– Я прочитал указанную тобой главу, и, по чести говоря, она просто омерзительна.
– Действительность, знаешь ли, тоже не сахар, – заметила Соня, втайне желая, чтобы Пипер хоть ненадолго спустился со своих высот. – Мы живем в безумном мире. Кругом террор, убийства, насилие, а «Девство» отвлекает от всего этого: оно – о двух людях, которые нужны друг другу.
– И очень плохо, что нужны, – сказал Пипер. – Это противоестественно.
– Летать на Луну тоже противоестественно, а вот летают же. А ракеты, наведенные одна на другую и грозящие обоюдной гибелью? Да куда ни глянь – всюду что-нибудь противоестественное.
– Только не в «Поисках», – сказал Пипер.
– Тогда какое же они имеют отношение к действительности?
– Действительность, – заявил Пипер, снова черпая фразы из «Нравственного романа», – есть актуализация вещей в бытийственном контексте. Сфера человеческого сознания – та область, в которой происходит восстановление в правах традиционных ценностей…
Пипер цитировал, а Соня вздыхала и надеялась, что он и в самом деле восстановит в правах традиционные ценности – сделает ей предложение или хотя бы залезет к ней в постель и докажет свою любовь добрым старым способом. Но Пиперу и тут мешали принципы. Ночью в постели он упорно занимался литературой: прочитывал несколько страниц «Доктора Фауста» и раскрывал свой молитвенник – «Нравственный роман». Затем он выключал свет и, невзирая на Сонины прелести, мгновенно и крепко засыпал.
Соня лежала без сна в некотором недоумении. То ли женщины его не привлекают вообще, то ли она в частности; наконец она пришла к выводу, что связалась с одержимым, и решила отложить обсуждение сексуальных наклонностей Пипера до лучших времен. В конце концов, важнее всего было охранить его спокойствие и сберечь самообладание – а раз уж ему заодно приспичило целомудрие, то пожалуйста.
Джинна из бутылки выпустил средь бела дня сам Пипер – на верхней палубе, в солярии. Он размышлял над тем, что, по словам Сони, ему не хватает жизненного опыта, без которого писателю не обойтись. А опыт, считал Пипер, дается наблюдением. Он разлегся в шезлонге, приняв позицию наблюдателя, и чуть не ткнулся носом в женщину средних лет, вылезшую из бассейна. На ее ляжках он приметил сзади вмятинки. Пипер раскрыл свой гроссбух для Нужных Фраз и записал: «Ноги, захватанные хищным временем»; потом – запасной вариант: «Отметины былых страстей».
– Что за отметины? – спросила Соня, заглянув ему через плечо.
– Вмятинки на ногах у этой женщины, – пояснил Пипер, – вон, которая садится.
Соня окинула женщину критическим взглядом.
– Они возбуждают тебя?
– Нет, конечно, – возмутился Пипер. – Я просто зафиксировал факт: может пригодиться для книги. Ты же говорила, что мне не хватает опыта, вот я и пополняю его.
– Хорошенькое пополнение опыта, – сказала Соня, – пялиться на пожилых теток.
– Ни на кого я не пялюсь. Я всего лишь наблюдал. Сексуального подтекста в этом не было.
– Могла бы и сама сообразить, – проговорила Соня и снова улеглась.
– Что сообразить?
– Что не было сексуального подтекста. У тебя его никогда не бывает.
Пипер посидел, подумал над этим замечанием. В нем был оттенок горечи, и он насторожился. Секс. Секс и Соня. Соня и секс. Секс и любовь. Секс без любви и с любовью. Вообще секс. Сомнительнейший источник нескончаемых фантазий, шестнадцать лет нарушавший мирное течение дней Пипера и противоречивших его литературным принципам. Великие романы обходили секс стороной. Они ограничивались Любовью, и Пипер желал следовать их предначертаниям. Он берег себя для великого любовного свершения, которое сольет воедино секс и любовь в горниле всепожирающей и всевознаграждающей прочувствованной страсти, и все женщины его фантазий, все руки, ноги, груди и ягодицы, мечтавшиеся ему порознь, сплавятся и образуют идеальную жену. Одушевленный высочайшим чувством к ней, он будет вправе утолять самые свои низменные побуждения. Пропасть между животной натурой Пипера и ангельской природой его возлюбленной исчезнет в обоюдном пламени и тому подобное. Это обещали великие романы. К сожалению, в них не объяснялось, как это произойдет. Любовь, распаленная страстью, куда-то уводила, и Пипер не очень понимал куда. По-видимому, к счастью. Но во всяком случае идеальный брак освободит его из-под власти фантазии, где хищный и похотливый Пипер рыскал по темным улочкам в поисках невинных жертв и подчинял их своим вожделениям; учитывая же, что вожделел он вслепую и в женской анатомии был полный профан, кончиться это могло либо клиникой, либо полицейским участком.
