— Вы и в изразцах смыслите?
— Да, кое-что смыслим, — ответил Генрих Петрович. — А что?
— Да есть тут одна идея… Понимаешь, тут многие — ну, что вы называете, «новые русские», хотя какие они «новые», все из советских времён повылазили, новый я один, поэтому и держу поводья — очень полюбили отделывать камины и прочее радужными изразцами, и ещё, желательно, что в картинку складывались, наподобие этих, как его…
— Врубелевских? — подсказал Кирилл.
— Вот-вот, этого самого Врубеля! И, понимаешь, я давно подумывал, чтобы свой цех или мастерскую наладить. Потому что обидно, бляха-муха! — кажется, Степанов хотел употребить выражение и покрепче, но кое-как сдержался. — Они, понимаешь, аж в Ярославль гоняют, где есть очень хорошая мастерская по производству изразцов, а кое-кто и в Сергиев Посад ездит — ну, в Загорск бывший! Я почву прощупывал, но понял: и у Ярославля, и у Сергиева Посада такая крепкая репутация, что, даже если я цех на месте налажу, все равно покупать будут у них — из-за марки, чтоб их, из-за фирмы! Значит, нужен сильный ход, чтобы заказы перешибить — это ж золотое дно! И, скажем, если мы объявим, что я сманил уникального специалиста из Москвы, который древней техникой изразцов владеет как никто — тут-то мы их и перешибём! И Вологодская область будет наша, и Псковская, и Карелия… А то и Санкт-Петербург подомнём! Ярославль, Тверь и Подмосковье взять мы, конечно, не потянем — но ведь все равно неплохо получится! — он пристально поглядел на Генриха Петровича. — Возьмёшься, Петрович, а? Со своими ребятками? Уж за материальной, как говорится, частью я не постою!
— Отчего ж не взяться? — ответил Генрих Петрович. — То, что мы справимся, это я гарантирую. У меня давно была мысль заняться этим делом, да случая не подворачивалось…
— Замётано! — Степанов извлёк из коробки очередную сигару, несколько нервно — от восторгов, видимо, и переполнявших его больших планов — надкусил её кончик, а потом спохватился и раскурил её очень аккуратно — как раскуривают сигары в «Крёстном отце», «Однажды в Америке» и «Бойне в день святого Валентина». — Мы с тобой такое сварганим — всем нос утрём!
Степанов очень легко переходил с людьми на «ты» — только отцу старался до сих пор говорить «вы», да и то периодически прокалывался. Может быть, это наблюдение и заставило меня вмешаться в разговор, хлопнув себя по лбу:
— Нам же надо домой позвонить, что мы в городе задерживаемся! А то паника начнётся, куда мы исчезли!
— Сейчас, сделаем! — Степанов снял трубку и набрал номер. Я обратил внимание, что он не стал сверяться с записной книжкой — выходит, наш номер был одним из тех, которые он знал на память. — Алло? Здравствуй, хозя… Здравствуйте, Леонид Семёнович! — Степанов машинально называл отца «хозяин» с тех пор, как несколько лет отработал его шофёром — я ведь про это упоминал, да? — но при других старался избегать этого обращения, хотя наедине с отцом иначе к нему не обращался. — Всё верно, мальцы у меня, да. Ой, сотворили, сотворили! В частности, двух опасных браконьеров выследили, которые невесть сколько щуки в Удолице извели. Можете хоть сейчас арестовывать или штраф налагать — они в больнице с отравлением лежат, так что далеко не денутся! Впрочем, если скажете, я их по-свойски поучу, чтобы все другие браконьеры усвоили урок на будущее. Не надо по-свойски? Ну, ладно, не буду! Ни о чём не волнуйтесь, я их лично на остров доставлю, прямо к дому! — он положил трубку и подмигнул нам. — Вот все и улажено! На яхте вас домой прокачу!
Тут опять объявился раззолоченный швейцар.
— Эти приехали, с Гришкой и алкоголиком, — доложил он. — Впустить их или пусть пока подождут?
— Давай их сюда! — велел Степанов.
Через минуту появились Гришка и «Толян» — невысокий худой мужичок с осунувшимся лицом — в окружении трёх громил. Увидев Толяна, все художники разом подскочили:
— Он! Это он! Точно, он!
Глава ОДИННАДЦАТАЯ. ПОСЛЕДНИЕ ТАЙНЫ
— Кто?! — Захаров — «Толян» — шарахнулся от художников как ошпаренный, с выражением величайшего изумления на лице. — Чего вы на меня бочку катите?
— Слушай, ты! — Степанов вскочил и грохнул кулаком по столу. — Кончай эти фигли-мигли! Надул людей — так не отнекивайся! А то ещё большим идиотом будешь выглядеть, чем ты есть!
— Да я… — Захаров от испуга начал заикаться. — Да я действительно… Ну, не был я у них!.. Или, может, не помню… Хотите, на колени встану?
Он и в самом деле сделал попытку встать на колени, но один из громил удержал его за шиворот.
— Так… — Степанов, прищурясь, поглядел на Гришку. — Что скажешь?
