- Папа подошел к Бачулису, дотронулся до его плеча. - Помнишь, Миколас, она поздравила тебя с днем рождения и извинилась, что пришла без подарка.
- Да, помню. Дядя спросил Эмильку, где же она все это время пряталась, но Эмилька молчала. Не хотела выдавать Марту, Марта сама рассказала про чердак. Дядя был очень удивлен: у него в доме жила девочка, а он, наблюдательный, догадливый, ничего не заметил. И он спросил меня, знал ли я об этом. Ему хотелось, чтобы я тоже ничего не знал. Но я не мог ему соврать. И тогда он с обидой заметил, что все против него. Для него это были трудные слова. Ты, Пятрас... - Бачулис замолчал, поднял глаза на папу. Он впервые назвал его старым именем. - Извини... Ты этого мог и не заметить. Но он не хотел, чтобы все были против него. Потом Марта взяла Эмильку за руку и заявила, что уводит ее без обиды, что в нашем доме и без нее хватает. И добавила: "Извините, что испортили вам день рождения". Дядя попросил у Марты спички, зажег первую свечу на именинном пироге, но я не понял, что это значит: хотел ли он сказать, что разговор окончен и Марта с Эмилькой должны уйти, или это приглашение им остаться. Никто не понял, но вдруг, когда загорелась первая свеча, Эмилька тихо произнесла: "Раз". Дядя оглянулся на нее, поколебавшись, зажег вторую свечу, и Эмилька сказала: "Два". Дядя продолжал зажигать одну свечу за другой, а Эмилька вела счет: "Три, четыре, пять, шесть, семь..." Помнишь, Пятрас?
Теперь Бачулис уже не извинялся, что назвал папу старым именем. Перед нами был совершенно другой Бачулис. Я подумала, что он, видно, никогда и не забывал прошлого, ни на один день.
- Помнишь, Пятрас, - повторил Бачулис, - в комнате не было света, и мы стояли в темноте, но, по мере того как зажигались свечи, светлело.
Я закрыла глаза и представила эту комнату с горящими свечами и лица людей, которые были тогда в этой комнате.
- Дядя зажег последнюю свечу, - донесся до меня голос Бачулиса, - и Эмилька закричала: "Пятнадцать! Последняя! Миколас, поздравляем, поздравляем!" Когда она замолчала, Марта снова взяла ее за руку, чтобы увести...
Теперь Юстик толкнул меня ногой под столом. Не понял, значит, что раз человек сидит с закрытыми глазами, значит, это ему надо. Пришлось открыть глаза.
- А лучше бы они ушли из нашего дома, - вдруг сказал Бачулис.
- Что ты говоришь, Миколас! - возмутилась Даля. - Только послушайте его! Ну, они бы ушли и были арестованы на пятнадцать минут позже. Если тебе надо высказаться, в конце концов, то излагай факты, а не фантазируй. А вообще, дорогие Телешовы, - сказала она нам, - у вас не так много осталось времени.
- Пусть Миколас доскажет, - вмешался папа. - Как вы считаете, ребята?
Юстик молча кивнул, а я сказала, что нам это интересно и важно.
- Сначала мы сели все за стол и выпили немного настойки. И Эмилька пила настойку и ела пирог, и мы тоже ели и пили. Только дядя ни к чему не притронулся. Марта предложила ему пирог. Дядя отказался. Эмилька спросила у него почему, не плохое ли у него настроение. Он ответил, что плохое. Она решила, что это из-за нее. Дядя стал уверять, что не из-за нее. И вот тут Эмилька сказала те самые слова, которые она много раз раньше повторяла мне: "Так страшно, что хочется иногда выбежать на улицу и бежать, бежать, бежать к ним... к немцам, чтобы все это кончилось. А сегодня я испугалась и решила уйти... Почему это злые люди сильнее добрых?" - спросила она у дяди. Он ей ничего не ответил, стал нам что-то играть и велел, чтобы мы танцевали. Эмилька схватила за руки меня и Пятраса, и мы начали кружиться под музыку. Потом мы снова ели пирог и пили чай. А когда собрались идти спать, то Марта, перед тем как вести Эмильку на чердак, подошла к окну, чтобы открыть его и проветрить комнату - так она делала каждый вечер, - и увидела на крыльце Грёлиха. Она крикнула нам: "Грёлихи!" Никто еще ничего не успел сообразить, как в прихожей послышались шаги и они вошли в комнату.
Я невольно оглянулась на дверь, и Юстик тоже посмотрел. И папа, и Даля, и сам Бачулис.
И все мы сейчас смотрели на дверь и думали об одном и том же: о тех, кто был в этой комнате в то время.
- Дядя спросил их, как они сюда попали. Но Грёлих, не отвечая, оглядел собравшихся и подошел к Эмильке. Она стояла вот здесь, около буфета. Марта подбежала к Эмильке, обняла ее за плечи, и та спрятала у нее на груди свое лицо. Грёлих взял Эмильку за подбородок, повернул к себе и спросил фамилию. Она поздоровалась с ним, еле слышно, пересилив страх, сказала: "Добрый вечер, господин офицер". А Марта стала приглашать их к столу и говорила, что мы их не ждали так поздно и что у нас сегодня праздник и гости. Но в это время Хельмут узнал Эмильку.
