Из под тонкого серого
свитера выпирают большие сосцы. Никогда не видал человека, в
каждом движеньи которого было бы столько силы. Бьющегося о
чужую дощатую дверь. Сознавая, что все соседи проснутся и
кинутся к окнам. Приятно ли им будет услышать, как их честят
деревенщиной, все же такой привилегированной район. В котором
Фанни Соурпюсс орет на Джин Говард, не желающую открывать.
-- Ну погоди, гнида, сейчас я схожу к соседям и одолжу
топор. Я твою ебаную дверь в щепу изрублю.
Все, что происходило до этой минуты, казалось невероятным.
Происшедшее же после нее оказалось невероятным втройне. Хоть и
началось без особого гвалта. Мы трое стоим в холле. Миссис Гау
говорит, зачем вы так кричите, потише, пожалуйста, у меня дети,
вы их разбудите.
-- Ах ты, пизда черноглазая, это ты моему мужу засос
посадила на шею.
-- Он вам не муж.
-- Еще какой муж.
-- Перестаньте орать в моем доме, я полицию позову.
-- Сестричка, я не только орать буду, я тебя в лоскуты
изорву.
-- Не смейте даже на дюйм приближаться ко мне. Это мой
дом, убирайтесь отсюда.
Поразительно, до чего быстро женщины проникаются друг к
дружке неприязнью. Правая рука Фанни, описав над головою дугу,
со свистом врезается в глаз миссис Гау. Которая, страдальчески
вскрикнув, прижимает к лицу обе руки. Я даже испугался, что у
нее глаз вылетит из глазницы и запрыгает по полу. Видел уже
такое. Сиреневое платье, напяленное ею через голову, когда она
спешила к содрогавшейся двери, уже содрано с плеч. Некоторые
делают так в приступе горя. Я изучаю архитектурные особенности
холла. Стены кухни до середины выложены плиткой. Преобладают
черный и зеленый тона. Жду, что в любую секунду к нам, путаясь
в штанах и словах, спустится мутноглазый Говард. Уже созревший
для того, чтобы продать свою недвижимость черным. Или голубым.
Или даже новейшей разновидности белым, черт знает что
вытворяющим в его холле. Каждый раз, когда в мозгу у меня
складываются фразы, голос отказывается их произносить. Крепко
обхватив, удерживаю Фанни. Руки ее подняты, острые когти готовы
вцепиться в жертву.
-- Блядь подзаборная, а еще колледж кончала.
-- К вашему сведению, я закончила Пенсильванский
университет.
-- Говна-пирога ты закончила, лохматка дешевая. Да у меня
в кончике сикеля больше ума, чем наберется между ушей у тебя и
всех твоих родственников.
Еще одна незначительная потасовка и я выволакиваю Фанни из
холла. Преследуемый миссис Гау, кричащей, почему ты должен
уйти. Пусть уезжает одна. Останься. Я хочу тебя. Фанни с
могучим и-и-эх. Вырывается на свободу. Посреди подобия
прихожей. И вбивает миссис Гау голыми плечьми вперед в дверь
туалета. Каковая, не успев достаточно быстро открыться.
Разлетается в яркие брызги. Прежде, чем пойти бурыми пятнами.
Миссис Гау врезается задом в собственный унитаз. Сиденье
которого еще в самом начале мирного вечера поднял
присутствующий здесь безупречный джентльмен, заходивший
пописать. Пара маленьких ягодиц аккуратно впечатывается в
толчок. Разматываются рулоны туалетной бумаги. А Фанни меж тем
рвет и дергает бедную женщину за волосы. Миссис Гау лягается и
голосит. Я нажимаю на кнопку слива. Бурлит водопад, образуя
почти удивленную передышку в сражении. Возобновляемом миссис
Гау, въезжающей Фанни ногою в живот. В разбитом окне маячит
лицо винокуренного полисмена, сокрушенно качающего головой. Он
поднимает руку, словно бы собираясь смахнуть с глаз долой всю
сцену. И тут в голове у меня что-то щелкает. Нет, Фанни
Соурпюсс не умрет. Не раньше, чем позагибается многое множество
прочих людей. Включая и меня. Топчущего в это чудное мгновение
натянутыми на босу ногу полуботинками осколки стеклянной чаши с
пуховками. Миссис Гау, хватаясь за полотенца, пытается
выбраться из толчка. Большое Г сминается под ногами. Фанни,
отлично знающая, что следует делать, чтобы дом обратился в
руины, открывает до конца оба крана умывальника. До сих пор
хранившего нейтралитет. Такой же был у моей белобрысой приемной
матери, и я прятал в его основании принадлежавшие мне пакостные
картинки. Зная, что она их найдет. И прикинется, будто у нее
сердце схватило. Широко раскрывая глаза на сероватом сальном
лице. И едва ощутив, как вода лижет мои лодыжки, я замечаю
некую тень. Уж не Говард ли там стоит. Глядя, как его вера в
меня рушится, подобно горной лавине. Прямиком в его туалетную
комнату. В которой две бабы царапаются, пинают и увечат одна
другую. Я поворачиваюсь и вижу Глена. В серой водительской
форме. Улыбка во все лицо. Правой рукой держит фуражку за
козырек, положенным образом прикрывая ею кисть левой.
