Есть бесчисленные подражания, многочисленные копии… Да и не верю я, что можно случайно, у какой-то старухи, купить за двадцатку пятнадцатый век!.. Не верил… — Голос его упал.
Люсин удивился, что Михайлов сказал почти то же, что и профессор-эксперт. Оба они сказали «не верю». И Женевьева — он тут же вспомнил — тоже, кажется, сказала так.
«Может, в этом все дело? Это “не верю” продиктовал им профессиональный опыт, притаившиеся где-то на дне души разочарования, развеявшиеся надежды. Безусловно, искренне… Но профессор сказал, не видя доски. У этого же она была черт знает сколько. Впрочем, профессорское звание тоже не даром дают…»
— Значит, если я правильно вас понял, — Люсин опять взял ручку, — вы обманулись в этой иконе?
— Да.
— Хорошо. Так как вы отвечаете на вопрос о древности?
— Отрицательно. Я не знал.
— Это было во вторник?
— Что?
— Продажа иконы.
— Да, во вторник. Часов около четырех.
— Ваш сосед был в то время дома?
— Не знаю… Не помню…
— А что вы делали после того, как иностранец ушел?
— Поехал к одному старичку-коллекционеру, к Дормидонтычу. Это можно проверить…
— Когда вы ушли от него?
— Часов в семь.
— Как вы провели среду?
— Среду?
— Да, что вы делали назавтра, после продажи?
— В среду?.. Постойте! Кажется, я был весь день дома. Отделывал интерьер.
— Кто-нибудь может это подтвердить? Лев Минеевич?
— Не знаю, право… Возможно. Мы уже так привыкли к совместному существованию, что перестали замечать друг друга. Я по крайней мере… И он, наверное, тоже… Хотя именно в тот день — да, совершенно точно, в среду, часов около пяти, — ко мне приходил Кирилл Анатольевич Воздвиженский!
— Кто он, этот Воздвиженский?
— Проректор духовной академии.
— Он согласится подтвердить, что приходил к вам?
— Я так думаю! Он же действительно приходил. Лев Минеевич, вспоминаю теперь, даже открыл ему дверь.
«В таком случае у тебя железное алиби. И на вторник и даже на среду… Как я и ожидал, налицо алиби…»
— Как, где и когда вы познакомились с иностранцем?
— В комиссионном на Арбате, в понедельник, совершенно случайно разговорились.
— Вы продолжаете настаивать на прежней версии?
— Не понимаю…
— О случайном знакомстве в магазине я уже слышал от вас в первую нашу встречу.
— Ну и что? Как было, так и говорю.
Люсин чуть приподнял брови и повел плечом, всем своим видом показывая, что лично ему совершенно безразлично, врет Михайлов или же говорит правду.
— Я же вам правду говорю! — наклонился к нему Михайлов.
— Сколько раз вы встречались с ним после знакомства? — Люсин словно не обратил внимания на эти слова Михайлова.
— Один-единственный раз, у меня на квартире.
— Что вы можете сказать по поводу его исчезновения? Что знаете об этом?
— Абсолютно ничего. Я к этому не причастен.
— Он не делился с вами планами на будущее? Не говорил, к примеру, как собирается провести завтрашний день?
— Нет. Мы говорили только об искусстве.
— Где вы приобрели эту икону?
— У одной старухи. Купил.
— За сколько?
— Не помню… точно. Задешево.
— Только что вы упомянули, что не верите в древние иконы, которые можно случайно купить у старухи за двадцатку.
— Разве?
— Представьте себе.
— Ну, двадцатку я употребил в фигуральном смысле, в том смысле, что дешево.
— А продали за пятьсот… Вы часто так продавали иконы?
— Нет. Это был первый и последний раз.
— А покупали?
— Я, знаете ли, чаще меняюсь.
— Это как понять?
— Старухи любят яркие, новые иконы, без дефектов и охотно отдают за них старые образа. Порой ведь берешь совершеннейшего кота в мешке — абсолютно черную доску! Никогда заранее не знаешь, что из нее получится. Отмоешь, потратишь время и труд, там, — он развел руками, — только пятна облупленной краски и дырки от оклада.
— Вот вы то и дело говорите: «Старуха, старухи…» Это основная ваша клиентура?
— Нет, конечно… Но с ними, естественно, чаще всего приходится вести дело. Да и кто в основном вокруг церквей трется? Старухи опять же…
— А у вас какие дела с церковью?
— Я же реставратор!
— Кто назначил цену за «Троицу»?
— Я.
— И он сразу согласился?
— Сразу. Сам даже взял стремянку и полез снимать.
— Видимо, не в пример вам он правильно распознал ценность вещи.
— Вряд ли…
— Почему вы так думаете?
— Они там, за рубежом, наслышаны о русском Эльдорадо, думают, что у нас Византия чуть ли не на улицах валяется. Купит какой-нибудь дурак попорченную доску восемнадцатого века, а дома у себя кричит, что это Рублев или Дионисий.
