло дома туда, где начинался двойной ряд дверей, за которым, если память ему не изменяет, находился бальный зал.
Эйвери грустно улыбнулся. Еще подростком он считал глупым тщеславием устраивать бальный зал в доме, который был задуман как самое заурядное жилище фермера. Он даже спрашивал себя, как часто здесь на самом деле давались балы. Он переступил порог комнаты в тот момент, когда Бернард откинул последнюю из тяжелых портьер цвета слоновой кости, закрывавших окна и спускавшихся от потолка до самого пола, и застыл на месте, ошарашенно осматриваясь по сторонам.
Взрослый экземпляр водяного буйвола касался лапой начищенных до блеска половиц, застыв в такой позе навеки благодаря искусству таксидермиста. Рядом чучело тигра удобно разлеглось между манекеном в боевом наряде маори и другим — в одежде бедуина. Крокодил, чьи стеклянные глазки зловеще поблескивали в лучах солнечного света, проникавшего в окно, казалось, наслаждался здесь весенним теплом. Вдоль стен по периметру были расставлены длинные столы и стеллажи, на которых рядами располагались его находки, каждая из которых была снабжена аккуратно надписанным ярлыком.
Все, что он когда-либо присылал Бернарду, нашло свое место в этом зале! Более хрупкие предметы были укрыты стеклянными колпаками, а с тех из них, которые находились на открытом воздухе, недавно убрали пыль. На ярлыках, надписанных таким знакомым, безошибочно узнаваемым для него женским почерком, были указаны год, регион и обстоятельства приобретения того или иного артефакта.
Он лишился дара речи, не зная, что следовало сказать в подобной ситуации. Парень даже и не подозревал, что именно он только что с ним сделал. Ни одна женщина, движимая исключительно чувством долга, не стала бы прилагать столько усилий, чтобы вести летопись жизни мужчины, к она не питала ни малейшего уважения. Здесь, перед его глазами, находилось неопровержимое свидетельство того что Лили Бид никогда не относилась к нему с пренебрежением — ни тогда, ни теперь.
Однако это все равно ничего не меняло. Разве у них могло быть общее будущее? Он так хотел иметь семью, детей, которые носили бы его имя…
Не сказав ни слова, Эйвери крупными шагами вышел из комнаты, и гулкое эхо его шагов казалось отголоском его чудовищной утраты.
Глава 21
В конце концов Бернард так и не поехал на прием к Камфилдам. Сославшись на крайнюю усталость, он остался дома, взяв, однако, с матери слово отправиться туда без него. А поскольку остальные не смогли найти достаточно убедительного предлога, чтобы последовать его примеру, им волей-неволей пришлось заняться приготовлениями к торжеству. Как следствие этого, когда дамы заняли места в экипаже, который должен был доставить их в поместье Камфилдов, вид у них был настолько обреченный, словно они собирались на допрос, а не на вечеринку, что на удивление точно отражало настроение самого Эйвери. Всю дорогу они упорно молчали, и тишина нарушалась лишь периодическими приступами чихания у Эйвери. Они в конце концов стали настолько частыми и сильными, что Лили была вынуждена прервать молчание.
— Что с вами? — спросила она раздраженно. Тем же раздраженным тоном он ответил:
— Это все проклятые лошади.
— Лошади?
Он едва мог различить ее очертания в полумраке кареты. Капюшон плаща скрывал ее лицо, и только темно-алые губы виднелись в свете фонарей, покачивавшихся по бокам экипажа.
— У меня ужасная аллергия на этих животных, — бросил он в ответ.
Если даже она узнает о его слабостях, какое это теперь имеет значение? Она и так уже всецело завладела его сердцем, этим до отвращения чувствительным органом.
Его признание вывело ее из задумчивости. Она наклонилась к нему.
— Но я думала, что…
Что именно думала Лили, так и осталось для него тайной, поскольку она тут же снова плотно сомкнула губы и отвернулась, упорно храня молчание весь остаток пути.
Сразу по прибытии на место Лили выскользнула через дверь напротив, а Эйвери помог Франциске и Эвелин выйти из экипажа. К тому времени, когда он поднялся с ними по ступенькам к парадному крыльцу, Лили уже исчезла в доме.