-- Могу ли я вам чем-то помочь, леди и джентльмены.
На всем пути до Парк-авеню. Я сидел в одном углу лимузина.
А Фанни в другом, в левом. Глядя на пролетавшие мимо дома. В
нежнейших лучах раннего утра. Бледные лица в других машинах.
Эти еще отоспятся за день. Кое-где мерцают огни. Граждане
восстают к трудам и молитвам. И за острыми обелисками кладбища
Нью-Кэлвэри поднимаются хрупкие пепельные башни Манхэттена.
Ладонь Фанни медленно переползает сиденье. Пока не касается
моей. Заставляя меня содрогнуться всем телом. И поникнув в ее
объятья. Я плачу.
-- Мальчик мой, милый мой мальчик, я и не думала, что в
тебе столько человеческого тепла, если б ты знал, как мне
хорошо оттого, что ты сейчас плачешь.
Заполдень в воскресенье, после ночи с Джин и утра с Фанни.
Обнаруживаю вздутость мошонки. Натужно ноют все рычаги,
приводящие в действие мой перпендикуляр. И почему-то садится
голос. С тяжелым сердцем отправляюсь повидать доктора Педро. В
восьмиэтажный дом с пальмами на террасах, выходящих на зоосад
Центрального Парка. Лакей в белой куртке проводит меня к
доктору, в пушистых шлепанцах и с толстой воскресной газетой,
раскрытой поверх шелковистого пледа, сидящему в чудовищном
кресле. Услышав, что у меня непорядок с яичками, говорит,
откройте рот. Когда же я сообщаю, что и голосом что-то не так,
он говорит, расстегните ширинку.
-- Судя по горлу, все ваши беды от пениса. Отправились в
закусочную и вместо пышной ватрушки выбрали пышную задницу,
так.
-- Нет. Я ездил в Куинс.
-- У них там двадцать три кладбища. Что это вас понесло в
Куинс. Я вижу вы чем-то и впрямь опечалены. Надо сражаться,
молодой человек. Знаете, на что похож этот город. На
взбеленившегося коня. Не сумеете усидеть, сбросит.
-- Мне кажется, что я умираю, доктор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
свитера выпирают большие сосцы. Никогда не видал человека, в
каждом движеньи которого было бы столько силы. Бьющегося о
чужую дощатую дверь. Сознавая, что все соседи проснутся и
кинутся к окнам. Приятно ли им будет услышать, как их честят
деревенщиной, все же такой привилегированной район. В котором
Фанни Соурпюсс орет на Джин Говард, не желающую открывать.
-- Ну погоди, гнида, сейчас я схожу к соседям и одолжу
топор. Я твою ебаную дверь в щепу изрублю.
Все, что происходило до этой минуты, казалось невероятным.
Происшедшее же после нее оказалось невероятным втройне. Хоть и
началось без особого гвалта. Мы трое стоим в холле. Миссис Гау
говорит, зачем вы так кричите, потише, пожалуйста, у меня дети,
вы их разбудите.
-- Ах ты, пизда черноглазая, это ты моему мужу засос
посадила на шею.
-- Он вам не муж.
-- Еще какой муж.
-- Перестаньте орать в моем доме, я полицию позову.
-- Сестричка, я не только орать буду, я тебя в лоскуты
изорву.
-- Не смейте даже на дюйм приближаться ко мне. Это мой
дом, убирайтесь отсюда.
Поразительно, до чего быстро женщины проникаются друг к
дружке неприязнью. Правая рука Фанни, описав над головою дугу,
со свистом врезается в глаз миссис Гау. Которая, страдальчески
вскрикнув, прижимает к лицу обе руки. Я даже испугался, что у
нее глаз вылетит из глазницы и запрыгает по полу. Видел уже
такое. Сиреневое платье, напяленное ею через голову, когда она
спешила к содрогавшейся двери, уже содрано с плеч. Некоторые
делают так в приступе горя. Я изучаю архитектурные особенности
холла. Стены кухни до середины выложены плиткой. Преобладают
черный и зеленый тона. Жду, что в любую секунду к нам, путаясь
в штанах и словах, спустится мутноглазый Говард. Уже созревший
для того, чтобы продать свою недвижимость черным. Или голубым.
Или даже новейшей разновидности белым, черт знает что
вытворяющим в его холле. Каждый раз, когда в мозгу у меня
складываются фразы, голос отказывается их произносить. Крепко
обхватив, удерживаю Фанни. Руки ее подняты, острые когти готовы
вцепиться в жертву.
-- Блядь подзаборная, а еще колледж кончала.
-- К вашему сведению, я закончила Пенсильванский
университет.