- Значит, это не он донес, - сказал папа.
- Ничего это не значит. Хельмут мог притвориться, - сказала Даля.
- Эмилька вдруг бросилась к двери. Хельмут легко поймал ее. Дядя попросил Марту увести Эмильку. Марта схватила Эмильку за руку и повела к прихожей, но Грёлих крикнул, чтобы она ее отвела в соседнюю комнату, и приказал Хельмуту посмотреть за ними. Когда они трое скрылись в соседней комнате, дядя, который еще считал, что не все потеряно, сказал Грёлиху с упреком, что он, Грёлих, пагубно действует на своего сына: вместо того чтобы наказать его за проделки с ключами, он сам ими воспользовался. Грёлих заметил ему, что дело принимает скверный оборот, что в комендатуру только что поступил донос, что вы скрываете эту... Дядя попросил его уничтожить донос. Грёлих посмотрел на дядю как на сумасшедшего, ему совсем не хотелось попадать из-за нас в гестапо. Дядя стал его уверять, что мы будем молчать, что мы честные люди.
Ты помнишь, Пятрас, что он ответил?.. "Ах, эти честные люди... А когда вас начнут легонько учить? Плеткой? Или прижгут огнем, или запустят под ногти иголки, или выкрутят руки? Вы тоже будете молчать? Нет, не будете. И тогда всех вас, и меня в том числе, тю-тю... Навсегда... Из-за этой славной милой девочки. Только за то, что у нее так красиво вьются волосы, такой длинненький носик и такие печальные глаза". - "Но она ребенок", - ответил дядя. "Нет, - сказал Грёлих, - она прежде всего еврейка, и я ее уведу и скажу ради вас, что она пряталась на чердаке, а вы об этом не знали". В этот момент я заметил, что ты, Пятрас, открыл дверку книжного шкафа и просунул руку за пистолетом. А пистолет был у меня под рубахой, я украл его у тебя, чтобы убить Хельмута. Я пожалел об этом, у меня не хватало смелости воспользоваться им, и тебя я лишил этой возможности. Грёлих открыл дверь в комнату и велел всем выходить. Марта вывела Эмильку. Следом вышел Хельмут. "Идем!" - приказал Грёлих Эмильке, стараясь оторвать ее от Марты. А Марта обняла Эмильку и не пускала ее. Она начала просить Грёлиха, чтобы он пожалел девочку, что она совсем не еврейка, а ее дочь и что господин священник может это подтвердить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
- Да, помню. Дядя спросил Эмильку, где же она все это время пряталась, но Эмилька молчала. Не хотела выдавать Марту, Марта сама рассказала про чердак. Дядя был очень удивлен: у него в доме жила девочка, а он, наблюдательный, догадливый, ничего не заметил. И он спросил меня, знал ли я об этом. Ему хотелось, чтобы я тоже ничего не знал. Но я не мог ему соврать. И тогда он с обидой заметил, что все против него. Для него это были трудные слова. Ты, Пятрас... - Бачулис замолчал, поднял глаза на папу. Он впервые назвал его старым именем. - Извини... Ты этого мог и не заметить. Но он не хотел, чтобы все были против него. Потом Марта взяла Эмильку за руку и заявила, что уводит ее без обиды, что в нашем доме и без нее хватает. И добавила: "Извините, что испортили вам день рождения". Дядя попросил у Марты спички, зажег первую свечу на именинном пироге, но я не понял, что это значит: хотел ли он сказать, что разговор окончен и Марта с Эмилькой должны уйти, или это приглашение им остаться. Никто не понял, но вдруг, когда загорелась первая свеча, Эмилька тихо произнесла: "Раз". Дядя оглянулся на нее, поколебавшись, зажег вторую свечу, и Эмилька сказала: "Два". Дядя продолжал зажигать одну свечу за другой, а Эмилька вела счет: "Три, четыре, пять, шесть, семь..." Помнишь, Пятрас?
Теперь Бачулис уже не извинялся, что назвал папу старым именем. Перед нами был совершенно другой Бачулис. Я подумала, что он, видно, никогда и не забывал прошлого, ни на один день.
- Помнишь, Пятрас, - повторил Бачулис, - в комнате не было света, и мы стояли в темноте, но, по мере того как зажигались свечи, светлело.
Я закрыла глаза и представила эту комнату с горящими свечами и лица людей, которые были тогда в этой комнате.
- Дядя зажег последнюю свечу, - донесся до меня голос Бачулиса, - и Эмилька закричала: "Пятнадцать! Последняя! Миколас, поздравляем, поздравляем!" Когда она замолчала, Марта снова взяла ее за руку, чтобы увести...
Теперь Юстик толкнул меня ногой под столом. Не понял, значит, что раз человек сидит с закрытыми глазами, значит, это ему надо. Пришлось открыть глаза.
- А лучше бы они ушли из нашего дома, - вдруг сказал Бачулис.
