Которых, кстати, было немало. Ну-ка скажите им все это.
— Я не буду, — затрясла головой в кудряшках женщина. — Нельзя пугать детей. Вы что? Зачем вы их запугиваете? Какие еще видеозаписи?
— Какие видеозаписи, — спокойно ответил майор, складывая руки на коленях, — это вы услышите в суде. Там будут читать обвинительное заключение, и вы все поймете. Думаю, что суд будет закрытым, но вас, как педагогов, непременно пригласят, я не сомневаюсь. А сейчас будьте добры, не тяните время и переведите детям мои вопросы.
Голос Вербина иногда мог становиться железным, в такие вот моменты.
Да, детей возили вчера в одно место. Они не знают, где это. Возили туда не раз, но сколько именно, они не помнят. Там было трое взрослых, один из них Сергей Сергеевич, а других дети не знают. Смогут узнать, если понадобится?
Конечно, смогут. Что с ними там делали? Вчера — ничего. Привезли, а через какое-то время повезли в интернат обратно.
А обычно что делали?
Дети замялись, но Вербин снова напомнил о том, что все равно все видел на кассете. Их ведь снимали? Да, снимали. Так что же именно делали?
На этот вопрос ответила только одна девочка, Валя. Остальные двое сидели, втянув головы в узкие плечи, и затравленно глядели на взрослых. Когда Валя короткими знаками рассказала о том, что делали с ними, учительница побагровела и охнула.
— Я не могу этого сказать, — забормотала она испуганно. — Этого не может быть. Фантазии… Дети больные, у них воображение. Знаете, в этом возрасте бывают странные дикие фантазии, они сочиняют…
— Черт с вами, не переводите, — махнул рукой Вербин. — Если не можете повторить этого вслух за ребенком — не надо. Мы и так все знаем, сами видели.
Пока дети отвечали на вопросы и рассказывали о том, что с ними происходило в последние полгода, Марина наблюдала за ними За полгода этих детей приучили к разврату, и сейчас Марина с ужасом ловила себя на смешанном чувстве жалости и брезгливости по отношению к этим затравленным существам.
Пришла в голову странная мысль: а если бы с Артемом случилось подобное, мои чувства были бы такими же? Или нет — родной ребенок ближе и понятнее?
Тут же вспомнились слова Инны Менделевны, сказанные Марине на третьем курсе: нужно любить всех детей.
— Нет его нигде, — объявили входящие в палату Иннокентий с Лукоморовым. — Кстати, «убойщики» его тоже ищут. Выяснилось, что этот Сергей Сергеевич вчера до самого вечера тут сидел, как и убитая. Так что они, может быть, и вышли вместе. Хотя это не точно.
— Точно, — сурово заметил Вербин. — Все точно. Женщина пришла к нему под вечер и рассказала о том, что узнала от Марины. И прямо заявила, что если все это правда, то…
— Вероятно, у них тут был крупный разговор, — сказал Лукоморов. — Потом они вышли отсюда порознь или вместе. И уже на улице этот гад ударил ее. Только вот чем?
— Чем-чем, — перебил Иннокентий. — Сказано же: удар тупым тяжелым предметом. Молотком, должно быть. Да какая разница? Схватят — сознается. К нему домой уже поехали, облаву будут устраивать. Никуда не денется, он же не профессионал. Куда побежит? Подельников серьезных у него наверняка нет, ксиву фальшивую ему кто делать будет? Никто.
В такие минуты Иннокентий тосковал по своей прежней работе. И сейчас было заметно, с» каким удовольствием он включился бы в поимку убийцы… Марина тем временем смотрела на Вербина, лицо которого долгое время было строгим, серьезным, а сейчас внезапно чуть ли не осветилось внезапной догадкой. Он о чем-то напряженно размышлял, стараясь что-то припомнить, и это было мучительно — даже брови съехались вместе, образовав прямую линию.
А потом все сцепилось, все в голове у майора легко и плавно легло по своим местам. Он нашел последнее звено, которое требовалось для того, чтобы рассыпанные, будто картонные пазлы, люди и события сложились в единую аккуратную картину.
— Вот что, — сказал он Иннокентию и Лукомо-рову. — Вы сейчас поезжайте в отдел, а мы с Мариной еще одно место посетим. Чтобы уж была полная ясность.
Машину мы возьмем, нам далековато. Поедем? — Он обернулся к ней.
По дороге Вербин молчал, желваки на его лице играли, перекатываясь. Ручку коробки передач он дергал так, словно собирался вырвать ее вместе со всей арматурой. За окнами бежали городские дома, складывавшиеся в улицы, присыпанные быстро тающим первым снежком. Начиналась метель, состоявшая из мокрого снега, который кружил перед ветровым стеклом и стекал вниз по нему извилистыми струйками.
