– А когда вам на Шестьдесят? – спросил кто-то.
– Через месяц, – весело отвечали супруги. – Шестнадцатого ноября.
– Что ж, надеюсь, вам повезет и день будет хороший. Мой отец отправился на Шестьдесят в такой проливной дождь, которого я сроду не видывал. Я ехал с ним – надо же было составить старику компанию в такой день, – и он все время жаловался. У нас была открытая двухколеска, и мы промокли до нитки. «Слушай, папа, – говорю я ему, – ты-то на что жалуешься? Мне ведь еще и обратно ехать придется, но я молчу».
Все покатились со смеху, не отставала и пара юбиляров. Но Арвардана охватил ужас – в нем зародилось отчетливое невеселое подозрение, И он спросил человека рядом с собой:
– Шестьдесят, о которых они говорят, это ведь эвтаназия? То есть когда человеку исполняется шестьдесят, его пускают в расход, да?
Но тут Арвардану стало не по себе: сосед, подавившись собственным хохотом, устремил на него долгий подозрительный взгляд и наконец сказал:
– А что же еще-то?
Арвардан сделал неопределенный жест и глуповато улыбнулся. Он знал об этом законе, но знание было чисто академическим. Одно дело – читать об этом в книге, обсуждать это в научном журнале, и совсем другое – вдруг понять, что это касается живых людей, что все окружающие тебя мужчины и женщины не могут по закону жить дольше шестидесяти лет.
Сосед так и не сводил с него глаз.
– Эй, парень, а ты откуда? У вас там что, не знают, что такое Шестьдесят?
– У нас это называется «Время», – вывернулся Арвардан. – Я оттуда. – И указал большим пальцем себе за плечо.
Но только через четверть минуты сосед отвел от него тяжелый, испытующий взгляд.
Экая подозрительность, скривил губы Арвардан, Тот карикатурный землянин его детства был, однако, взят с натуры.
– Она пойдет со мной, – говорил старик, кивая на свою добродушную жену. – Ей срок только через три месяца, но она решила, что ждать не стоит – лучше уж пойти вместе. Так ведь, толстушка?
– Ну да, – хихикнула она. – Дети все переженились, живут своим домом, я им буду только в тягость. Да мне и невесело будет без моего старичка, уж лучше мы уйдем вместе.
Тут все пассажиры углубились в подсчеты, сколько кому осталось времени – учитывались и месяцы, и дни. Жены спорили с мужьями.
Решительный мужичок в тесном костюме выпалил:
– Мне осталось ровно двенадцать лет, три месяца и четыре дня. Двенадцать лет, три месяца и четыре дня. Ни больше, ни меньше.
– Если, понятно, раньше не умрешь, – резонно заметил кто-то.
– Чепуха. Я не собираюсь умирать раньше. Разве я похож на такого, который умрет раньше? Мне еще жить двенадцать лет, три месяца и четыре дня, и пусть только кто попробует с этим спорить.
Стройный юноша, вынув изо рта длинную щегольскую сигарету, мрачно сказал:
– Хорошо, если кто высчитывает свой срок с точностью до дня. А много ведь таких, которые заживаются после срока.
– Это точно, – подхватил другой, и все негодующе загудели.
– Я не против, – продолжал молодой человек, то попыхивая сигаретой, то красиво смахивая с нее пепел, – не против, если человек тянет после дня рождения до следующего Дня Совета. Может, ему дела надо уладить, мало ли. Но эти трусливые паразиты, которые стараются дотянуть до следующей переписи и отнимают хлеб у молодых…
К ним, как видно, молодой человек питал личную неприязнь.
– А разве возраст всех и каждого не регистрируется? – мягко вмешался Арвардан, – Ведь трудно, должно быть, долго тянуть после дня рождения?
Все промолчали, не скрывая своего презрения к наивности вопроса, и наконец кто-то дипломатично произнес, будто закрывая тему:
– Да и несладко, по-моему, жить после шестидесяти.
– Особенно фермеру, – энергично поддержал другой. – Когда полвека проработаешь в поле, дураком надо быть, чтобы не радоваться, что уходишь. Но если ты чиновник или, скажем, бизнесмен…
Супруг с сорокалетним стажем рискнул высказаться, считая, видимо, что ему, как скорой жертве Шестидесяти, терять уже нечего:
– Тут все зависит от того, кто у тебя знакомые. – И многозначительно подмигнул. – Я знал человека, которому исполнилось шестьдесят через год после переписи восемьсот десятого года, и он жил, пока его не накрыли в перепись восемьсот двадцатого. Тогда ему было шестьдесят девять. Шестьдесят девять, подумать только!
– Как это он ухитрился?
– Деньги водились, и брат был в Обществе Блюстителей. С этакой комбинацией все можно.
Все согласились с рассказчиком.
– Слушайте, – таинственно начал молодой человек с сигаретой, – у меня был дядя, который прожил лишний год, всего год. Он как раз был из таких эгоистов, которые нипочем не хотят уходить. На нас ему было наплевать… Я не знал, что он живет, не то, честное слово, заявил бы на него, потому что уходить надо вовремя. Надо быть честным по отношению к молодым, В общем, его засекли, и блюстители первым делом вызывают нас с братом и спрашивают, почему мы не заявили. Я им говорю: я и понятия не имел, что дядя жив, и вся наша семья тоже, мы, говорю, его уже десять лет не видели. И наш старик подтвердил, и все-таки с нас содрали пятьсот кредиток штрафу. Вот что бывает, когда связей нет.
Растерянность Арвардана все возрастала. Они что, сумасшедшие? Как можно отрекаться от друзей и родных, желающих избежать смерти? Может, он случайно попал на самолет, который везет умалишенных в лечебницу или на эвтаназию? А может, все земляне такие? Сосед снова тяжело уставился на него.
– Эй, парень, откуда это «оттуда»?
– Простите?
– Я говорю, откуда ты? Ты сказал «оттуда». Это откуда же, а?
Теперь на Арвардана смотрели все, и смотрели очень подозрительно. Может, они принимают его за одного из этих самых блюстителей? А его вопросы наверняка сочли провокаторскими. Арвардан решился откровенно во всем признаться.
– Я не землянин. Бел Арвардан с Баронны, сектор Сириуса. А вас как зовут?
И протянул руку.
С таким же успехом он мог бы кинуть в середину салона атомную гранату.
Первоначальное выражение немого ужаса на лицах тут же сменилось злобой и враждебностью. Его сосед молча встал и пересел на другое сиденье, пассажиры которого потеснились, чтобы дать ему место.
Все отвернулись. Арвардана окружали теперь только враждебные спины. И это земляне так обращаются с ним, вознегодовал он. Земляне! А он-то протянул им руку дружбы. Он, сирианин, снизошел до общения с ними, а они его отталкивают!
Он сделал усилие и взял себя а руки. Этого следовало ожидать. Как видно: нетерпимость не бывает односторонней, и ненависть рождает ненависть. Кто-то подошел к нему, он возмущенно обернулся – это был молодой человек с сигаретой, который как раз закуривал.
– Привет, – сказал он. – Меня зовут Крин. Не обращай внимания на этих недоумков.
– Я и не обращаю, – отрезал Арвардан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53