- Что ты говоришь, Миколас! - возмутилась Даля. - Только послушайте его! Ну, они бы ушли и были арестованы на пятнадцать минут позже. Если тебе надо высказаться, в конце концов, то излагай факты, а не фантазируй. А вообще, дорогие Телешовы, - сказала она нам, - у вас не так много осталось времени.
- Пусть Миколас доскажет, - вмешался папа. - Как вы считаете, ребята?
Юстик молча кивнул, а я сказала, что нам это интересно и важно.
- Сначала мы сели все за стол и выпили немного настойки. И Эмилька пила настойку и ела пирог, и мы тоже ели и пили. Только дядя ни к чему не притронулся. Марта предложила ему пирог. Дядя отказался. Эмилька спросила у него почему, не плохое ли у него настроение. Он ответил, что плохое. Она решила, что это из-за нее. Дядя стал уверять, что не из-за нее. И вот тут Эмилька сказала те самые слова, которые она много раз раньше повторяла мне: "Так страшно, что хочется иногда выбежать на улицу и бежать, бежать, бежать к ним... к немцам, чтобы все это кончилось. А сегодня я испугалась и решила уйти... Почему это злые люди сильнее добрых?" - спросила она у дяди. Он ей ничего не ответил, стал нам что-то играть и велел, чтобы мы танцевали. Эмилька схватила за руки меня и Пятраса, и мы начали кружиться под музыку. Потом мы снова ели пирог и пили чай. А когда собрались идти спать, то Марта, перед тем как вести Эмильку на чердак, подошла к окну, чтобы открыть его и проветрить комнату - так она делала каждый вечер, - и увидела на крыльце Грёлиха. Она крикнула нам: "Грёлихи!" Никто еще ничего не успел сообразить, как в прихожей послышались шаги и они вошли в комнату.
Я невольно оглянулась на дверь, и Юстик тоже посмотрел. И папа, и Даля, и сам Бачулис.
И все мы сейчас смотрели на дверь и думали об одном и том же: о тех, кто был в этой комнате в то время.
- Дядя спросил их, как они сюда попали. Но Грёлих, не отвечая, оглядел собравшихся и подошел к Эмильке. Она стояла вот здесь, около буфета. Марта подбежала к Эмильке, обняла ее за плечи, и та спрятала у нее на груди свое лицо. Грёлих взял Эмильку за подбородок, повернул к себе и спросил фамилию. Она поздоровалась с ним, еле слышно, пересилив страх, сказала: "Добрый вечер, господин офицер". А Марта стала приглашать их к столу и говорила, что мы их не ждали так поздно и что у нас сегодня праздник и гости. Но в это время Хельмут узнал Эмильку.
- Значит, это не он донес, - сказал папа.
- Ничего это не значит. Хельмут мог притвориться, - сказала Даля.
- Эмилька вдруг бросилась к двери. Хельмут легко поймал ее. Дядя попросил Марту увести Эмильку. Марта схватила Эмильку за руку и повела к прихожей, но Грёлих крикнул, чтобы она ее отвела в соседнюю комнату, и приказал Хельмуту посмотреть за ними. Когда они трое скрылись в соседней комнате, дядя, который еще считал, что не все потеряно, сказал Грёлиху с упреком, что он, Грёлих, пагубно действует на своего сына: вместо того чтобы наказать его за проделки с ключами, он сам ими воспользовался. Грёлих заметил ему, что дело принимает скверный оборот, что в комендатуру только что поступил донос, что вы скрываете эту... Дядя попросил его уничтожить донос. Грёлих посмотрел на дядю как на сумасшедшего, ему совсем не хотелось попадать из-за нас в гестапо. Дядя стал его уверять, что мы будем молчать, что мы честные люди.
Ты помнишь, Пятрас, что он ответил?.. "Ах, эти честные люди... А когда вас начнут легонько учить? Плеткой? Или прижгут огнем, или запустят под ногти иголки, или выкрутят руки? Вы тоже будете молчать? Нет, не будете. И тогда всех вас, и меня в том числе, тю-тю... Навсегда... Из-за этой славной милой девочки. Только за то, что у нее так красиво вьются волосы, такой длинненький носик и такие печальные глаза". - "Но она ребенок", - ответил дядя. "Нет, - сказал Грёлих, - она прежде всего еврейка, и я ее уведу и скажу ради вас, что она пряталась на чердаке, а вы об этом не знали". В этот момент я заметил, что ты, Пятрас, открыл дверку книжного шкафа и просунул руку за пистолетом. А пистолет был у меня под рубахой, я украл его у тебя, чтобы убить Хельмута. Я пожалел об этом, у меня не хватало смелости воспользоваться им, и тебя я лишил этой возможности. Грёлих открыл дверь в комнату и велел всем выходить. Марта вывела Эмильку. Следом вышел Хельмут. "Идем!" - приказал Грёлих Эмильке, стараясь оторвать ее от Марты. А Марта обняла Эмильку и не пускала ее. Она начала просить Грёлиха, чтобы он пожалел девочку, что она совсем не еврейка, а ее дочь и что господин священник может это подтвердить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21