Собака – одни ребра и выпученные щенячьи глаза – припала к ногам хозяина. Над землей летели не то куры, не то пригоршни перьев. Лист железа, содранный ветром, понесся по воздуху, хрустко бренча, как серебряная бумага.
– Ах-х! – выдохнула женщина в шею мужа, бывшую прежде такой сильной.
Ломались огромные деревья. Два-три грохнули оземь, каждое – как серый взрыв. Будто взорвался порох. Желтая корова, вскидывая рога, успела проскочить под ветвями. Вихрь швырнул мужчину и женщину на землю с такой же легкостью и простотой, с какою валил деревья. Он и она лежали и смотрели друг на друга, в глаза друг другу, а собака лизала им руки с медленным шершавым упорством, словно обнаружив для себя незнакомый вкус.
– Мы вроде бы живы, – слабо усмехнулся он.
Ливень забивал ему рот.
– Бедная наша корова! – воскликнула она.
– Да ничего с ней не случилось.
– Я знаю, – крикнула она, – знаю!
Дождевые струи пузырились у нее на губах.
Мокрая холодная пелена окутывала их, пока они не почувствовали себя нагими, – казалось, тело облегает только дождь. Его струи косо били по расщепленным пням на месте прежних деревьев, потом начали падать отвесно, стало быть, ветер прекратился. Теперь был только ливень.
– Что это мы тут сидим? – засмеялся Стэн, такой неожиданно юный в своей наготе.
И совсем юной показалась ей его голова с прилипшими к коже волосами.
– Да, – сказала она, – должно быть, мы малость рехнулись.
Она глядела на него изумленно, будто увидела в первый раз, и готова была оправдать любую необузданность поступков или чувств. В самом деле, чего ей, собственно, бояться, сидя у растерзанных деревьев с этим молодым и незнакомым нагим человеком. Если у нее родится сын, думала она, может, он будет таким же белозубым, с глянцевой кожей и с такой же четко очерченной красивой головой. Ей захотелось целовать его, но это нарушило бы то состояние особой чистоты, что пришла к ним после всего, что они испытали. И она быстро поднялась на ноги и расправила на себе мокрую тряпку, что была раньше юбкой, – дел впереди невпроворот, а от всяких дум жизнь не станет другой.
– Старый сарай начисто смело, – сказал муж, – а новый стоит, так что сарай у нас есть.
– И корова наша чудом уцелела, – выговорила она мокрые, беспомощные слова.
Пес отряхивал свои останки – сейчас он казался собственным скелетом.
Мужчина и женщина пошли сквозь дождь, обнявшись, не потому что нуждались в поддержке – ураган теперь стих, – а потому, что уже привыкли ощущать тепло друг друга и им не хотелось размыкать рук.
По крайней мере хоть это нам осталось, подумал Стэн Паркер и опять вспомнил фигуры, бредущие по страницам его детства сквозь засуху, голод, войну, через огромные пустыни человеческой и божьей несправедливости, в то время как он лежал на диване, набитом конским волосом. И вот он сам нащупывает путь в бедствии, теперь уже постигшем его самого. Он не умел истолковать того, что молния начертала на их жизни.
– Поищи, милый, может, найдешь сухое полено, – сказала жена, стоя в их не тронутом бурей доме и выкручивая мокрые волосы.
И немного погодя он нашел; в очаге затеплился скромный огонек. А снаружи спокойно плыли серые клочья туч и вдали горел оранжевый огонь заката, сверкая пророческой мощью, но истолковать это пророчество было так же трудно, как высверки молний.
Впрочем, человек, взявшийся за свои вечерние дела, даже и не пытался. Он устал. И под оранжевым небом ему было покойно. Буря отняла у него все силы. Он не умел заглядывать вперед и со временем пришел к заключению, что он пленник своего, человеческого, разума и этот разум – тоже одно из таинств природы. Только иногда соприкосновенье рук, всплывшая тишина, дерево неожиданной формы или первая проглянувшая звезда намекали на возможность освобождения.
Но оно еще не наступило. А Стэн и не просил о нем.
На вялых ногах он вошел в дом и благодарно услышал, как жена растирает свое тело перед огнем.
Глава шестая
Скоро от удара молнии почти не осталось следов. Трех раздавленных кур скормили собаке, доски от разрушенного сарая снова пошли в ход, и смятенные чувства улеглись. Расщепленные стволы громадных деревьев были постепенно срублены, притащены и аккуратно сложены человеком-муравьем. Его муравьиха наблюдала за ним в промежутках между своими трудами. Она видела, как он хоть и пошатываясь, но продвигался по неровной земле. И не было сомнений, что он в конце концов сделает то, что решил; только путь к цели был мучительнее, и его сила, прежде казавшаяся беспредельной, пожалуй, чуть-чуть пошла на убыль.