Вообще-то Вербину всегда нравилось такое свое состояние — щемящее сердце ощущение холодной ярости. Он считал это нормальным рабочим состоянием оперативника. А сейчас оно присутствовало в полной мере: он знал, что преступники определены. Поймать их, задержать — теперь уже дело десятое, никуда не денутся, как верно заметил только что Иннокентий. Они накрыли это гнездо — осталось лишь навести окончательный «марафет», чтобы у следствия уж не было никаких неясностей.
— Выходи, — сказал он Марине, круто свернув с шоссе к одиноко стоящему на берегу реки дому. — Сейчас мы нанесем визит одной очень милой старушке. Не скажу, чтобы она была рада нас видеть сейчас, но разговор у нас с ней получится.
— К старушке? — переспросила Марина, ничего не поняв. — Старушка, что ли, снимала эти фильмы с детьми?
— Наверное, нет, — ответил майор, запирая машину и проверяя на всякий случай кобуру под мышкой. — Но она, видишь ли, бывший медик. Она сама мне так сказала, и я склонен верить. Но это не так интересно. Интерес представляет тот факт, что старушка сумела вырастить сына. И он тоже стал медиком. Почему-то мне кажется, что этот замечательный сын-медик работает врачом в интернате для глухонемых детей.
Ветер, налетавший порывами с реки и несший с собой крупные снежинки, залеплявшие лицо, мешал говорить и слушать, так что Марина не слышала многих слов майора, а лишь догадывалась о них.
Они поднялись по лестнице на второй этаж, и Вербин позвонил в дверь. Долго ничего не было слышно, потом послышались шаги.
— Кто там?
— Откройте, Маргарита Васильевна, — сказал через дверь майор. — Вы меня помните, я был у вас несколько дней назад. Помните? Ну, журналист с радио.
После некоторой паузы старушка глухо ответила:
— Я не могу вам сейчас открыть. Больна, плохо себя чувствую. Потом приходите.
Отказ впустить в квартиру о чем-то говорил: Вербин ощутил знакомое по прежним временам чувство азарта. Еще раз пощупал кобуру под курткой: так, для пущей уверенности.
— Маргарита Васильевна, — бодро и громко проговорил он. — Нужно открыть сейчас. Это милиция, открывайте. Сами понимаете — упираться бессмысленно. Я не один, и мы просто сломаем дверь — она у вас хлипкая.
Дверь открылась, на пороге стояла Маргарита Васильевна, но сейчас Вербин едва узнал ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
— Я не буду, — затрясла головой в кудряшках женщина. — Нельзя пугать детей. Вы что? Зачем вы их запугиваете? Какие еще видеозаписи?
— Какие видеозаписи, — спокойно ответил майор, складывая руки на коленях, — это вы услышите в суде. Там будут читать обвинительное заключение, и вы все поймете. Думаю, что суд будет закрытым, но вас, как педагогов, непременно пригласят, я не сомневаюсь. А сейчас будьте добры, не тяните время и переведите детям мои вопросы.
Голос Вербина иногда мог становиться железным, в такие вот моменты.
Да, детей возили вчера в одно место. Они не знают, где это. Возили туда не раз, но сколько именно, они не помнят. Там было трое взрослых, один из них Сергей Сергеевич, а других дети не знают. Смогут узнать, если понадобится?
Конечно, смогут. Что с ними там делали? Вчера — ничего. Привезли, а через какое-то время повезли в интернат обратно.
А обычно что делали?
Дети замялись, но Вербин снова напомнил о том, что все равно все видел на кассете. Их ведь снимали? Да, снимали. Так что же именно делали?
На этот вопрос ответила только одна девочка, Валя. Остальные двое сидели, втянув головы в узкие плечи, и затравленно глядели на взрослых. Когда Валя короткими знаками рассказала о том, что делали с ними, учительница побагровела и охнула.
— Я не могу этого сказать, — забормотала она испуганно. — Этого не может быть. Фантазии… Дети больные, у них воображение. Знаете, в этом возрасте бывают странные дикие фантазии, они сочиняют…
— Черт с вами, не переводите, — махнул рукой Вербин. — Если не можете повторить этого вслух за ребенком — не надо. Мы и так все знаем, сами видели.
Пока дети отвечали на вопросы и рассказывали о том, что с ними происходило в последние полгода, Марина наблюдала за ними За полгода этих детей приучили к разврату, и сейчас Марина с ужасом ловила себя на смешанном чувстве жалости и брезгливости по отношению к этим затравленным существам.
Пришла в голову странная мысль: а если бы с Артемом случилось подобное, мои чувства были бы такими же? Или нет — родной ребенок ближе и понятнее?
Тут же вспомнились слова Инны Менделевны, сказанные Марине на третьем курсе: нужно любить всех детей.