Эйвери переступил порог и внимательно осмотрелся по сторонам. Камфилд явно вложил немалые средства в перестройку дома. Извилистая лестница с резным орнаментом поднималась вверх от выложенного мрамором пола. Огромные букеты цветов стояли в причудливо украшенных урнах по обе стороны от сдвоенных дверей, ведущих в необъятных размеров танцевальный зал, вся мебель в котором — по крайней мере насколько мог заметить Эйвери — была отодвинута к стенам, чтобы освободить место для гостей.
Гостей здесь было много — даже слишком много. Добрая сотня их сновала по комнате из угла в угол, о чем-то весело переговариваясь, теснясь и толкая друг друга с нарочитой неловкостью журавлей в брачный период — шеи гордо выпрямлены, подбородки выпячены вперед, глаза окидывали оценивающим взором проходящих мимо гостей, а те, в свою очередь, оценивающе разглядывали их самих.
Как ни странно, но это человеческое стадо, похоже, получало от подобного времяпрепровождения немалое удовольствие. Лица горели от возбуждения, губы расплывались в улыбке, время от времени раздавался чей-то звонкий смех, сопровождаемый звоном бокалов и дорогого фарфора, довершая этим картину общего веселья.
Лили нигде не было видно. С угрюмым сознанием долга Эйвери проводил Франциску и Эвелин вдоль длинного ряда собравшихся, коротко кивнул Камфилду, склонился мимоходом к ручкам обеих его сестер и наконец, к своему облегчению, достиг конца зала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Не правда.
— Она не ценит ни одной из тех вещей, которые ценю я. — Он произнес эти слова в отчаянной попытке вычеркнуть ее навсегда из своих мыслей и своего сердца, лишний раз убедить себя в том, насколько безнадежной была его… его любовь. — Лили Бид ни во что не ставит ни меня самого, ни мои дела, будь то в прошлом, настоящем или будущем.
— Вы ошибаетесь. ^,
— В самом деле? — отозвался Эйвери, в голосе его слышались тоска и одиночество.
Бернард поднялся с места, на его юном загорелом лиц появилось упрямое выражение.
— Пойдемте со мной.
— Послушай, Бернард, у меня нет никакого желания…
— Пойдемте со мной.
Его настойчивость так поразила Эйвери, что он повиновался. Они спустились по лестнице и медленно направились по коридору мимо комнаты Терезы. Затем они покинул жилые комнаты прислуги и углубились в заброшенные коридоры, находившиеся прямо под его апартаментами.
— Куда мы идем? — спросил Эйвери.
Бернард не ответил и молча вел его за собой через пустое крыло дома туда, где начинался двойной ряд дверей, за которым, если память ему не изменяет, находился бальный зал.
Эйвери грустно улыбнулся. Еще подростком он считал глупым тщеславием устраивать бальный зал в доме, который был задуман как самое заурядное жилище фермера. Он даже спрашивал себя, как часто здесь на самом деле давались балы. Он переступил порог комнаты в тот момент, когда Бернард откинул последнюю из тяжелых портьер цвета слоновой кости, закрывавших окна и спускавшихся от потолка до самого пола, и застыл на месте, ошарашенно осматриваясь по сторонам.
Взрослый экземпляр водяного буйвола касался лапой начищенных до блеска половиц, застыв в такой позе навеки благодаря искусству таксидермиста. Рядом чучело тигра удобно разлеглось между манекеном в боевом наряде маори и другим — в одежде бедуина. Крокодил, чьи стеклянные глазки зловеще поблескивали в лучах солнечного света, проникавшего в окно, казалось, наслаждался здесь весенним теплом. Вдоль стен по периметру были расставлены длинные столы и стеллажи, на которых рядами располагались его находки, каждая из которых была снабжена аккуратно надписанным ярлыком.
Все, что он когда-либо присылал Бернарду, нашло свое место в этом зале! Более хрупкие предметы были укрыты стеклянными колпаками, а с тех из них, которые находились на открытом воздухе, недавно убрали пыль. На ярлыках, надписанных таким знакомым, безошибочно узнаваемым для него женским почерком, были указаны год, регион и обстоятельства приобретения того или иного артефакта.
