В зависимости от времени года, в этих широтах приходится иметь дело с короткими ночами или вообще их отсутствием, когда солнце светит и в полночь. В таких условиях лодки не имеют времени для зарядки батарей. Фьорды предлагают такие акустические условия, которые, к сожалению, весьма выгодны противнику. Фьорды представляют собой проблему и с навигационной точки зрения, потому что гидрографические сведения о них неадекватны требованиям подводников. Ведь карты показывают точные глубины только для тех каналов, которые обычно используются торговыми судами, и оставляют без внимания их периферию или малые второстепенные фьорды, которые лодки могли бы использовать в качестве укрытия.
Мы несколько дней лежим здесь в норвежских фьордах, маленьких неизвестных фьордах среди лабиринта норвежских скал. Тут изредка увидишь маяк на выдвинувшейся в море скале. Лишь то там, то тут видно спрятавшиеся от ветра малюсенькие домики, которые будто ищут убежища в этом хаотическом нагромождении скал, где нет ни милосердия, ни удобства, ни спасения.
Пока что нам приказано наблюдать и докладывать о передвижениях противника. Атаковать разрешено только британские корабли. Но пока мы ни одного не видели. Но зато мы можем любоваться величественной природой, мы уже различаем индивидуальность некоторых пиков, до невозможности чёрных ущелий и обрывов, серо-голубых склонов, на которых лежит вечный снег.
Тревога обычно звучит в одно и то же время, так как весь день мы должны лежать тихо и незаметно.
Иногда, как в пасхальное утро, ранние часы приносят нам шквалы града и снега. И мы стоим на поверхности, и при этом иногда берега фьордов закутаны утренним туманом или закрыты от нас снегом, и мы наслаждаемся часами драгоценной свободы. Но такое случается редко. По большей части над нами холодное голубое небо, а дни преобладают светлые и прозрачные.
Дневную красоту фьордов мы можем наблюдать только в перископ.
Каждый, до кого доходит очередь постоять у перископа, замолкает. В центральном посту тихо, как в могиле. На нас окружающая природа действует благоговейно. Могут буйствовать бури, со скал стекать в долины потоки воды, ледники освобождаться от старого льда под напором нового, но гряда горы будет стоять и стоять не шелохнувшись.
Каждый день приходится напоминать себе, что здесь идёт война, и в такой торжественной тишине и величественном окружении в это нелегко поверить…
С последними лучами солнца мы всплыли на поверхность и снова оказались в окружении бесконечно переменчивой красоты этого уникального пейзажа. Все мы – командир, механик, рядовые моряки – находимся в плену его очарования.
Воздух был холоден и кристально чист, на небе ярко сверкали звёзды. Только гребни гор были скрыты за вереницей пушистых облаков. Ещё не увял последний свет дня.
Потом за горами заморгала полоска света, сначала сделалась ярче, затем потускнела, потом появилась ещё одна, вначале нежная и слабая, потом ещё одна, и так пошло и пошло, пока весь горизонт не охватило каскадом света, сходящимся к зениту. Северное сияние.
По пятнадцать часов в день в течение шести недель мы проводили под водой, дыша нездоровым воздухом. Мы не смели использовать ежедневно более чем дневной запас кислорода, которого у нас было на шесть недель. Число ящиков с патронами поташа для регенерации воздуха тоже было в ограниченном количестве.
И всё время приходилось быть бдительными, потому что противник мог появиться в любой момент.
И мы ждали его, ждали, ждали…
6 апреля.
Получили кодовое слово – «Хартмут». Нарвикская кампания началась. Все были чрезвычайно возбуждены, после того как командир объяснил цель операции.
8 апреля.
Утром мы вынуждены погрузиться из-за приближающегося эсминца, который внезапно возник из тумана. Опознать эсминец было невозможно, но мы предположили, что это германский патрульный эсминец.
Что это – наши эсминцы готовят какой-то трюк?
А они прорвутся в Нарвик?
В ночь с 8 на 9 апреля мы заняли промежуточную позицию.
9 апреля, 04.00.
Когда мы всплыли, то с большим облегчением прочли полученную радиограмму: «Подводным лодкам следовать в Нарвик. Нарвик в германских руках».
Прошёл одиночный корабль. Через несколько часов мы услышали радиограмму эсминца «Гизе»: «Прошёл остров Барей».
