Сначала долго-долго не клевало. Весной это не значит, что нельзя ничего поймать на месте, где сразу не повезло. Рыба ходит по всей реке, но, как правило, тропами. Одни породы идут на нерест, другие скатываются, обессиленные икрометанием, третьи просто поднимаются из ям к своим обычным стоянкам или к нерестилищам, есть чужую икру. Надо только угадать такую тропу, и, как только по ней пойдет рыба, не зевать. Местные рыбаки, конечно, давно подметили, что часто рыба идет заглубленными желобами вдоль песчаных кос. Мы же ловили здесь недавно и несколько весен без знания этих тонкостей ушло впустую.
Сейчас мы напряженно вглядывались в такой желоб рядом с берегом — идет, не идет рыба?
Потом это сосредоточение прошло и я снова испытал то состояние, что было у меня час-полтора назад в лодке — что вот эта река, песчаная коса, прошлогодняя осока, уложенная половодьем ровными лентами на песке, пробивающиеся кое-где стрелки белокопытника — что все это такое, каким оно должно быть. Только теперь и мы — часть всего этого — и резиновая лодка, заведенная в бухточку, и Серега, следящий широко раскрытыми глазами за тенью удилища на воде (а не за поплавком почему-то), Кид, прыгающий от куста к кусту, и я; я — наконец-то вместе с этими берегами, песками, бесконечной массой воды, несущейся куда-то! Какое-то время я наслаждался этим состоянием, но тут начало клевать.
Опыта у нас в такой рыбалке было мало, и многие поклевки мы пропускали. Или, наоборот, рано вытаскивали удилище. Несмотря на неудачи, мы в течении двух-трех часов наловили больше, чем попалось в сеть. Рыба, правда, была мельче — ельцы, небольшие плотвички, подъязки, но удовольствие, конечно, было не в величине рыбы. Иногда кто-то из нас подходил к синенькому ведерку, где плавал наш улов, разглядывал его и произносил какую-либо оценивающую фразу:
— Хозяин! — Про ерша, который всегда топорщится и пытается показать, кто в ведре главный.
— Настоящий охотник всегда предпочитает бить бекаса влет, чем глухаря на току, — цитата из классика — о мелких, стремительных в воде и бойких на удочке ельцах.
— Хорош горох! — о крупной плотве, приятно сверкающей в ведре, да и в реке, серебристым боком.
Подытожил все Серега, очередной раз подошедший к ведру с добычей. Он бросил рыбину в ведро и посмотрел, сощурив глаза, на разлив внизу, где в метре от поверхности нерестилась рыба — там отражалось взошедшее уже достаточно высоко солнце и слепило нам глаза.
Посмотрел и сказал:
— Все, больше не надо ничего.
— На донки-то больше поймали, чем в сетку.
— Да, браконьеры мы никакие…
— Да сетка — это что-то не то.
— В сетке-то что интересно, ставишь ее — и не знаешь, что попадется — как повезет.
— Можно, как мужики в деревне — поперек реки сетку — и некуда деваться — вся рыба твоя.
— Это точно не рыбалка.
— Не, надо, чтобы рыба на нерест прошла, а иначе, — все браконьерство.
Тут к нам с лучшими намерениями подошел Кид и Серега в шутку топнул на него:
— Не доводи до греха!
Кид отскочил, но через секунду снова подошел, виляя хвостом.
— Нет! Это не собака! — Повторил свою вечную оценку моего пса Серега и подошел к удочкам.
Не прошло и минуты, как его удочка выгнулась в дугу и Серега вытащил неплохого подлещика. В ведерко подлещик убрался только стоймя, придавив остальную рыбу.
— Давай костер разведем, — предложил я почему-то.
— Точно! С костром теперь полная рыбалка.
Мы бросили удочки и натаскали дров. После половодья все вокруг было сырое, тальник горел плохо, но мы кое-как развели огонь и уселись около него на корточках. Подошел Кид, выбрал место между жаром и холодом и улегся. Потом вдруг подскочил, изогнулся и стал выкусывать блох на спине.
— Что, Кид, не все блохи у тебя в воде окоченели? — Я погладил его по загривку и он снова развалился.
— И почто ты живешь на белом свете? — Продолжал свою тему Серега, — весь вред от тебя!
Кид смотрел куда-то мимо костра, и последние Серегины слова прямо читались у него на морде: И зачем я живу на белом свете? Весь вред от меня! И в то же время никуда деваться с белого света он не собирался. Он собирался еще тысячу раз догонять нас, когда мы сбежим от него на рыбалку, проплыть за нами хоть тысячу километров в ледяной воде, обнюхать все кусты в Заветлужье, везде оставить свои метки, греться у костра и отворачивать нос от дыма.
Кид извернулся, лег на спину, подогнул передние лапы и подставил белесовато-рыжие живот и грудь, чтобы их почесали. Так я и поступил. А Серега посмотрел сквозь дым на довольную собачью морду и сказал:
— А сетку я тебе никогда не забуду!

1 2