Иногда в звенящие звуками послеполуденные часы, когда слабеет вера, а туман в голове густеет, когда петух долдонит в крапиве, а куры нежатся в пыли, мужчина и женщина, прищурясь от солнца, оглядывали плоды своей муравьиной деятельности. Немного дальше по их тропе, которая от частого пользования мало-помалу превратилась в дорогу, недалеко от Паркеров под эвкалиптами и перечными деревьями самовольно поселилось еще одно семейство по фамилии Квигли. В семье было двое стариков – дряхлый, желтый, обросший седой щетиной отец, которого положили в тени на матрас, где он так и остался, и мать, со смутным удивлением озиравшая эти места, куда ее на старости лет неизвестно зачем привезли. Она недоуменно сидела возле мужа, и руки ее сжимались и разжимались, точно надеялись удержать что-то выпавшее из них на прежнем месте. Так она и просидела весь день среди свернутых тюфяков и связанных гроздьями кур, рядом с лежащим, как тюк, мужем, а дочь и сыновья сновали мимо, стараясь разыскать куда-то не туда засунутые вещи.
Двое сыновей Квигли в сползающих штанах, с длинными мускулистыми и жилистыми руками готовились сколачивать дощатый домик – жилье для родителей. Но эти два изобретательных паренька, которые могли смастерить что угодно из проволоки, жестянки или мешка, должны были потом вернуться в Бенгели, где они, как выяснилось, работали на строительстве дороги. И пока они сновали взад-вперед, что-то отбирая и что-то изобретая на ходу, недоуменный взгляд матери, скользивший по всему, что было вокруг, так же недоуменно вобрал в себя двух долговязых пареньков, словно бы и не она их родила. Жизнь уже прошла мимо, оставив старуху сидеть среди тюков.
– Папа нехорошо выглядит, Долл, – сказала она своей долговязой дочери, которая развязывала гроздь рыжих кур.
Долговязая девушка подошла и наклонилась над отцом.
– Не хуже, чем всегда, – сказала она, длинной своей рукой отгоняя мух.
Как и братья, она была длиннонога и длиннорука. Но с коротким туловищем. Как и братья, она была словно вырезана из дерева, но если молодые люди походили на грубоватых божков, то она напоминала незаконченный тотем, значение которого трудно было разгадать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173
– Ах-х! – выдохнула женщина в шею мужа, бывшую прежде такой сильной.
Ломались огромные деревья. Два-три грохнули оземь, каждое – как серый взрыв. Будто взорвался порох. Желтая корова, вскидывая рога, успела проскочить под ветвями. Вихрь швырнул мужчину и женщину на землю с такой же легкостью и простотой, с какою валил деревья. Он и она лежали и смотрели друг на друга, в глаза друг другу, а собака лизала им руки с медленным шершавым упорством, словно обнаружив для себя незнакомый вкус.
– Мы вроде бы живы, – слабо усмехнулся он.
Ливень забивал ему рот.
– Бедная наша корова! – воскликнула она.
– Да ничего с ней не случилось.
– Я знаю, – крикнула она, – знаю!
Дождевые струи пузырились у нее на губах.
Мокрая холодная пелена окутывала их, пока они не почувствовали себя нагими, – казалось, тело облегает только дождь. Его струи косо били по расщепленным пням на месте прежних деревьев, потом начали падать отвесно, стало быть, ветер прекратился. Теперь был только ливень.
– Что это мы тут сидим? – засмеялся Стэн, такой неожиданно юный в своей наготе.
И совсем юной показалась ей его голова с прилипшими к коже волосами.
– Да, – сказала она, – должно быть, мы малость рехнулись.
Она глядела на него изумленно, будто увидела в первый раз, и готова была оправдать любую необузданность поступков или чувств. В самом деле, чего ей, собственно, бояться, сидя у растерзанных деревьев с этим молодым и незнакомым нагим человеком. Если у нее родится сын, думала она, может, он будет таким же белозубым, с глянцевой кожей и с такой же четко очерченной красивой головой. Ей захотелось целовать его, но это нарушило бы то состояние особой чистоты, что пришла к ним после всего, что они испытали. И она быстро поднялась на ноги и расправила на себе мокрую тряпку, что была раньше юбкой, – дел впереди невпроворот, а от всяких дум жизнь не станет другой.
– Старый сарай начисто смело, – сказал муж, – а новый стоит, так что сарай у нас есть.
– И корова наша чудом уцелела, – выговорила она мокрые, беспомощные слова.