Он лишился дара речи, не зная, что следовало сказать в подобной ситуации. Парень даже и не подозревал, что именно он только что с ним сделал. Ни одна женщина, движимая исключительно чувством долга, не стала бы прилагать столько усилий, чтобы вести летопись жизни мужчины, к она не питала ни малейшего уважения. Здесь, перед его глазами, находилось неопровержимое свидетельство того что Лили Бид никогда не относилась к нему с пренебрежением — ни тогда, ни теперь.
Однако это все равно ничего не меняло. Разве у них могло быть общее будущее? Он так хотел иметь семью, детей, которые носили бы его имя…
Не сказав ни слова, Эйвери крупными шагами вышел из комнаты, и гулкое эхо его шагов казалось отголоском его чудовищной утраты.
Глава 21
В конце концов Бернард так и не поехал на прием к Камфилдам. Сославшись на крайнюю усталость, он остался дома, взяв, однако, с матери слово отправиться туда без него. А поскольку остальные не смогли найти достаточно убедительного предлога, чтобы последовать его примеру, им волей-неволей пришлось заняться приготовлениями к торжеству. Как следствие этого, когда дамы заняли места в экипаже, который должен был доставить их в поместье Камфилдов, вид у них был настолько обреченный, словно они собирались на допрос, а не на вечеринку, что на удивление точно отражало настроение самого Эйвери. Всю дорогу они упорно молчали, и тишина нарушалась лишь периодическими приступами чихания у Эйвери. Они в конце концов стали настолько частыми и сильными, что Лили была вынуждена прервать молчание.
— Что с вами? — спросила она раздраженно. Тем же раздраженным тоном он ответил:
— Это все проклятые лошади.
— Лошади?
Он едва мог различить ее очертания в полумраке кареты. Капюшон плаща скрывал ее лицо, и только темно-алые губы виднелись в свете фонарей, покачивавшихся по бокам экипажа.
— У меня ужасная аллергия на этих животных, — бросил он в ответ.
Если даже она узнает о его слабостях, какое это теперь имеет значение? Она и так уже всецело завладела его сердцем, этим до отвращения чувствительным органом.
Его признание вывело ее из задумчивости. Она наклонилась к нему.
— Но я думала, что…
Что именно думала Лили, так и осталось для него тайной, поскольку она тут же снова плотно сомкнула губы и отвернулась, упорно храня молчание весь остаток пути.
Сразу по прибытии на место Лили выскользнула через дверь напротив, а Эйвери помог Франциске и Эвелин выйти из экипажа. К тому времени, когда он поднялся с ними по ступенькам к парадному крыльцу, Лили уже исчезла в доме.
Эйвери переступил порог и внимательно осмотрелся по сторонам. Камфилд явно вложил немалые средства в перестройку дома. Извилистая лестница с резным орнаментом поднималась вверх от выложенного мрамором пола. Огромные букеты цветов стояли в причудливо украшенных урнах по обе стороны от сдвоенных дверей, ведущих в необъятных размеров танцевальный зал, вся мебель в котором — по крайней мере насколько мог заметить Эйвери — была отодвинута к стенам, чтобы освободить место для гостей.
Гостей здесь было много — даже слишком много. Добрая сотня их сновала по комнате из угла в угол, о чем-то весело переговариваясь, теснясь и толкая друг друга с нарочитой неловкостью журавлей в брачный период — шеи гордо выпрямлены, подбородки выпячены вперед, глаза окидывали оценивающим взором проходящих мимо гостей, а те, в свою очередь, оценивающе разглядывали их самих.
Как ни странно, но это человеческое стадо, похоже, получало от подобного времяпрепровождения немалое удовольствие. Лица горели от возбуждения, губы расплывались в улыбке, время от времени раздавался чей-то звонкий смех, сопровождаемый звоном бокалов и дорогого фарфора, довершая этим картину общего веселья.
Лили нигде не было видно. С угрюмым сознанием долга Эйвери проводил Франциску и Эвелин вдоль длинного ряда собравшихся, коротко кивнул Камфилду, склонился мимоходом к ручкам обеих его сестер и наконец, к своему облегчению, достиг конца зала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78