— А что говорить? — Гришка развёл руками. — Подскочил я к нему, думал кое-что узнать. Он только начал в себя приходить — ну, я и взялся его выхаживать, чтоб он хоть лыко вязал и мог ответить на мои вопросы. А тут сперва милиция, потом вы!..
— Твой дружбан — тебе его лучше знать! — бросил Степанов.
— Во-первых, он мне не дружбан, а так… сбоку припёка, — спокойно возразил Гришка. — Во-вторых, я его выхаживал, чтобы добиться наконец, что могло быть вставлено в эту утопленную раму. В-третьих, он в эти дни действительно был в таком состоянии, что может и не помнить, куда ходил и зачем.
— Но шестьдесят рублей он, может, вспомнит? — осведомился Генрих Петрович.
— Шестьдесят рублей? — у Толяна взгляд вдруг прояснился и сделался более осмысленным. — Как же, помню! Я как нашёл их в кармане пиджака, так думаю — ишь ты, заначку заховал, о которой сам забыл! Так это вы мне деньги дали? Я-то… я их оприходовал, и вся недолга!
— И бесов не помнишь, о которых нам рассказывал? — спросил Артур. — Ну, которые якобы на иконе нарисованы?
Захаров захлопал глазами, а Гришка вдруг расхохотался.
— Простите! — сказал он, махнув рукой. — Но ведь ему все эти дни повсюду чёртики мерещились! Может, и на иконе увидел, с него станется!
— Увидел! — уверенно подтвердил Толян. — Как же, помню. Я в бабкином доме был, и мы, значит, бабкину память обмывали. Сеструха поставила, нашло на неё, понимаете? Потом она с мужем и с мужниным братом… В общем, все вместе куда-то отошли. А мне ещё выпить захотелось, а я слышал, что в городе опять скупщики икон объявились. Ну, я шасть к иконе — думаю, сейчас со стены сорву и деру дам! А оттуда красный такой чёртик лезет и говорит: «Не трожь»! Я, значит, заорал и на двор выскочил. А больше ничего не помню. Неужто я до вас, выходит, добрался и про этого чёртика рассказывал?
— Выходит, так, — усмехнулся Кирилл.
— Во даю! И деньги, выходит, с вас слупил? — похоже, Захаров был искренне удивлён.
Степанов развёл руками.
— Ну, как работать с этим народом? — обратился он к Генриху Петровичу.
Я заметил, что Гришка о чём-то напряжённо думает, наморщив лоб. Это явно было не просто так — за время своей воровской карьеры Гришка научился подмечать детали, которых никто другой не приметил бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Да, кое-что смыслим, — ответил Генрих Петрович. — А что?
— Да есть тут одна идея… Понимаешь, тут многие — ну, что вы называете, «новые русские», хотя какие они «новые», все из советских времён повылазили, новый я один, поэтому и держу поводья — очень полюбили отделывать камины и прочее радужными изразцами, и ещё, желательно, что в картинку складывались, наподобие этих, как его…
— Врубелевских? — подсказал Кирилл.
— Вот-вот, этого самого Врубеля! И, понимаешь, я давно подумывал, чтобы свой цех или мастерскую наладить. Потому что обидно, бляха-муха! — кажется, Степанов хотел употребить выражение и покрепче, но кое-как сдержался. — Они, понимаешь, аж в Ярославль гоняют, где есть очень хорошая мастерская по производству изразцов, а кое-кто и в Сергиев Посад ездит — ну, в Загорск бывший! Я почву прощупывал, но понял: и у Ярославля, и у Сергиева Посада такая крепкая репутация, что, даже если я цех на месте налажу, все равно покупать будут у них — из-за марки, чтоб их, из-за фирмы! Значит, нужен сильный ход, чтобы заказы перешибить — это ж золотое дно! И, скажем, если мы объявим, что я сманил уникального специалиста из Москвы, который древней техникой изразцов владеет как никто — тут-то мы их и перешибём! И Вологодская область будет наша, и Псковская, и Карелия… А то и Санкт-Петербург подомнём! Ярославль, Тверь и Подмосковье взять мы, конечно, не потянем — но ведь все равно неплохо получится! — он пристально поглядел на Генриха Петровича. — Возьмёшься, Петрович, а? Со своими ребятками? Уж за материальной, как говорится, частью я не постою!
— Отчего ж не взяться? — ответил Генрих Петрович. — То, что мы справимся, это я гарантирую. У меня давно была мысль заняться этим делом, да случая не подворачивалось…
— Замётано! — Степанов извлёк из коробки очередную сигару, несколько нервно — от восторгов, видимо, и переполнявших его больших планов — надкусил её кончик, а потом спохватился и раскурил её очень аккуратно — как раскуривают сигары в «Крёстном отце», «Однажды в Америке» и «Бойне в день святого Валентина». — Мы с тобой такое сварганим — всем нос утрём!
Степанов очень легко переходил с людьми на «ты» — только отцу старался до сих пор говорить «вы», да и то периодически прокалывался. Может быть, это наблюдение и заставило меня вмешаться в разговор, хлопнув себя по лбу:
— Нам же надо домой позвонить, что мы в городе задерживаемся! А то паника начнётся, куда мы исчезли!
