ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Джером Клапка Джером
Увлекающаяся натура
Джером К.Джером
Увлекающаяся натура
Пер. - М.Колпакчи
(Из сборника "Наброски в трех цветах"
"Sketches in Lavender Blue and Green", 1893)
Тук. Тук. Тук. Тук. Тук.
Я приподнялся в постели и стал напряженно вслушиваться. Мне показалось, что кто-то пытается пробить наружную стеку молотком, завернутым в войлок.
"Грабители!" - решил я (все, что случается в этом мире после часа ночи, мы склонны приписывать грабителям) и задумался, почему взломщики решили, в буквальном смысле слова, взламывать дом, что, по-моему, является способом весьма странным, медленным и неудобным.
Глухие удары продолжались неравномерно, но безостановочно.
Моя кровать стояла у окна. Я протянул руку и раздвинул занавеску. Солнечные лучи заструились по комнате. Я посмотрел на часы - было десять минут шестого.
"И что за бестолковое время они выбрали, - подумал я про грабителей. Пока они попадут в дом, наступит время завтрака".
Вдруг раздался звон разбитого стекла, и какой-то предмет, ударившись о штору, упал на пол. Я вскочил с кровати и распахнул окно.
Внизу, на лужайке под моими окнами, стоял рыжеволосый молодой человек в свитере и фланелевых брюках.
- С добрым утром! - весело крикнул он мне. - Вас не затруднит бросить мне назад мой мяч?
- Какой мяч? - спросил я.
- Мой теннисный мяч, - ответил он. - Он где-нибудь в вашей комнате. Прошел, как говорится, насквозь!
Я нашел мяч и кинул его в окно.
- Что вы, собственно, тут делаете? - спросил я. - Играете в теннис?
- Нет, только тренируюсь у стенки дома. Это прекрасный способ отработать удар.
- Но он не способствует покою окружающих, - ответил я, боюсь, несколько раздраженно. - А я приехал, чтобы найти здесь покой и тишину. Не можете ли вы заниматься этим в дневное время?
- В дневное! - передразнил он меня. - Да вот уже два часа, как рассвело! Но так и быть, перейду на другую сторону дома.
Он исчез за углом и принялся за работу на заднем дворе, где разбудил собаку. Потом я услышал, как зазвенело еще одно стекло и раздался чей-то сердитый голос, а затем я, очевидно, заснул.
Приехав на несколько недель в Диль, я поселился пансионе, в котором, кроме него и меня, других молодых людей не было, и я, естественно, проводил много времени в его обществе. Беглли был милым и веселым парнем, но он был бы куда приятнее, если бы меньше увлекался теннисом.
Теннису он отдавал в среднем десять часов в день. У него были партнеры-романтики, с которыми он играл при лунном свете, тратя половину времени на то, чтобы отвлечь участников от неспортивных увлечений, и партнеры-безбожники, с которыми он играл по воскресеньям. В дождливые дни он надевал непромокаемый плащ, галоши и отрабатывал подачу в одиночку.
Зиму он провел с родными в Танжере, и я спросил его, как ему понравилось это место.
- Гнусная дыра! - ответил он. - Во всем городе ни одного корта. Мы как-то попробовали играть на крыше, но mater [мать (лат.)] нашла, что это опасно.
От Швейцарии он был в восторге и советовал мне при случае остановиться в Зерматте.
- Ах, какой там корт! - говорил он. - Забываешь, что ты не в Уимблдоне.
Впоследствии один из наших общих знакомых рассказывал мне, что однажды, глядя с вершины Юнгфрау на плоскую заснеженную поляну, окруженную пропастями, Беглли сказал:
- Видите площадку, там, внизу? Вот где можно было бы сделать недурной теннисный корт, только нельзя далеко отбегать от сетки.
Когда он не играл в теннис, не тренировался, не читал про теннис, он говорил о теннисе. В те времена кумиром теннисистов был Реншо, и Беглли до такой степени надоел мне этим Реншо, что в моей душе созрела преступное желание как-нибудь исподтишка убить Реншо и предать его останки земле.
Как-то вечером, когда дождь лил как из ведра, Беглли в течение трех часов подряд говорил о теннисе, упомянув имя Реншо, если я не сбился со счета, четыре тысячи девятьсот тринадцать раз. После чая он придвинул ко мне свой стул, упал на него и начал:
- Обращали ли вы когда-нибудь внимание, как Реншо...
Я перебил его:
- Предположим, что какой-нибудь меткий стрелок возьмет ружье и убьет Реншо - совсем, наповал, - будете ли вы, теннисисты, продолжать говорить о нем или перейдете на другую тему?
- Кто же станет стрелять в Реншо! - возразил он с негодованием.
- Неважно кто, - сказал я, - но предположим, что найдется такой человек?
- Ну тогда останется его брат, - сказал он.
Об этом я забыл.
- Не будем уточнять, сколько их там в семье, - сказал я. - Но если перебить всех до одного, перестанем мы наконец слышать это имя?
- Никогда, - вскричал он с жаром, - пока существует теннис, имя Реншо не будет забыто!
Страшно подумать, как бы я поступил, если бы он мне ответил иначе.
На следующий год Беглли совершенно забросил теннис и страстно увлекся фотографией. Тогда все его друзья стали умолять его вернуться к теннису, вовлекали его в разговор о подаче, об отбитых и срезанных мячах, о случаях из жизни Реншо, но он не желал и слышать о теннисе.
Где бы он ни был и что бы он ни увидел, он все фотографировал. Он делал снимки со своих друзей и этим превращал их в своих врагов. Он снимал маленьких детей и вселял отчаяние в сердца любящих матерей. Он снимал молодых женщин, и на их семейное счастье ложилась тень. Один юноша как-то влюбился в девушку, которая, по мнению его друзей, была ему не пара. Но чем больше они чернили ее, тем больше он к вей привязывался. Тогда его отцу пришла в голову счастливая мысль, и он уговорил Беглли сфотографировать ее в семи различных позах.
Когда влюбленный увидел первую фотографию, он сказал:
- Что за уродство! Чья это работа?
Когда Беглли показал ему вторую, он сказал:
- Слушайте, дорогой мой, да тут нет ни капли сходства. У вас она вышла безобразной старухой.
При виде третьей он сказал:
- Помилуйте, что вы сделали с ее ногами? Не может быть, чтобы они были такого размера. Это противоестественно.
Увидав четвертую, он воскликнул:
- Пресвятое небо! Во что вы превратили ее фигуру? Как это могло получиться?
При взгляде на пятую он зашатался.
- Великий боже, - воскликнул он, содрогаясь от ужаса. - Это не человек, а призрак! У людей такого выражения лица не бывает!
Беглли уже начал не на шутку обижаться, но его взял под защиту находившийся тут же отец молодого человека.
- Беглли тут ни при чем, - стал вкрадчиво уверять пожилой джентльмен. Он не виноват. Что такое фотограф? Простое орудие в руках науки. Его дело - установить аппарат, а тот уже сам изображает все, что перед ним оказалось... Не надо, - продолжал пожилой джентльмен, удерживая Беглли, который собирался продолжать демонстрацию своих произведений, - не стоит, не показывайте ему двух остальных...
Мне жаль бедную девушку! Она, по-видимому, искренно любила этого юношу, и наружность у нее была нисколько не хуже, чем у других.
1 2 3