ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


HarryFan «Правда»; Москва; 1989
Аннотация
В центре широко популярного романа одного из крупнейших американских писателей Джеймса Джонса – трагическая судьба солдата, вступившего в конфликт с бездушной военной машиной США.
В романе дана широкая панорама действительности США 40-х годов.
Роман глубоко психологичен и пронизан антимилитаристским пафосом.
Джеймс Джонс
ОТНЫНЕ И ВОВЕК
Посвящается армии Соединенных Штатов Америки

…Бравые солдатики пьют, гуляют,
Прокляты судьбою отныне и вовек.
Пожалей ты, господи, нас, пропащих:
Бравые солдатики – ух, брат! Эх!
Редьярд Киплинг. «Бравые солдатики».
Из цикла «Казарменные баллады»
Этот роман – произведение, созданное творческой фантазией писателя. Все персонажи вымышленные, любое сходство с реальными лицами чисто случайно. Тем не менее отдельные эпизоды в книге «Тюрьма» вполне достоверны, и, хотя события происходили не в тюрьме гарнизона Скофилд на Гавайских островах, а в одном из военных городков на территории США, где автор служил в армии, эти события действительно имели место – автор своими глазами видел описанные им сцены и на собственном опыте познал многое из того, о чем пишет.
Джеймс Джонс

…Я хлеб твой ел, я вино твое пил.
Я и радость, и горе с тобой делил.
Боль смертей твоих – это боль моя,
Твоя каждая жизнь – это я.
Редьярд Киплинг. «Прелюд»
…Сфинкс должен сам разгадать свою загадку. Если вся история человечества умещается в одном человеке, то всю совокупность процессов и явлений, составляющих историю, следует толковать, исходя из личного жизненного опыта.
Эмерсон. Эссе. Цикл первый – «История»
КНИГА ПЕРВАЯ
«ПЕРЕВОД»
1
Когда вещи были сложены, он распрямился и, отряхивая руки, вышел на галерею четвертого этажа – аккуратный, подтянутый, на первый взгляд щупловатый парень в еще хранящей утреннюю свежесть летней форме хаки.
Он облокотился о перила и замер, глядя сквозь проволочную сетку на знакомую картину: распростершийся внизу казарменный двор замыкали в квадрат четырехэтажные бетонные корпуса с темными ярусами галерей. Ему было немного стыдно своей привязанности к завидному местечку, с которым он сегодня расставался.
Под натиском знойного гавайского солнца двор обессиленно задыхался, как вымотанный боксер. Сквозь марево февральской жары и тонкую утреннюю дымку горячей красноватой пыли неслось приглушенное многоголосье звуков: лязгали по булыжнику стальные ободья, хлопали промасленные кожаные ремни, ритмично шаркали покоробившиеся подошвы солдатских ботинок, хрипло выкрикивали ругательства сержанты.
Когда-то, в какой-то миг, все это входит в твою плоть и кровь, думал он. Ты – это каждый из множества звуков, которые ты слышишь. И отречься от них нельзя, это все равно что отречься от того, ради чего живешь. И все же ты отрекаешься, говорил он себе, ты отказываешься от места, отведенного тебе в этом привычно звучащем мире.
На утрамбованном земляном плацу в центре двора солдаты пулеметной роты вяло проделывали стандартный набор упражнений, заряжая и разряжая пулеметы.
За спиной у него, в спальне отделения, большой комнате с высоким потолком, все окутывал негромкий гул, сотканный из шумов, шорохов, сопровождающих пробуждение людей, которые, встав с постели, в первые минуты двигаются осторожно, словно заново привыкают к миру, забытому за ночь. Он прислушивался к этому гулу, а еще слышал, как сзади приближаются шаги, но не оборачивался; как все-таки здорово было служить здесь, в команде горнистов, думал он: рано вставать не надо, спи себе сколько хочешь, пока не разбудит шум со двора, где уже гоняют по плацу строевиков.
– А те две пары на тонкой подошве? Ты их уложил? – спросил он, когда шаги приблизились вплотную. – Кстати, знаешь, они очень быстро снашиваются.
– На койке они, – ответил голос за спиной. – Форма у тебя чистая, ненадеванная, зачем все валить в одну кучу? Иголки с нитками, вешалки и полевые ботинки я положил в другой вещмешок.
– Тогда вроде все. – Он выпрямился и вздохнул, не от избытка чувств, а просто снимая напряжение. – Пошли поедим. У меня еще целый час в запасе.
– И все-таки ты делаешь большую глупость, – сказал тот, что стоял сзади.
– Я это уже слышал. Две недели долбишь одно и то же. Тебе, Ред, не понять.
– Может, и не понять. Меня не озаряет, как некоторых гениев. Зато я другое понимаю. Я приличный горнист. Без дураков. Но до тебя мне далеко. Ты в этом полку – лучший, второго такого у нас нет. Может, даже во всем гарнизоне нет.
– Это верно, – задумчиво согласился парень.
– Тогда чего же ты хочешь все бросить и перевестись?
– А я и не хочу.
– Но ведь переводишься.
– Да нет. Ты все время путаешь. Не я перевожусь, а меня переводят. Это не одно и то же.
– Брось ты, честное слово!
– Сам ты брось. Пойдем лучше к Цою, позавтракаем. А то сейчас эта орава туда завалится и все подчистит, – он кивнул в сторону спальни, где просыпалось отделение.
– Тебя послушать, ты будто вчера родился, – оказал Ред. – Что значит «переводят»? Не наорал бы на Хьюстона, никто бы тебя не перевел.
– Это точно.
– Пусть Хьюстон дал «первого горниста» не тебе, а своему губошлепу – ну и что? Что это меняет? Звание твое осталось при тебе. А эта козявка будет только дудеть на похоронах и трубить отбой на ученьях первогодков – вот и весь его навар.
– Все так.
– Если бы Хьюстон тебя разжаловал, а твое звание отдал козявке, я бы тебя еще понял. Но звание-то осталось у тебя.
– Не осталось. Хьюстон подал Старику официальный рапорт, чтоб меня перевели. А значит, я теряю звание.
– Так я ж тебе говорю, сходи к Старику. Тебе через пять минут вернут звание, Хьюстона и не опросят. Кто он против командира полка?
– Правильно. А хьюстоновский губошлеп все равно останется первым горнистом. И потом, приказ уже готов. Подпись на месте, печать на месте, все бумажки переслали – обратного хода нет.
– Да иди ты! – поморщился Ред. – Кого они волнуют, эти бумажки? Ими разве что подтереться. Пруит, чего ты стесняешься? Ты же здесь, можно сказать, свой человек.
– Короче, ты идешь со мной к Цою или не идешь? – перебил Пруит.
– У меня денег нет.
– А разве я сказал, что ты будешь платить? Пойдем – угощаю. В конце концов, это же я перевожусь, а не ты.
– Чего зря деньги тратить? Можем и в столовке поесть.
– Мне это дерьмо жрать неохота. Тем более сегодня.
– Сегодня у них яичница, – возразил Ред. – И, наверно, еще не остыла. А на новом месте денежки тебе ой как пригодятся.
– Ну прав ты, прав, – устало сказал парень. – Нельзя, что ли, в кои-то веки прилично пожрать? Просто так? Может, я хочу эти деньги просадить. Я перевожусь, понимаешь? Короче, идешь или нет?
– Иду, – сквозь зубы сказал Ред.
Они спустились по лестнице, вышли на дорожку перед казармой первой роты, где жили горнисты, пересекли улицу и зашагали вдоль штабного корпуса к «боевым воротам».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277