-- Говна-пирога ты закончила, лохматка дешевая. Да у меня
в кончике сикеля больше ума, чем наберется между ушей у тебя и
всех твоих родственников.
Еще одна незначительная потасовка и я выволакиваю Фанни из
холла. Преследуемый миссис Гау, кричащей, почему ты должен
уйти. Пусть уезжает одна. Останься. Я хочу тебя. Фанни с
могучим и-и-эх. Вырывается на свободу. Посреди подобия
прихожей. И вбивает миссис Гау голыми плечьми вперед в дверь
туалета. Каковая, не успев достаточно быстро открыться.
Разлетается в яркие брызги. Прежде, чем пойти бурыми пятнами.
Миссис Гау врезается задом в собственный унитаз. Сиденье
которого еще в самом начале мирного вечера поднял
присутствующий здесь безупречный джентльмен, заходивший
пописать. Пара маленьких ягодиц аккуратно впечатывается в
толчок. Разматываются рулоны туалетной бумаги. А Фанни меж тем
рвет и дергает бедную женщину за волосы. Миссис Гау лягается и
голосит. Я нажимаю на кнопку слива. Бурлит водопад, образуя
почти удивленную передышку в сражении. Возобновляемом миссис
Гау, въезжающей Фанни ногою в живот. В разбитом окне маячит
лицо винокуренного полисмена, сокрушенно качающего головой. Он
поднимает руку, словно бы собираясь смахнуть с глаз долой всю
сцену. И тут в голове у меня что-то щелкает. Нет, Фанни
Соурпюсс не умрет. Не раньше, чем позагибается многое множество
прочих людей. Включая и меня. Топчущего в это чудное мгновение
натянутыми на босу ногу полуботинками осколки стеклянной чаши с
пуховками. Миссис Гау, хватаясь за полотенца, пытается
выбраться из толчка. Большое Г сминается под ногами. Фанни,
отлично знающая, что следует делать, чтобы дом обратился в
руины, открывает до конца оба крана умывальника. До сих пор
хранившего нейтралитет. Такой же был у моей белобрысой приемной
матери, и я прятал в его основании принадлежавшие мне пакостные
картинки. Зная, что она их найдет. И прикинется, будто у нее
сердце схватило. Широко раскрывая глаза на сероватом сальном
лице. И едва ощутив, как вода лижет мои лодыжки, я замечаю
некую тень. Уж не Говард ли там стоит. Глядя, как его вера в
меня рушится, подобно горной лавине. Прямиком в его туалетную
комнату. В которой две бабы царапаются, пинают и увечат одна
другую. Я поворачиваюсь и вижу Глена. В серой водительской
форме. Улыбка во все лицо. Правой рукой держит фуражку за
козырек, положенным образом прикрывая ею кисть левой.
-- Могу ли я вам чем-то помочь, леди и джентльмены.
На всем пути до Парк-авеню. Я сидел в одном углу лимузина.
А Фанни в другом, в левом. Глядя на пролетавшие мимо дома. В
нежнейших лучах раннего утра. Бледные лица в других машинах.
Эти еще отоспятся за день. Кое-где мерцают огни. Граждане
восстают к трудам и молитвам. И за острыми обелисками кладбища
Нью-Кэлвэри поднимаются хрупкие пепельные башни Манхэттена.
Ладонь Фанни медленно переползает сиденье. Пока не касается
моей. Заставляя меня содрогнуться всем телом. И поникнув в ее
объятья. Я плачу.
-- Мальчик мой, милый мой мальчик, я и не думала, что в
тебе столько человеческого тепла, если б ты знал, как мне
хорошо оттого, что ты сейчас плачешь.
Заполдень в воскресенье, после ночи с Джин и утра с Фанни.
Обнаруживаю вздутость мошонки. Натужно ноют все рычаги,
приводящие в действие мой перпендикуляр. И почему-то садится
голос. С тяжелым сердцем отправляюсь повидать доктора Педро. В
восьмиэтажный дом с пальмами на террасах, выходящих на зоосад
Центрального Парка. Лакей в белой куртке проводит меня к
доктору, в пушистых шлепанцах и с толстой воскресной газетой,
раскрытой поверх шелковистого пледа, сидящему в чудовищном
кресле. Услышав, что у меня непорядок с яичками, говорит,
откройте рот. Когда же я сообщаю, что и голосом что-то не так,
он говорит, расстегните ширинку.
-- Судя по горлу, все ваши беды от пениса. Отправились в
закусочную и вместо пышной ватрушки выбрали пышную задницу,
так.
-- Нет. Я ездил в Куинс.
-- У них там двадцать три кладбища. Что это вас понесло в
Куинс. Я вижу вы чем-то и впрямь опечалены. Надо сражаться,
молодой человек. Знаете, на что похож этот город. На
взбеленившегося коня. Не сумеете усидеть, сбросит.
-- Мне кажется, что я умираю, доктор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113