— Нет его нигде, — объявили входящие в палату Иннокентий с Лукоморовым. — Кстати, «убойщики» его тоже ищут. Выяснилось, что этот Сергей Сергеевич вчера до самого вечера тут сидел, как и убитая. Так что они, может быть, и вышли вместе. Хотя это не точно.
— Точно, — сурово заметил Вербин. — Все точно. Женщина пришла к нему под вечер и рассказала о том, что узнала от Марины. И прямо заявила, что если все это правда, то…
— Вероятно, у них тут был крупный разговор, — сказал Лукоморов. — Потом они вышли отсюда порознь или вместе. И уже на улице этот гад ударил ее. Только вот чем?
— Чем-чем, — перебил Иннокентий. — Сказано же: удар тупым тяжелым предметом. Молотком, должно быть. Да какая разница? Схватят — сознается. К нему домой уже поехали, облаву будут устраивать. Никуда не денется, он же не профессионал. Куда побежит? Подельников серьезных у него наверняка нет, ксиву фальшивую ему кто делать будет? Никто.
В такие минуты Иннокентий тосковал по своей прежней работе. И сейчас было заметно, с» каким удовольствием он включился бы в поимку убийцы… Марина тем временем смотрела на Вербина, лицо которого долгое время было строгим, серьезным, а сейчас внезапно чуть ли не осветилось внезапной догадкой. Он о чем-то напряженно размышлял, стараясь что-то припомнить, и это было мучительно — даже брови съехались вместе, образовав прямую линию.
А потом все сцепилось, все в голове у майора легко и плавно легло по своим местам. Он нашел последнее звено, которое требовалось для того, чтобы рассыпанные, будто картонные пазлы, люди и события сложились в единую аккуратную картину.
— Вот что, — сказал он Иннокентию и Лукомо-рову. — Вы сейчас поезжайте в отдел, а мы с Мариной еще одно место посетим. Чтобы уж была полная ясность.
Машину мы возьмем, нам далековато. Поедем? — Он обернулся к ней.
По дороге Вербин молчал, желваки на его лице играли, перекатываясь. Ручку коробки передач он дергал так, словно собирался вырвать ее вместе со всей арматурой. За окнами бежали городские дома, складывавшиеся в улицы, присыпанные быстро тающим первым снежком. Начиналась метель, состоявшая из мокрого снега, который кружил перед ветровым стеклом и стекал вниз по нему извилистыми струйками.
Вообще-то Вербину всегда нравилось такое свое состояние — щемящее сердце ощущение холодной ярости. Он считал это нормальным рабочим состоянием оперативника. А сейчас оно присутствовало в полной мере: он знал, что преступники определены. Поймать их, задержать — теперь уже дело десятое, никуда не денутся, как верно заметил только что Иннокентий. Они накрыли это гнездо — осталось лишь навести окончательный «марафет», чтобы у следствия уж не было никаких неясностей.
— Выходи, — сказал он Марине, круто свернув с шоссе к одиноко стоящему на берегу реки дому. — Сейчас мы нанесем визит одной очень милой старушке. Не скажу, чтобы она была рада нас видеть сейчас, но разговор у нас с ней получится.
— К старушке? — переспросила Марина, ничего не поняв. — Старушка, что ли, снимала эти фильмы с детьми?
— Наверное, нет, — ответил майор, запирая машину и проверяя на всякий случай кобуру под мышкой. — Но она, видишь ли, бывший медик. Она сама мне так сказала, и я склонен верить. Но это не так интересно. Интерес представляет тот факт, что старушка сумела вырастить сына. И он тоже стал медиком. Почему-то мне кажется, что этот замечательный сын-медик работает врачом в интернате для глухонемых детей.
Ветер, налетавший порывами с реки и несший с собой крупные снежинки, залеплявшие лицо, мешал говорить и слушать, так что Марина не слышала многих слов майора, а лишь догадывалась о них.
Они поднялись по лестнице на второй этаж, и Вербин позвонил в дверь. Долго ничего не было слышно, потом послышались шаги.
— Кто там?
— Откройте, Маргарита Васильевна, — сказал через дверь майор. — Вы меня помните, я был у вас несколько дней назад. Помните? Ну, журналист с радио.
После некоторой паузы старушка глухо ответила:
— Я не могу вам сейчас открыть. Больна, плохо себя чувствую. Потом приходите.
Отказ впустить в квартиру о чем-то говорил: Вербин ощутил знакомое по прежним временам чувство азарта. Еще раз пощупал кобуру под курткой: так, для пущей уверенности.
— Маргарита Васильевна, — бодро и громко проговорил он. — Нужно открыть сейчас. Это милиция, открывайте. Сами понимаете — упираться бессмысленно. Я не один, и мы просто сломаем дверь — она у вас хлипкая.
Дверь открылась, на пороге стояла Маргарита Васильевна, но сейчас Вербин едва узнал ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81