— Сейчас, сделаем! — Степанов снял трубку и набрал номер. Я обратил внимание, что он не стал сверяться с записной книжкой — выходит, наш номер был одним из тех, которые он знал на память. — Алло? Здравствуй, хозя… Здравствуйте, Леонид Семёнович! — Степанов машинально называл отца «хозяин» с тех пор, как несколько лет отработал его шофёром — я ведь про это упоминал, да? — но при других старался избегать этого обращения, хотя наедине с отцом иначе к нему не обращался. — Всё верно, мальцы у меня, да. Ой, сотворили, сотворили! В частности, двух опасных браконьеров выследили, которые невесть сколько щуки в Удолице извели. Можете хоть сейчас арестовывать или штраф налагать — они в больнице с отравлением лежат, так что далеко не денутся! Впрочем, если скажете, я их по-свойски поучу, чтобы все другие браконьеры усвоили урок на будущее. Не надо по-свойски? Ну, ладно, не буду! Ни о чём не волнуйтесь, я их лично на остров доставлю, прямо к дому! — он положил трубку и подмигнул нам. — Вот все и улажено! На яхте вас домой прокачу!
Тут опять объявился раззолоченный швейцар.
— Эти приехали, с Гришкой и алкоголиком, — доложил он. — Впустить их или пусть пока подождут?
— Давай их сюда! — велел Степанов.
Через минуту появились Гришка и «Толян» — невысокий худой мужичок с осунувшимся лицом — в окружении трёх громил. Увидев Толяна, все художники разом подскочили:
— Он! Это он! Точно, он!
Глава ОДИННАДЦАТАЯ. ПОСЛЕДНИЕ ТАЙНЫ
— Кто?! — Захаров — «Толян» — шарахнулся от художников как ошпаренный, с выражением величайшего изумления на лице. — Чего вы на меня бочку катите?
— Слушай, ты! — Степанов вскочил и грохнул кулаком по столу. — Кончай эти фигли-мигли! Надул людей — так не отнекивайся! А то ещё большим идиотом будешь выглядеть, чем ты есть!
— Да я… — Захаров от испуга начал заикаться. — Да я действительно… Ну, не был я у них!.. Или, может, не помню… Хотите, на колени встану?
Он и в самом деле сделал попытку встать на колени, но один из громил удержал его за шиворот.
— Так… — Степанов, прищурясь, поглядел на Гришку. — Что скажешь?
— А что говорить? — Гришка развёл руками. — Подскочил я к нему, думал кое-что узнать. Он только начал в себя приходить — ну, я и взялся его выхаживать, чтоб он хоть лыко вязал и мог ответить на мои вопросы. А тут сперва милиция, потом вы!..
— Твой дружбан — тебе его лучше знать! — бросил Степанов.
— Во-первых, он мне не дружбан, а так… сбоку припёка, — спокойно возразил Гришка. — Во-вторых, я его выхаживал, чтобы добиться наконец, что могло быть вставлено в эту утопленную раму. В-третьих, он в эти дни действительно был в таком состоянии, что может и не помнить, куда ходил и зачем.
— Но шестьдесят рублей он, может, вспомнит? — осведомился Генрих Петрович.
— Шестьдесят рублей? — у Толяна взгляд вдруг прояснился и сделался более осмысленным. — Как же, помню! Я как нашёл их в кармане пиджака, так думаю — ишь ты, заначку заховал, о которой сам забыл! Так это вы мне деньги дали? Я-то… я их оприходовал, и вся недолга!
— И бесов не помнишь, о которых нам рассказывал? — спросил Артур. — Ну, которые якобы на иконе нарисованы?
Захаров захлопал глазами, а Гришка вдруг расхохотался.
— Простите! — сказал он, махнув рукой. — Но ведь ему все эти дни повсюду чёртики мерещились! Может, и на иконе увидел, с него станется!
— Увидел! — уверенно подтвердил Толян. — Как же, помню. Я в бабкином доме был, и мы, значит, бабкину память обмывали. Сеструха поставила, нашло на неё, понимаете? Потом она с мужем и с мужниным братом… В общем, все вместе куда-то отошли. А мне ещё выпить захотелось, а я слышал, что в городе опять скупщики икон объявились. Ну, я шасть к иконе — думаю, сейчас со стены сорву и деру дам! А оттуда красный такой чёртик лезет и говорит: «Не трожь»! Я, значит, заорал и на двор выскочил. А больше ничего не помню. Неужто я до вас, выходит, добрался и про этого чёртика рассказывал?
— Выходит, так, — усмехнулся Кирилл.
— Во даю! И деньги, выходит, с вас слупил? — похоже, Захаров был искренне удивлён.
Степанов развёл руками.
— Ну, как работать с этим народом? — обратился он к Генриху Петровичу.
Я заметил, что Гришка о чём-то напряжённо думает, наморщив лоб. Это явно было не просто так — за время своей воровской карьеры Гришка научился подмечать детали, которых никто другой не приметил бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32