И вот теперь в Соне он, казалось бы, обрел женщину, оценившую его и вполне пригодную на роль идеальной возлюбленной. Но тут были свои загвоздки: женский идеал Пипера, извлеченный из великих романов, отличала чистота помыслов и глубина чувствований. Но глубинным чувствованиям надлежало оставаться глубинными, а Сониным глубины недоставало – это было ясно даже и Пиперу. Соня источала готовность перейти от слов к делу и путала ему все карты. Во-первых, с нею он не мог быть похотливым хищником. Как можно зверем наброситься на ангела, если ангел, на которого набрасываешься, зверем набрасывается на тебя? Хищнику требуется жертва, нужна пассивность, которой в Сониных поцелуях отнюдь не было. Сжатый в ее объятиях, Пипер чувствовал себя во власти могучей, как слон, женщины; и даже если бы он не был обделен воображением, он не сумел бы вообразить себя при этом хищником. Все предельно затруднялось, и Пипер, глядя с палубы, как разбегаются к горизонту пенные борозды из-под кормы, переживал очередное противоречие Искусства и Жизни. Чтоб разрядить свои чувства, он достал гроссбух и записал: «Зрелые отношения требуют жертвы идеалов в интересах опыта, необходимо встать лицом к лицу с действительностью».
Ближе к ночи Пипер начал становиться лицом к лицу. Перед ужином он выпил две двойные порции водки, за едой осушил бутылку вина с уместным названием «Либфрау-мильх», подкрепил свои намерения чашкой кофе с бенедиктином и в лифте осыпал Соню ласками и обдал перегаром.
– Слушай, это вовсе не обязательно, – сказала она, когда Пипер пустил в ход руки. Но тот был тверд.
– Дорогая, мы же эмоционально зрелые люди, – выговорил он и по стенке добрел до двери каюты. Соня опередила его и включила свет. Пипер свет выключил.
– Я люблю тебя, – сказал он.
– Да успокой ты свою совесть, – сказала Соня. – И к тому же… Пипер перевел дыхание и со страстным упорством обхватил ее, они рухнули на постель.
– Какие у тебя груди, волосы, губы…
– У меня началось, – сказала Соня.
– Началось… – бормотал Пипер. – Какая у тебя кожа, какие у тебя…
– Началось у меня, – сказала Соня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Действительность, знаешь ли, тоже не сахар, – заметила Соня, втайне желая, чтобы Пипер хоть ненадолго спустился со своих высот. – Мы живем в безумном мире. Кругом террор, убийства, насилие, а «Девство» отвлекает от всего этого: оно – о двух людях, которые нужны друг другу.
– И очень плохо, что нужны, – сказал Пипер. – Это противоестественно.
– Летать на Луну тоже противоестественно, а вот летают же. А ракеты, наведенные одна на другую и грозящие обоюдной гибелью? Да куда ни глянь – всюду что-нибудь противоестественное.
– Только не в «Поисках», – сказал Пипер.
– Тогда какое же они имеют отношение к действительности?
– Действительность, – заявил Пипер, снова черпая фразы из «Нравственного романа», – есть актуализация вещей в бытийственном контексте. Сфера человеческого сознания – та область, в которой происходит восстановление в правах традиционных ценностей…
Пипер цитировал, а Соня вздыхала и надеялась, что он и в самом деле восстановит в правах традиционные ценности – сделает ей предложение или хотя бы залезет к ней в постель и докажет свою любовь добрым старым способом. Но Пиперу и тут мешали принципы. Ночью в постели он упорно занимался литературой: прочитывал несколько страниц «Доктора Фауста» и раскрывал свой молитвенник – «Нравственный роман». Затем он выключал свет и, невзирая на Сонины прелести, мгновенно и крепко засыпал.
Соня лежала без сна в некотором недоумении. То ли женщины его не привлекают вообще, то ли она в частности; наконец она пришла к выводу, что связалась с одержимым, и решила отложить обсуждение сексуальных наклонностей Пипера до лучших времен. В конце концов, важнее всего было охранить его спокойствие и сберечь самообладание – а раз уж ему заодно приспичило целомудрие, то пожалуйста.
Джинна из бутылки выпустил средь бела дня сам Пипер – на верхней палубе, в солярии. Он размышлял над тем, что, по словам Сони, ему не хватает жизненного опыта, без которого писателю не обойтись. А опыт, считал Пипер, дается наблюдением. Он разлегся в шезлонге, приняв позицию наблюдателя, и чуть не ткнулся носом в женщину средних лет, вылезшую из бассейна. На ее ляжках он приметил сзади вмятинки. Пипер раскрыл свой гроссбух для Нужных Фраз и записал: «Ноги, захватанные хищным временем»; потом – запасной вариант: «Отметины былых страстей».
