А потом она покорно приняла в себя мой дух, пробудивший в ней желание улететь из темницы, куда заключили ее люди. Теперь Мария может жить, только существуя во мне, и она спокойна и счастлива. Образ Иполита, верно, еще сохранил в ее душе какие-то смутные очертания, но скоро рассеются и они. Барон и старый художник глядят на меня враждебными глазами, но сколь поразительно то, как и тут сказывается сила, которую даровала мне природа. Им, должно быть, жутко ощущать, что, несмотря на сопротивление, они вынуждены признать повелителя. Ты знаешь, каким удивительным способом я накопил сокровища тайных познаний. Ты никогда не мог заставить себя прочесть эту книгу*, хоть тебя и поразили бы в ней такие великолепные комбинации природных сил и воздействий, каких не найти ни в одном из учебников физики. Не брезгую я и тем, чтобы порой подготовить все заранее, -- да разве это надувательство, когда толпа, разинув рот от испуга, удивляется чему-то, что она вполне справедливо считает чудом, ведь понимание наиболее простой и доступной его причины разрушает не само чудо, а лишь удивление перед ним? Иполит -- полковник на службе в ..., в самой гуще сражений. Я не желаю ему смерти, пусть возвращается, тем великолепнее будет мой триумф, ибо я не сомневаюсь в победе. А если противник окажется более опасным, нежели я предполагал, то можешь мне поверить, что ощущение моей силы...
ОДИНОКИЙ ЗАМОК
Гроза миновала, и пылающее багровым пожаром закатное солнце показалось меж темных туч, которые, быстро уносясь прочь, исчезали в глубоких лощинах. Вечерний ветерок взмахнул своими крылами, и в теплом воздухе волнами заструились ароматы, источаемые деревьями, цветами и травами. Когда я вышел из лесу, прямо передо мной в цветущей долине приветливо раскинулась деревня, о близости которой возвестил мне рожок почтовой кареты, и высоко в небо возносились готические башни замка, окна которого так сверкали в лучах солнца, словно наружу рвались горевшие в залах огни. До меня донесся звон колоколов и духовные песнопения: вдали я заметил торжественную похоронную процессию, направлявшуюся от замка к кладбищу; когда я наконец добрался туда, пение уже смолкло, гроб опустили подле могилы, открыв его согласно здешним обычаям, и пастор начал читать последнюю молитву. Они уже собирались снова возложить крышку на гроб, когда я подошел ближе и поглядел на покойного. То был мужчина преклонных лет, лежавший с таким радостным и спокойным лицом, словно он тихо забылся мирным сном. Старик-крестьянин проговорил с глубоким волнением:
-- Поглядите, как красиво лежит тут наш старый Франц, да ниспошли мне Господь столь же благочестивую кончину -- воистину, блаженны упокоившиеся в Боге!
Мне подумалось, что это и есть истинная тризна по благочестивому усопшему, а слова старого крестьянина -- лучшая из надгробных речей. Гроб опустили в могилу, и когда комья земли с глухим стуком упали на него, меня охватила такая горькая печаль, словно в мертвенно-холодной земле лежал мой самый близкий друг. Я уже собирался подняться в гору, где стоял замок, когда ко мне подошел пастор, у которого я осведомился о покойном. Старый художник Франц Бикерт, три года одиноко живший в пустом замке в качестве кастеляна, -- вот кого сейчас опустили в могилу. Я пожелал отправиться в замок; до прибытия поверенного нынешнего владельца замка ключами распоряжался пастор, и, сопровождаемый им, я, не без внутренней дрожи, вошел в опустевшие просторные залы, где некогда весело хозяйничали люди и где теперь царила мертвая тишина. Последние три года, прожитые им в замке отшельником, Бикерт посвятил весьма удивительным занятиям искусством. Без всякой помощи даже в том, что касается механических приспособлений, он взялся расписать в готическом стиле верхний этаж, где и сам жил в одной из комнат; в фантастических сочетаниях разнородных элементов, что вообще характерно для готических росписей, даже мимолетный взгляд угадывал исполненные глубокого смысла аллегории. Чаще всего повторялось отвратительное изображение дьявола, подглядывающего за спящей девушкой. Я поспешил в комнату Бикерта. Кресло было отодвинуто от стола, на котором лежал незаконченный рисунок, так словно Бикерт только что поднялся, прервав работу; на спинке кресла висел серый сюртук, а на столе рядом с рисунком лежала серая шапочка. Казалось, будто старик с приветливым набожным лицом, перед которым оказались бессильны даже смертные муки, сейчас войдет в комнату, сердечно приветствуя оказавшегося тут незнакомца. -- Я сообщил пастору о своем намерении несколько дней, а может и недель, пожить в замке. Это показалось ему странным; очень жаль, ответил он, но он не может исполнить моего желания, ибо до прибытия поверенного судебные власти опечатают замок и тут не должен находиться никто из посторонних.
-- А если я и есть поверенный? -- спросил я, предъявив ему доверенность барона Ф., нового владельца замка. Изрядно удивленный пастор осыпал меня изъявлениями учтивости и предложил комнату в своем доме, полагая, что мне не захочется жить в пустынном замке. Но я отклонил его предложение и поселился тут; оставленные Бикертом бумаги более всего занимали меня в часы досуга. Вскоре я обнаружил несколько листков, на которых в виде коротких, похожих на дневниковые, записей описывалась катастрофа, в которой погибла целая ветвь знатной семьи. А сопоставление с весьма забавным опусом "Сны -- пеной полны" и с отрывками из двух писем, должно быть, каким-то необычным образом попавших к художнику, дополняет и завершает картину.
