Кроме этого, он увлекался лыжами, коньками, велосипедом, любил строгать, читать газеты на каждом углу, спорить о новых книгах и фильмах, заниматься фотографией и грядками на своем садоводческом участке, а также не прочь был выпить пива у пивного ларька. На все хватало ему времени, не понимал тех, которые жаловались на скуку. Скуки вокруг себя он не наблюдал и не допускал, так был в своем роде вечным двигателем. И кто знал его прощали ему отдельные слабости и крупные недостатки за эту его жажду все знать, все видеть, все делать своими руками.
Алла уснула, склонившись над задачником. И снился ей правильный ответ и довольный папочка, который гладил ее по голове. А папочка и вправду гладил ее по голове, когда спящую положил ее на кровать. Он смотрел на нее добрыми глазами, чувствуя тепло, исходившее от нее. Он прижался к ней лицом и замер, слушая ее дыхание, желая навсегда остаться с ней рядом и охранять ее жизнь от всех возможных и невозможных напастей. Он хотел бы превратиться в маленького карманного рыцаря, бессмертного и вездесущего, чтобы навечно остаться защитником своей дочери, даже когда она станет старухой.
Дочкины уроки остались несделанными. Он подошел к ее личному столу и сел на ее личный стул, заглянул в тетрадь. Оттуда на него воззрились кособокие буквы и, признав его своим повелителем, снова возвратились в слова, откуда вышли. Он смотрел на дочкины буквы, на их нелегкий строй, и вспоминал свои школьные буквы, которые у него валились как хотели и совсем не знали военной дисциплины. Он стал восхищаться словами, что глядели ему прямо в глаза, и он читал их и все понимал: и про гусей, и про Яшу, который их пас. Он загляделся на дочкину руку, которая высунулась из-под одеяла, и почувствовал к той руке большое уважение, несмотря на ее малую величину. А уроки не были сделаны, хоть пиши их сам! Перед угрозами завтрашних двоек и чистым лицом дочери глубоко задумался товарищ Щукин, положа крепкие руки под подбородок. Он подумал: когда же, когда кончится жажда, которая мучает его полжизни, а он, себе верный, переносит ее на близких и на далеких ему людей?
Когда началась война, он кончил школу, пай-мальчик, застенчивый до слез. Он не мог от смущения даже спросить, сколько стоит билет в кино. Для трудных и щепетильных вопросов существовал на свете Гришка, верный друг, который звенел, как тонкая струна, и все время пел, как гитара. Гришка, узнав про войну, в тот же день зашел в военкомат и ночевал там, пока его не выгнали. Потом он снова пришел и прожил там неделю, пока не записали его добровольцем на фронт. Он и Щукина с собой притащил и взялся уговаривать его мать и тетку, которые пылинки сдували со своего мальчика и не ведали, в какой он опасности.
Под стоны матерей и слезы теток они ушли на фронт. Никогда в жизни не знал Щукин, что такое портянка, – узнал; не пил ничего, кроме лимонада – пил спирт неразбавленный; краснел при грубом слове – стал ругаться; в жизни не уничтожил ни одного комара – убивал врагов из пулемета.
Был черный, как смола, – поседел, когда умер на руках верный друг Гришка.
В том же месяце получил сообщение о смерти матери и тетки, умерших от голода в блокадном Ленинграде. А он копил им солдатские сухари и откладывал "на потом": может, посчастливится попасть ему в отпуск в город и порадовать их бесценными подарками.
Окаменел он в тот день и всю войну прошел настоящим солдатом, изведав все на свете, что может быть записано на одного человека.
Война съела четыре года, вывернула наизнанку. Сверхсрочная служба – еще пять лет. Демобилизовался. Оказалось, он никто. Ничего не умеет, мало знает. И вот родилась тогда жажда – учиться всему на свете, работать без продыху, сначала все равно где, все равно кем, лишь бы работать, а потом – судосборщиком; почему судосборщиком, именно судосборщиком – он и сам не знал… Год прошел, другой, и стал он знаменитым судосборщиком, но не оставила его жажда. Занялся он общественной работой, с головой ушел в общественную работу, не заметил, как женился, – снова жажда при нем! Поступил в институт, проучился шесть лет, перешел на третий курс – родилась дочка. Думал – конец жажде, и вот совсем свихнулся с теориями и практикой своей. Завтра по всем предметам – двойки.