— А вы-то откуда знаете?
— Люди говорят.
— Они-то, конечно, все там простофили, — усмехнулся Люсин. — Этот, который у вас «Троицу» купил за пятьсот целковых, тоже, видимо, очень наивный мужик… С кем из иностранцев вы имели дело раньше? Кому и когда продавали иконы?
— Иконы я не продавал и с иностранцами, кроме этого, никаких дел не вел.
— Раньше вы утверждали, что и этого приняли за русского, поскольку он говорил без акцента, но потом одумались и сознались. Откуда на самом деле вы узнали, что он иностранец? Он вам представился?
— Женевьева сказала…
— Стоп! Значит, Овчинникова имела касательство к этому делу? Вы подтверждаете?
Михайлов кивнул и опустил голову.
— Вы подтверждаете? — чуть повысил голос Люсин.
— Да, подтверждаю.
— Какое?
— Она познакомила нас.
— Но вы утверждали, что познакомились случайно, в магазине на Арбате.
— Оно и было случайно в том самом магазине. Женевьева зашла с ним туда. Мы и встретились. Случайно. Мы ведь не договаривались встретиться.
— А что было потом?
— Потом она извинилась, сказала, что торопится, и ушла, мы же остались в магазине. Разговорились. Он спросил моего совета по поводу финифти… Одним словом, на улицу вышли вместе, он заговорил об иконах, и я пригласил его к себе. Тогда я и не собирался ему ничего продавать.
— Как она вас представила друг другу? Какими словами?
— Как обычно. Это мой друг, художник, а это месье такой-то, историк.
— А Овчинникова не сказала, куда торопится?
— Нет.
— И потом вы ее об этом не спросили?
— Как-то не пришлось… Я думаю, ей просто надоело возиться с ним. Она часто жаловалась, что приходится таскаться по всему городу.
— Она знала, что вы пригласили его к себе?
— Нет. Мы в тот день больше не виделись. И на другой день тоже.
— А о вашей сделке знала?
— Нет. Вообще, она тут абсолютно ни при чем.
— Ну а теперь-то она, надеюсь, знает, что вы продали икону?
— Конечно.
— Почему?
— Она же была там… в номере, когда вы распечатали коробку.
— Ну и…
— Она долго ругала меня, что я это сделал.
— Вы, конечно, рассказали ей о нашей встрече в гостинице?
— Конечно. Она настаивала, чтобы я все рассказал вам, но я ведь и так все рассказал!.. Почти все…
— Когда она сообщила вам, что видела икону?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Люсин удивился, что Михайлов сказал почти то же, что и профессор-эксперт. Оба они сказали «не верю». И Женевьева — он тут же вспомнил — тоже, кажется, сказала так.
«Может, в этом все дело? Это “не верю” продиктовал им профессиональный опыт, притаившиеся где-то на дне души разочарования, развеявшиеся надежды. Безусловно, искренне… Но профессор сказал, не видя доски. У этого же она была черт знает сколько. Впрочем, профессорское звание тоже не даром дают…»
— Значит, если я правильно вас понял, — Люсин опять взял ручку, — вы обманулись в этой иконе?
— Да.
— Хорошо. Так как вы отвечаете на вопрос о древности?
— Отрицательно. Я не знал.
— Это было во вторник?
— Что?
— Продажа иконы.
— Да, во вторник. Часов около четырех.
— Ваш сосед был в то время дома?
— Не знаю… Не помню…
— А что вы делали после того, как иностранец ушел?
— Поехал к одному старичку-коллекционеру, к Дормидонтычу. Это можно проверить…
— Когда вы ушли от него?
— Часов в семь.
— Как вы провели среду?
— Среду?
— Да, что вы делали назавтра, после продажи?
— В среду?.. Постойте! Кажется, я был весь день дома. Отделывал интерьер.
— Кто-нибудь может это подтвердить? Лев Минеевич?
— Не знаю, право… Возможно. Мы уже так привыкли к совместному существованию, что перестали замечать друг друга. Я по крайней мере… И он, наверное, тоже… Хотя именно в тот день — да, совершенно точно, в среду, часов около пяти, — ко мне приходил Кирилл Анатольевич Воздвиженский!
— Кто он, этот Воздвиженский?
— Проректор духовной академии.
— Он согласится подтвердить, что приходил к вам?
— Я так думаю! Он же действительно приходил. Лев Минеевич, вспоминаю теперь, даже открыл ему дверь.
«В таком случае у тебя железное алиби. И на вторник и даже на среду… Как я и ожидал, налицо алиби…»
— Как, где и когда вы познакомились с иностранцем?
— В комиссионном на Арбате, в понедельник, совершенно случайно разговорились.
— Вы продолжаете настаивать на прежней версии?
— Не понимаю…
— О случайном знакомстве в магазине я уже слышал от вас в первую нашу встречу.
— Ну и что? Как было, так и говорю.