Наконец пришла радиограмма от командования подводным флотом: «Занять боевые позиции!» На полном ходу мы направились на свою позицию. Ещё стоял туман.
Внезапная тревога: впереди показался силуэт подводной лодки. При нашем приближении она исчезла.
– Спокойствие! Полное спокойствие! – раздался голос командира. При этом он сделал умоляющий жест рукой, словно дирижёр, дающий оркестру знак играть пьяниссимо.
В перископ ничего не было видно. Но гидрофоны улавливали тихий шум электромоторов.
– Проклятье! – вырвалось у командира. – Надо поторопиться, а то этот парень нас опередит.
Мы всплыли и пошли самым полным ходом. Танцующие снежинки падали так густо, что мы не видели носа собственной лодки. А никто из офицеров этих мест не знал.
Незадолго до того, как мы подошли к острову Траней, погода прояснилась. Мы обогнал ту лодку.
Впереди увидели пароход, входивший в бухту. Мы пошли за ним в кильватере. Вскоре на корме мы прочли его название – шведский танкер «Страсса». Его команду охватила паника, как только они увидели нас. Люди забегали по верхней палубе, стали надевать спасательные жилеты. Потом они взялись было спускать шлюпки. Некоторые размахивали руками, не зная, видимо, что делать. Фьорд был узким. Даже очень узким. По обеим сторонам высились отвесные скалы, хребты их были покрыты снегом. Наступал конец холодов, но там холодный ветер гулял во всю.
Мы обогнали танкер, но никто на него не смотрел. Никому не было дела и до природных красот фьорда. Мы искали противника.
Тревога! В тумане появился силуэт эсминца, идущего прямо на нас. Мы пустили опознавательную ракету. С эсминца ответили. Германский. Палуба была забита солдатами горнострелковых частей. Они кричали и махали нам руками.
Когда погода совсем прояснилась, мы увидели, что эсминец не даёт шведскому танкеру пройти на север через пролив Тьелсундет.
Мы прошли Барей. Солнце и снежные шквалы с необычной быстротой сменяли друг друга. Апрель. Таков апрель на Крайнем Севере.
У Рамсунда ещё два эсминца. Это наверняка немецкие. Мы приблизились на дистанцию, позволяющую обменяться жестами.
Действительно, это были немцы. Они, оказывается, искали артиллерийские батареи, нанесённые на немецких картах, но так и не нашли их. Просто этих батарей на самом деле не было.
Мы шли без остановок, пока не вышли на назначенную нам позицию – в Офотен-Фьорде. По обеим сторонам высились отвесные скалы, покрытые снегом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Мы несколько дней лежим здесь в норвежских фьордах, маленьких неизвестных фьордах среди лабиринта норвежских скал. Тут изредка увидишь маяк на выдвинувшейся в море скале. Лишь то там, то тут видно спрятавшиеся от ветра малюсенькие домики, которые будто ищут убежища в этом хаотическом нагромождении скал, где нет ни милосердия, ни удобства, ни спасения.
Пока что нам приказано наблюдать и докладывать о передвижениях противника. Атаковать разрешено только британские корабли. Но пока мы ни одного не видели. Но зато мы можем любоваться величественной природой, мы уже различаем индивидуальность некоторых пиков, до невозможности чёрных ущелий и обрывов, серо-голубых склонов, на которых лежит вечный снег.
Тревога обычно звучит в одно и то же время, так как весь день мы должны лежать тихо и незаметно.
Иногда, как в пасхальное утро, ранние часы приносят нам шквалы града и снега. И мы стоим на поверхности, и при этом иногда берега фьордов закутаны утренним туманом или закрыты от нас снегом, и мы наслаждаемся часами драгоценной свободы. Но такое случается редко. По большей части над нами холодное голубое небо, а дни преобладают светлые и прозрачные.
Дневную красоту фьордов мы можем наблюдать только в перископ.
Каждый, до кого доходит очередь постоять у перископа, замолкает. В центральном посту тихо, как в могиле. На нас окружающая природа действует благоговейно. Могут буйствовать бури, со скал стекать в долины потоки воды, ледники освобождаться от старого льда под напором нового, но гряда горы будет стоять и стоять не шелохнувшись.
Каждый день приходится напоминать себе, что здесь идёт война, и в такой торжественной тишине и величественном окружении в это нелегко поверить…
С последними лучами солнца мы всплыли на поверхность и снова оказались в окружении бесконечно переменчивой красоты этого уникального пейзажа. Все мы – командир, механик, рядовые моряки – находимся в плену его очарования.