И захотелось ему стать учителем, почему учителем – он уже знал. Знал также, что не станет. Подводил возраст и техническое образование. А хотел он завладеть первыми классами, где открылось бы перед ним огромное поле, травой затянутое, и он бы то поле пахал, как старый русский пахарь, от зари до зари, и взошли бы на том поле колосья доброго разума, и люди поклонились бы ему с благодарностью…
Утром сонная Алла, в сопровождении верной спутницы – бабушки, потянулась нехотя в школу. Получать двойки было не больно, двойки не уколы, но все равно на душе у нее было тягостно, не хотелось разговаривать и смотреть на белый свет. Можно сказать, это была первая серьезная, заранее известная ей непонятность, и Алла совсем пала духом.
В этот день она заработала три двойки. Наталья Савельевна расстроилась от своей щедрости и стала у нее допытываться, почему она плохо готовит уроки. Алла молчала, зато бабушка, все уроки простоявшая под дверью класса, все выложила учительнице, и результатом этого явилось незамедлительное приглашение товарища Щукина в школу, на что он откликнулся с большой радостью.
Входя в школу, товарищ Щукин хозяйским глазом стал осматривать школьные владения, которые могли быть его владениями, если бы он раньше осознал свое призвание.
Поздоровавшись с учительницей, он незамедлительно напал на нее:
– Я прошелся по классам, заглянул в каждый, и везде в роли учителя выступают одни женщины. Почему ни одного мужчины я не нашел в вашей школе?
– Вопрос интересный, но я в свою очередь хочу задать вам более конкретный вопрос: зачем ваша дочь так перегружена кружками? Вы отбиваете у нее охоту заниматься, не говоря уж о перегрузках детского организма.
– Вопрос интересный, – сказал в свою очередь товарищ Щукин, останавливая бегущего по коридору мальчишку, который, как танк, метил в них. – Я, пожалуй, отвечу на него сразу, без объяснений. Пусть занимается в кружках! Методом проб и ошибок мы ищем в ней то, что заложила в неё природа. У нас нет другого метода распознания способностей человека, и лучше их определить с детства, чем обнаружить к закату жизни. Дело в том, что мы заранее не знаем, на что мы способны, чем нам надо заниматься, чтобы и приносить обществу пользу, и чувствовать себя счастливыми от работы.
– Но зачем же свой эксперимент вы ставите так явно и, я бы сказала, драматично? – спросила Наталья Савельевна, останавливая подле себя Саню и поправляя ему воротник. – Зачем столько чрезмерности вы вложили в свое, в общем-то заслуживающее внимания, намерение?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Алла уснула, склонившись над задачником. И снился ей правильный ответ и довольный папочка, который гладил ее по голове. А папочка и вправду гладил ее по голове, когда спящую положил ее на кровать. Он смотрел на нее добрыми глазами, чувствуя тепло, исходившее от нее. Он прижался к ней лицом и замер, слушая ее дыхание, желая навсегда остаться с ней рядом и охранять ее жизнь от всех возможных и невозможных напастей. Он хотел бы превратиться в маленького карманного рыцаря, бессмертного и вездесущего, чтобы навечно остаться защитником своей дочери, даже когда она станет старухой.
Дочкины уроки остались несделанными. Он подошел к ее личному столу и сел на ее личный стул, заглянул в тетрадь. Оттуда на него воззрились кособокие буквы и, признав его своим повелителем, снова возвратились в слова, откуда вышли. Он смотрел на дочкины буквы, на их нелегкий строй, и вспоминал свои школьные буквы, которые у него валились как хотели и совсем не знали военной дисциплины. Он стал восхищаться словами, что глядели ему прямо в глаза, и он читал их и все понимал: и про гусей, и про Яшу, который их пас. Он загляделся на дочкину руку, которая высунулась из-под одеяла, и почувствовал к той руке большое уважение, несмотря на ее малую величину. А уроки не были сделаны, хоть пиши их сам! Перед угрозами завтрашних двоек и чистым лицом дочери глубоко задумался товарищ Щукин, положа крепкие руки под подбородок. Он подумал: когда же, когда кончится жажда, которая мучает его полжизни, а он, себе верный, переносит ее на близких и на далеких ему людей?
Когда началась война, он кончил школу, пай-мальчик, застенчивый до слез. Он не мог от смущения даже спросить, сколько стоит билет в кино. Для трудных и щепетильных вопросов существовал на свете Гришка, верный друг, который звенел, как тонкая струна, и все время пел, как гитара. Гришка, узнав про войну, в тот же день зашел в военкомат и ночевал там, пока его не выгнали. Потом он снова пришел и прожил там неделю, пока не записали его добровольцем на фронт. Он и Щукина с собой притащил и взялся уговаривать его мать и тетку, которые пылинки сдували со своего мальчика и не ведали, в какой он опасности.