Люсин чуть приподнял брови и повел плечом, всем своим видом показывая, что лично ему совершенно безразлично, врет Михайлов или же говорит правду.
— Я же вам правду говорю! — наклонился к нему Михайлов.
— Сколько раз вы встречались с ним после знакомства? — Люсин словно не обратил внимания на эти слова Михайлова.
— Один-единственный раз, у меня на квартире.
— Что вы можете сказать по поводу его исчезновения? Что знаете об этом?
— Абсолютно ничего. Я к этому не причастен.
— Он не делился с вами планами на будущее? Не говорил, к примеру, как собирается провести завтрашний день?
— Нет. Мы говорили только об искусстве.
— Где вы приобрели эту икону?
— У одной старухи. Купил.
— За сколько?
— Не помню… точно. Задешево.
— Только что вы упомянули, что не верите в древние иконы, которые можно случайно купить у старухи за двадцатку.
— Разве?
— Представьте себе.
— Ну, двадцатку я употребил в фигуральном смысле, в том смысле, что дешево.
— А продали за пятьсот… Вы часто так продавали иконы?
— Нет. Это был первый и последний раз.
— А покупали?
— Я, знаете ли, чаще меняюсь.
— Это как понять?
— Старухи любят яркие, новые иконы, без дефектов и охотно отдают за них старые образа. Порой ведь берешь совершеннейшего кота в мешке — абсолютно черную доску! Никогда заранее не знаешь, что из нее получится. Отмоешь, потратишь время и труд, там, — он развел руками, — только пятна облупленной краски и дырки от оклада.
— Вот вы то и дело говорите: «Старуха, старухи…» Это основная ваша клиентура?
— Нет, конечно… Но с ними, естественно, чаще всего приходится вести дело. Да и кто в основном вокруг церквей трется? Старухи опять же…
— А у вас какие дела с церковью?
— Я же реставратор!
— Кто назначил цену за «Троицу»?
— Я.
— И он сразу согласился?
— Сразу. Сам даже взял стремянку и полез снимать.
— Видимо, не в пример вам он правильно распознал ценность вещи.
— Вряд ли…
— Почему вы так думаете?
— Они там, за рубежом, наслышаны о русском Эльдорадо, думают, что у нас Византия чуть ли не на улицах валяется. Купит какой-нибудь дурак попорченную доску восемнадцатого века, а дома у себя кричит, что это Рублев или Дионисий.
— А вы-то откуда знаете?
— Люди говорят.
— Они-то, конечно, все там простофили, — усмехнулся Люсин. — Этот, который у вас «Троицу» купил за пятьсот целковых, тоже, видимо, очень наивный мужик… С кем из иностранцев вы имели дело раньше? Кому и когда продавали иконы?
— Иконы я не продавал и с иностранцами, кроме этого, никаких дел не вел.
— Раньше вы утверждали, что и этого приняли за русского, поскольку он говорил без акцента, но потом одумались и сознались. Откуда на самом деле вы узнали, что он иностранец? Он вам представился?
— Женевьева сказала…
— Стоп! Значит, Овчинникова имела касательство к этому делу? Вы подтверждаете?
Михайлов кивнул и опустил голову.
— Вы подтверждаете? — чуть повысил голос Люсин.
— Да, подтверждаю.
— Какое?
— Она познакомила нас.
— Но вы утверждали, что познакомились случайно, в магазине на Арбате.
— Оно и было случайно в том самом магазине. Женевьева зашла с ним туда. Мы и встретились. Случайно. Мы ведь не договаривались встретиться.
— А что было потом?
— Потом она извинилась, сказала, что торопится, и ушла, мы же остались в магазине. Разговорились. Он спросил моего совета по поводу финифти… Одним словом, на улицу вышли вместе, он заговорил об иконах, и я пригласил его к себе. Тогда я и не собирался ему ничего продавать.
— Как она вас представила друг другу? Какими словами?
— Как обычно. Это мой друг, художник, а это месье такой-то, историк.
— А Овчинникова не сказала, куда торопится?
— Нет.
— И потом вы ее об этом не спросили?
— Как-то не пришлось… Я думаю, ей просто надоело возиться с ним. Она часто жаловалась, что приходится таскаться по всему городу.
— Она знала, что вы пригласили его к себе?
— Нет. Мы в тот день больше не виделись. И на другой день тоже.
— А о вашей сделке знала?
— Нет. Вообще, она тут абсолютно ни при чем.
— Ну а теперь-то она, надеюсь, знает, что вы продали икону?
— Конечно.
— Почему?
— Она же была там… в номере, когда вы распечатали коробку.
— Ну и…
— Она долго ругала меня, что я это сделал.
— Вы, конечно, рассказали ей о нашей встрече в гостинице?
— Конечно. Она настаивала, чтобы я все рассказал вам, но я ведь и так все рассказал!.. Почти все…
— Когда она сообщила вам, что видела икону?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131