Пес отряхивал свои останки – сейчас он казался собственным скелетом.
Мужчина и женщина пошли сквозь дождь, обнявшись, не потому что нуждались в поддержке – ураган теперь стих, – а потому, что уже привыкли ощущать тепло друг друга и им не хотелось размыкать рук.
По крайней мере хоть это нам осталось, подумал Стэн Паркер и опять вспомнил фигуры, бредущие по страницам его детства сквозь засуху, голод, войну, через огромные пустыни человеческой и божьей несправедливости, в то время как он лежал на диване, набитом конским волосом. И вот он сам нащупывает путь в бедствии, теперь уже постигшем его самого. Он не умел истолковать того, что молния начертала на их жизни.
– Поищи, милый, может, найдешь сухое полено, – сказала жена, стоя в их не тронутом бурей доме и выкручивая мокрые волосы.
И немного погодя он нашел; в очаге затеплился скромный огонек. А снаружи спокойно плыли серые клочья туч и вдали горел оранжевый огонь заката, сверкая пророческой мощью, но истолковать это пророчество было так же трудно, как высверки молний.
Впрочем, человек, взявшийся за свои вечерние дела, даже и не пытался. Он устал. И под оранжевым небом ему было покойно. Буря отняла у него все силы. Он не умел заглядывать вперед и со временем пришел к заключению, что он пленник своего, человеческого, разума и этот разум – тоже одно из таинств природы. Только иногда соприкосновенье рук, всплывшая тишина, дерево неожиданной формы или первая проглянувшая звезда намекали на возможность освобождения.
Но оно еще не наступило. А Стэн и не просил о нем.
На вялых ногах он вошел в дом и благодарно услышал, как жена растирает свое тело перед огнем.
Глава шестая
Скоро от удара молнии почти не осталось следов. Трех раздавленных кур скормили собаке, доски от разрушенного сарая снова пошли в ход, и смятенные чувства улеглись. Расщепленные стволы громадных деревьев были постепенно срублены, притащены и аккуратно сложены человеком-муравьем. Его муравьиха наблюдала за ним в промежутках между своими трудами. Она видела, как он хоть и пошатываясь, но продвигался по неровной земле. И не было сомнений, что он в конце концов сделает то, что решил; только путь к цели был мучительнее, и его сила, прежде казавшаяся беспредельной, пожалуй, чуть-чуть пошла на убыль.
Иногда в звенящие звуками послеполуденные часы, когда слабеет вера, а туман в голове густеет, когда петух долдонит в крапиве, а куры нежатся в пыли, мужчина и женщина, прищурясь от солнца, оглядывали плоды своей муравьиной деятельности. Немного дальше по их тропе, которая от частого пользования мало-помалу превратилась в дорогу, недалеко от Паркеров под эвкалиптами и перечными деревьями самовольно поселилось еще одно семейство по фамилии Квигли. В семье было двое стариков – дряхлый, желтый, обросший седой щетиной отец, которого положили в тени на матрас, где он так и остался, и мать, со смутным удивлением озиравшая эти места, куда ее на старости лет неизвестно зачем привезли. Она недоуменно сидела возле мужа, и руки ее сжимались и разжимались, точно надеялись удержать что-то выпавшее из них на прежнем месте. Так она и просидела весь день среди свернутых тюфяков и связанных гроздьями кур, рядом с лежащим, как тюк, мужем, а дочь и сыновья сновали мимо, стараясь разыскать куда-то не туда засунутые вещи.
Двое сыновей Квигли в сползающих штанах, с длинными мускулистыми и жилистыми руками готовились сколачивать дощатый домик – жилье для родителей. Но эти два изобретательных паренька, которые могли смастерить что угодно из проволоки, жестянки или мешка, должны были потом вернуться в Бенгели, где они, как выяснилось, работали на строительстве дороги. И пока они сновали взад-вперед, что-то отбирая и что-то изобретая на ходу, недоуменный взгляд матери, скользивший по всему, что было вокруг, так же недоуменно вобрал в себя двух долговязых пареньков, словно бы и не она их родила. Жизнь уже прошла мимо, оставив старуху сидеть среди тюков.
– Папа нехорошо выглядит, Долл, – сказала она своей долговязой дочери, которая развязывала гроздь рыжих кур.
Долговязая девушка подошла и наклонилась над отцом.
– Не хуже, чем всегда, – сказала она, длинной своей рукой отгоняя мух.
Как и братья, она была длиннонога и длиннорука. Но с коротким туловищем. Как и братья, она была словно вырезана из дерева, но если молодые люди походили на грубоватых божков, то она напоминала незаконченный тотем, значение которого трудно было разгадать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173