– Что за отметины? – спросила Соня, заглянув ему через плечо.
– Вмятинки на ногах у этой женщины, – пояснил Пипер, – вон, которая садится.
Соня окинула женщину критическим взглядом.
– Они возбуждают тебя?
– Нет, конечно, – возмутился Пипер. – Я просто зафиксировал факт: может пригодиться для книги. Ты же говорила, что мне не хватает опыта, вот я и пополняю его.
– Хорошенькое пополнение опыта, – сказала Соня, – пялиться на пожилых теток.
– Ни на кого я не пялюсь. Я всего лишь наблюдал. Сексуального подтекста в этом не было.
– Могла бы и сама сообразить, – проговорила Соня и снова улеглась.
– Что сообразить?
– Что не было сексуального подтекста. У тебя его никогда не бывает.
Пипер посидел, подумал над этим замечанием. В нем был оттенок горечи, и он насторожился. Секс. Секс и Соня. Соня и секс. Секс и любовь. Секс без любви и с любовью. Вообще секс. Сомнительнейший источник нескончаемых фантазий, шестнадцать лет нарушавший мирное течение дней Пипера и противоречивших его литературным принципам. Великие романы обходили секс стороной. Они ограничивались Любовью, и Пипер желал следовать их предначертаниям. Он берег себя для великого любовного свершения, которое сольет воедино секс и любовь в горниле всепожирающей и всевознаграждающей прочувствованной страсти, и все женщины его фантазий, все руки, ноги, груди и ягодицы, мечтавшиеся ему порознь, сплавятся и образуют идеальную жену. Одушевленный высочайшим чувством к ней, он будет вправе утолять самые свои низменные побуждения. Пропасть между животной натурой Пипера и ангельской природой его возлюбленной исчезнет в обоюдном пламени и тому подобное. Это обещали великие романы. К сожалению, в них не объяснялось, как это произойдет. Любовь, распаленная страстью, куда-то уводила, и Пипер не очень понимал куда. По-видимому, к счастью. Но во всяком случае идеальный брак освободит его из-под власти фантазии, где хищный и похотливый Пипер рыскал по темным улочкам в поисках невинных жертв и подчинял их своим вожделениям; учитывая же, что вожделел он вслепую и в женской анатомии был полный профан, кончиться это могло либо клиникой, либо полицейским участком.
И вот теперь в Соне он, казалось бы, обрел женщину, оценившую его и вполне пригодную на роль идеальной возлюбленной. Но тут были свои загвоздки: женский идеал Пипера, извлеченный из великих романов, отличала чистота помыслов и глубина чувствований. Но глубинным чувствованиям надлежало оставаться глубинными, а Сониным глубины недоставало – это было ясно даже и Пиперу. Соня источала готовность перейти от слов к делу и путала ему все карты. Во-первых, с нею он не мог быть похотливым хищником. Как можно зверем наброситься на ангела, если ангел, на которого набрасываешься, зверем набрасывается на тебя? Хищнику требуется жертва, нужна пассивность, которой в Сониных поцелуях отнюдь не было. Сжатый в ее объятиях, Пипер чувствовал себя во власти могучей, как слон, женщины; и даже если бы он не был обделен воображением, он не сумел бы вообразить себя при этом хищником. Все предельно затруднялось, и Пипер, глядя с палубы, как разбегаются к горизонту пенные борозды из-под кормы, переживал очередное противоречие Искусства и Жизни. Чтоб разрядить свои чувства, он достал гроссбух и записал: «Зрелые отношения требуют жертвы идеалов в интересах опыта, необходимо встать лицом к лицу с действительностью».
Ближе к ночи Пипер начал становиться лицом к лицу. Перед ужином он выпил две двойные порции водки, за едой осушил бутылку вина с уместным названием «Либфрау-мильх», подкрепил свои намерения чашкой кофе с бенедиктином и в лифте осыпал Соню ласками и обдал перегаром.
– Слушай, это вовсе не обязательно, – сказала она, когда Пипер пустил в ход руки. Но тот был тверд.
– Дорогая, мы же эмоционально зрелые люди, – выговорил он и по стенке добрел до двери каюты. Соня опередила его и включила свет. Пипер свет выключил.
– Я люблю тебя, – сказал он.
– Да успокой ты свою совесть, – сказала Соня. – И к тому же… Пипер перевел дыхание и со страстным упорством обхватил ее, они рухнули на постель.
– Какие у тебя груди, волосы, губы…
– У меня началось, – сказала Соня.
– Началось… – бормотал Пипер. – Какая у тебя кожа, какие у тебя…
– Началось у меня, – сказала Соня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70