Под стоны матерей и слезы теток они ушли на фронт. Никогда в жизни не знал Щукин, что такое портянка, – узнал; не пил ничего, кроме лимонада – пил спирт неразбавленный; краснел при грубом слове – стал ругаться; в жизни не уничтожил ни одного комара – убивал врагов из пулемета.
Был черный, как смола, – поседел, когда умер на руках верный друг Гришка.
В том же месяце получил сообщение о смерти матери и тетки, умерших от голода в блокадном Ленинграде. А он копил им солдатские сухари и откладывал "на потом": может, посчастливится попасть ему в отпуск в город и порадовать их бесценными подарками.
Окаменел он в тот день и всю войну прошел настоящим солдатом, изведав все на свете, что может быть записано на одного человека.
Война съела четыре года, вывернула наизнанку. Сверхсрочная служба – еще пять лет. Демобилизовался. Оказалось, он никто. Ничего не умеет, мало знает. И вот родилась тогда жажда – учиться всему на свете, работать без продыху, сначала все равно где, все равно кем, лишь бы работать, а потом – судосборщиком; почему судосборщиком, именно судосборщиком – он и сам не знал… Год прошел, другой, и стал он знаменитым судосборщиком, но не оставила его жажда. Занялся он общественной работой, с головой ушел в общественную работу, не заметил, как женился, – снова жажда при нем! Поступил в институт, проучился шесть лет, перешел на третий курс – родилась дочка. Думал – конец жажде, и вот совсем свихнулся с теориями и практикой своей. Завтра по всем предметам – двойки.
И захотелось ему стать учителем, почему учителем – он уже знал. Знал также, что не станет. Подводил возраст и техническое образование. А хотел он завладеть первыми классами, где открылось бы перед ним огромное поле, травой затянутое, и он бы то поле пахал, как старый русский пахарь, от зари до зари, и взошли бы на том поле колосья доброго разума, и люди поклонились бы ему с благодарностью…
Утром сонная Алла, в сопровождении верной спутницы – бабушки, потянулась нехотя в школу. Получать двойки было не больно, двойки не уколы, но все равно на душе у нее было тягостно, не хотелось разговаривать и смотреть на белый свет. Можно сказать, это была первая серьезная, заранее известная ей непонятность, и Алла совсем пала духом.
В этот день она заработала три двойки. Наталья Савельевна расстроилась от своей щедрости и стала у нее допытываться, почему она плохо готовит уроки. Алла молчала, зато бабушка, все уроки простоявшая под дверью класса, все выложила учительнице, и результатом этого явилось незамедлительное приглашение товарища Щукина в школу, на что он откликнулся с большой радостью.
Входя в школу, товарищ Щукин хозяйским глазом стал осматривать школьные владения, которые могли быть его владениями, если бы он раньше осознал свое призвание.
Поздоровавшись с учительницей, он незамедлительно напал на нее:
– Я прошелся по классам, заглянул в каждый, и везде в роли учителя выступают одни женщины. Почему ни одного мужчины я не нашел в вашей школе?
– Вопрос интересный, но я в свою очередь хочу задать вам более конкретный вопрос: зачем ваша дочь так перегружена кружками? Вы отбиваете у нее охоту заниматься, не говоря уж о перегрузках детского организма.
– Вопрос интересный, – сказал в свою очередь товарищ Щукин, останавливая бегущего по коридору мальчишку, который, как танк, метил в них. – Я, пожалуй, отвечу на него сразу, без объяснений. Пусть занимается в кружках! Методом проб и ошибок мы ищем в ней то, что заложила в неё природа. У нас нет другого метода распознания способностей человека, и лучше их определить с детства, чем обнаружить к закату жизни. Дело в том, что мы заранее не знаем, на что мы способны, чем нам надо заниматься, чтобы и приносить обществу пользу, и чувствовать себя счастливыми от работы.
– Но зачем же свой эксперимент вы ставите так явно и, я бы сказала, драматично? – спросила Наталья Савельевна, останавливая подле себя Саню и поправляя ему воротник. – Зачем столько чрезмерности вы вложили в свое, в общем-то заслуживающее внимания, намерение?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54