Воздух был холоден и кристально чист, на небе ярко сверкали звёзды. Только гребни гор были скрыты за вереницей пушистых облаков. Ещё не увял последний свет дня.
Потом за горами заморгала полоска света, сначала сделалась ярче, затем потускнела, потом появилась ещё одна, вначале нежная и слабая, потом ещё одна, и так пошло и пошло, пока весь горизонт не охватило каскадом света, сходящимся к зениту. Северное сияние.
По пятнадцать часов в день в течение шести недель мы проводили под водой, дыша нездоровым воздухом. Мы не смели использовать ежедневно более чем дневной запас кислорода, которого у нас было на шесть недель. Число ящиков с патронами поташа для регенерации воздуха тоже было в ограниченном количестве.
И всё время приходилось быть бдительными, потому что противник мог появиться в любой момент.
И мы ждали его, ждали, ждали…
6 апреля.
Получили кодовое слово – «Хартмут». Нарвикская кампания началась. Все были чрезвычайно возбуждены, после того как командир объяснил цель операции.
8 апреля.
Утром мы вынуждены погрузиться из-за приближающегося эсминца, который внезапно возник из тумана. Опознать эсминец было невозможно, но мы предположили, что это германский патрульный эсминец.
Что это – наши эсминцы готовят какой-то трюк?
А они прорвутся в Нарвик?
В ночь с 8 на 9 апреля мы заняли промежуточную позицию.
9 апреля, 04.00.
Когда мы всплыли, то с большим облегчением прочли полученную радиограмму: «Подводным лодкам следовать в Нарвик. Нарвик в германских руках».
Прошёл одиночный корабль. Через несколько часов мы услышали радиограмму эсминца «Гизе»: «Прошёл остров Барей».
Наконец пришла радиограмма от командования подводным флотом: «Занять боевые позиции!» На полном ходу мы направились на свою позицию. Ещё стоял туман.
Внезапная тревога: впереди показался силуэт подводной лодки. При нашем приближении она исчезла.
– Спокойствие! Полное спокойствие! – раздался голос командира. При этом он сделал умоляющий жест рукой, словно дирижёр, дающий оркестру знак играть пьяниссимо.
В перископ ничего не было видно. Но гидрофоны улавливали тихий шум электромоторов.
– Проклятье! – вырвалось у командира. – Надо поторопиться, а то этот парень нас опередит.
Мы всплыли и пошли самым полным ходом. Танцующие снежинки падали так густо, что мы не видели носа собственной лодки. А никто из офицеров этих мест не знал.
Незадолго до того, как мы подошли к острову Траней, погода прояснилась. Мы обогнал ту лодку.
Впереди увидели пароход, входивший в бухту. Мы пошли за ним в кильватере. Вскоре на корме мы прочли его название – шведский танкер «Страсса». Его команду охватила паника, как только они увидели нас. Люди забегали по верхней палубе, стали надевать спасательные жилеты. Потом они взялись было спускать шлюпки. Некоторые размахивали руками, не зная, видимо, что делать. Фьорд был узким. Даже очень узким. По обеим сторонам высились отвесные скалы, хребты их были покрыты снегом. Наступал конец холодов, но там холодный ветер гулял во всю.
Мы обогнали танкер, но никто на него не смотрел. Никому не было дела и до природных красот фьорда. Мы искали противника.
Тревога! В тумане появился силуэт эсминца, идущего прямо на нас. Мы пустили опознавательную ракету. С эсминца ответили. Германский. Палуба была забита солдатами горнострелковых частей. Они кричали и махали нам руками.
Когда погода совсем прояснилась, мы увидели, что эсминец не даёт шведскому танкеру пройти на север через пролив Тьелсундет.
Мы прошли Барей. Солнце и снежные шквалы с необычной быстротой сменяли друг друга. Апрель. Таков апрель на Крайнем Севере.
У Рамсунда ещё два эсминца. Это наверняка немецкие. Мы приблизились на дистанцию, позволяющую обменяться жестами.
Действительно, это были немцы. Они, оказывается, искали артиллерийские батареи, нанесённые на немецких картах, но так и не нашли их. Просто этих батарей на самом деле не было.
Мы шли без остановок, пока не вышли на назначенную нам позицию – в Офотен-Фьорде. По обеим сторонам высились отвесные скалы, покрытые снегом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86