— Когда заказывал столик.
— Это ведь не шампанское, а? Это не может быть шампанское!
— Нет, но это лучшее, что я смог достать, — южноафриканское скромное игристое белое вино. На мой взгляд, оно восхитительно.
Бутылку откупорили, вино разлили, ведерко поставили на пол рядом с их столиком. Джудит подняла свой бокал на высокой ножке.
— Твое здоровье, — сказал Хьюго, и она пригубила вино. Пусть это было не французское шампанское, но оно немногим ему уступало. Холодное, шипучее и необыкновенно вкусное.
Хьюго поставил свой бокал и сказал:
— Прежде всего я должен сообщить тебе две вещи.
— Слушаю тебя внимательно.
— Во-первых… это я мог бы, наверно, сказать и раньше… ты сегодня необыкновенно хороша.
Джудит была очень тронута. И немного застеснялась.
— О, Хьюго…
— Только не надо таять. Общеизвестно, что англичанки не умеют выслушивать комплименты. Вот американки — совсем другое дело, они принимают любезности и лесть как должное.
— Ну, ладно, ты очень любезен. Платье — новое.
— Очаровательное.
— А что второе? Ты сказал, что должен сообщить две вещи.
— Это нечто совсем иное.
— Итак…
Он отставил свой бокал и наклонился к ней через столик.
— Я все знаю о твоей семье. Знаю, что тебе только что сообщили, что все они погибли… после Сингапура. Знаю, что ты три с половиной года ждала известий, и все только для того, чтобы услышать, что нет никакой надежды. Я очень сочувствую тебе. И если ты не хочешь, то мы не будем больше касаться этой темы. Просто я хотел, чтобы ты знала: мне об этом известно. И я не хотел, чтобы между нами были какие-нибудь недомолвки… некая запретная тема.
Помолчав, Джудит сказала:
— Да, ты прав. Наверно, я сама должна была сказать тебе. Просто это не так-то легко…
Он ждал, что она продолжит, но она молчала. Тогда он сказал:
— Если ты хочешь поговорить об этом, я не против.
— Нет, что-то не хочется.
— Хорошо.
Новая мысль пришла ей в голову.
— А кто тебе рассказал? — спросила она.
— Адмирал Сомервиль.
— Он рассказал тебе до того, как мы познакомились? Я хочу сказать: ты все это время знал?
— Нет, не знал вплоть до воскресенья, когда я отвез тебя обратно на Галле-роуд с пляжа. Ты вышла минут на десять переодеться, и мы с ним смогли переговорить с глазу на глаз. Тогда-то он мне все и сообщил.
— А ты мне ничего не сказал.
— Не было подходящего момента.
— Хорошо, что ты не знал все с самого начала. А то я подумала бы, что ты просто жалеешь меня.
— Не понимаю.
— Ну, знаешь… «Я беру свою несчастную племянницу на вечеринку. Вы не могли бы за ней поухаживать?» Хьюго рассмеялся:
— Уверяю тебя, из меня плохой утешитель несчастных племянниц. Я их за милю обхожу.
Они помолчали. Потом он сказал:
— Стало быть, с этим все, вопрос исчерпан. И тема закрыта, да?
— Так будет лучше.
— Поговорим о чем-нибудь другом. Когда тебе нужно возвращаться в Тринкомали?
— Еще только через три недели. Мой отпуск заканчивается в понедельник утром, Боб сказал, что постарается подбросить меня до Канди, а оттуда как-нибудь доберусь одна.
— Почему бы тебе не полететь самолетом?
— Потому что это был бы самолет ВВС, а получить место на него непросто.
— Тебе хочется назад?
— Не очень. Теперь, когда война закончилась, всех будут мало-помалу отсылать домой. Вероятно, «Аделаида» — корабль-база для подлодок, на котором я работаю, — вместе с четвертой флотилией будет отправлена в Австралию. Тогда мне придется перейти на другую работу, на берегу. — Она потянулась к своему бокалу, отпила еще один глоток восхитительного вина и поставила бокал на место. — Я от всего этого уже устала, — призналась она. — Хорошо бы прямо сейчас сесть на транспортное судно и поплыть в Англию. Но, боюсь, это невозможно.
— А когда это станет возможно, что ты будешь делать?
— Вернусь домой. — Она уже рассказывала ему о Корнуолле и Дауэр-Хаусе, о Бидди Сомервиль и Филлис — в тот день, когда они сидели на пляже в Маунт-Лавиния и смотрели, как мощные волны с грохотом обрушиваются на песок. — И работать нигде не буду, и вообще не буду делать ничего, что мне не по душе. Отращу волосы до талии, ложиться спать буду, когда захочется, и вставать, когда захочется, буду кутить ночи напролет. Я всю жизнь жила по правилам, по уставу. Сначала школа, потом война и служба. Мне же двадцать четыре года, Хьюго. Самое время немножко гульнуть, как ты считаешь?
— Совершенно согласен. Но ведь война коснулась всех без исключения, и для многих она открыла новые возможности, раздвинула жизненные горизонты, явилась каким-то выходом, освобождением от рутины, от бесперспективной работы.
Джудит подумала о Сириле Эдди, который благодаря войне смог уйти с ненавистной шахты и осуществить свою мечту — стать моряком. Хьюго продолжал:
— Я знаю по меньшей мере двух женщин, получивших хорошее образование и вышедших замуж в двадцать с небольшим лет — потому только, что ничего лучшего они не могли придумать. Но началась война, и они, освободившись от своих «половин», получили возможность соприкоснуться с французами, поляками, норвежцами, сражающимися за независимость своих стран, не говоря уже об американцах, — для них наступила самая яркая пора в жизни.
— Вернутся ли они к своим мужьям?
— Думаю, что да. Более зрелыми и мудрыми женщинами.
— Да уж, — рассмеялась Джудит, — все мы меняемся.
— Иначе жизнь была бы скучна.
Он рассуждал, как человек, умудренный жизнью.
— Сколько тебе лет? — спросила она.
— Тридцать четыре.
— У тебя никогда не возникало желания жениться?
— Сто раз. Но только не в войну. Меня никогда особенно не прельщала перспектива быть убитым, а уж умереть с мыслью о том, что оставляешь жену вдовой, а детей — сиротами, — хуже этого представить ничего невозможно.
— Но война уже кончилась.
— Правда. Но я все еще связываю свое будущее с флотом. Если, конечно, меня не спишут за ненадобностью, не уволят в запас или не отправят на какую-нибудь ужасную работу на берегу.
Вернулся метрдотель, чтобы принять их заказ, ко ему пришлось подождать: они еще и не заглядывали в меню. Наконец оба выбрали одно и то же — устрицы и цыпленка; метрдотель заново наполнил их бокалы и беззвучно удалился.
Они помолчали. Потом Джудит вздохнула.
— О чем это ты? — спросил Хьюго.
— Не знаю. Наверно, о том, что надо возвращаться в Тринкомали. Как будто в школу после каникул.
— Не думай об этом.
— Не буду, — с готовностью пообещала она и прибавила: — И с чего это мы углубились в такие серьезные темы?
— Наверно, это моя вина. Давай их немедленно закроем и перейдем к чему-нибудь более легкому.
— Не знаю, с чего и начать.
— Расскажи что-нибудь смешное или загадай загадку.
— Жалко, что у нас нет бумажных колпаков.
— Тогда на нас обратили бы внимание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141