Из дневника Бикерта
Разве не сражался я, подобно святому Антонию, с тремя тысячами дьяволов и не выказал такого же мужества? -- Стоит только смело поглядеть им в глаза, и они рассеиваются как дым. Если бы Альбан мог читать у меня в душе, он увидел бы там почтительные извинения за то, что я приписывал ему все те дьявольские козни, которые яркими красками рисовала моя легковозбудимая фантазия в наказание и в назидание мне самому! -- Он здесь! -- молодой -здоровый -- цветущий! -- Кудри Аполлона, чело Зевса, взор, как у Марса, осанка вестника богов -- все, как описывал героя Гамлет*. -- Мария уже словно не на земле, она парит в сияющих небесах -- Иполит и Мария -- какая прекрасная пара!
И все же я не доверяю ему -- почему он запирается у себя в комнате? -почему, крадучись, бродит ночами по замку, точно подкарауливающая свою жертву смерть? -- я не доверяю ему! -- Временами меня осеняет мысль, что мне следовало бы быстрым и верным ударом пронзить его своей шпагой, спрятанной в трости, а затем вежливо произнести: "pardonnez"(Простите (франц.)). -Я не доверяю ему!
Странное происшествие! -- Когда мы шли по коридору с моим другом, с которым допоздна беседовали о том и о сем, мимо нас проскользнула высокая худая фигура в белом шлафроке и со свечой в руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
ОДИНОКИЙ ЗАМОК
Гроза миновала, и пылающее багровым пожаром закатное солнце показалось меж темных туч, которые, быстро уносясь прочь, исчезали в глубоких лощинах. Вечерний ветерок взмахнул своими крылами, и в теплом воздухе волнами заструились ароматы, источаемые деревьями, цветами и травами. Когда я вышел из лесу, прямо передо мной в цветущей долине приветливо раскинулась деревня, о близости которой возвестил мне рожок почтовой кареты, и высоко в небо возносились готические башни замка, окна которого так сверкали в лучах солнца, словно наружу рвались горевшие в залах огни. До меня донесся звон колоколов и духовные песнопения: вдали я заметил торжественную похоронную процессию, направлявшуюся от замка к кладбищу; когда я наконец добрался туда, пение уже смолкло, гроб опустили подле могилы, открыв его согласно здешним обычаям, и пастор начал читать последнюю молитву. Они уже собирались снова возложить крышку на гроб, когда я подошел ближе и поглядел на покойного. То был мужчина преклонных лет, лежавший с таким радостным и спокойным лицом, словно он тихо забылся мирным сном. Старик-крестьянин проговорил с глубоким волнением:
-- Поглядите, как красиво лежит тут наш старый Франц, да ниспошли мне Господь столь же благочестивую кончину -- воистину, блаженны упокоившиеся в Боге!
Мне подумалось, что это и есть истинная тризна по благочестивому усопшему, а слова старого крестьянина -- лучшая из надгробных речей. Гроб опустили в могилу, и когда комья земли с глухим стуком упали на него, меня охватила такая горькая печаль, словно в мертвенно-холодной земле лежал мой самый близкий друг. Я уже собирался подняться в гору, где стоял замок, когда ко мне подошел пастор, у которого я осведомился о покойном. Старый художник Франц Бикерт, три года одиноко живший в пустом замке в качестве кастеляна, -- вот кого сейчас опустили в могилу. Я пожелал отправиться в замок; до прибытия поверенного нынешнего владельца замка ключами распоряжался пастор, и, сопровождаемый им, я, не без внутренней дрожи, вошел в опустевшие просторные залы, где некогда весело хозяйничали люди и где теперь царила мертвая тишина. Последние три года, прожитые им в замке отшельником, Бикерт посвятил весьма удивительным занятиям искусством. Без всякой помощи даже в том, что касается механических приспособлений, он взялся расписать в готическом стиле верхний этаж, где и сам жил в одной из комнат; в фантастических сочетаниях разнородных элементов, что вообще характерно для готических росписей, даже мимолетный взгляд угадывал исполненные глубокого смысла аллегории. Чаще всего повторялось отвратительное изображение дьявола, подглядывающего за спящей девушкой. Я поспешил в комнату Бикерта. Кресло было отодвинуто от стола, на котором лежал незаконченный рисунок, так словно Бикерт только что поднялся, прервав работу; на спинке кресла висел серый сюртук, а на столе рядом с рисунком лежала серая шапочка. Казалось, будто старик с приветливым набожным лицом, перед которым оказались бессильны даже смертные муки, сейчас войдет в комнату, сердечно приветствуя оказавшегося тут незнакомца. -- Я сообщил пастору о своем намерении несколько дней, а может и недель, пожить в замке. Это показалось ему странным; очень жаль, ответил он, но он не может исполнить моего желания, ибо до прибытия поверенного судебные власти опечатают замок и тут не должен находиться никто из посторонних.
-- А если я и есть поверенный? -- спросил я, предъявив ему доверенность барона Ф., нового владельца замка. Изрядно удивленный пастор осыпал меня изъявлениями учтивости и предложил комнату в своем доме, полагая, что мне не захочется жить в пустынном замке. Но я отклонил его предложение и поселился тут; оставленные Бикертом бумаги более всего занимали меня в часы досуга. Вскоре я обнаружил несколько листков, на которых в виде коротких, похожих на дневниковые, записей описывалась катастрофа, в которой погибла целая ветвь знатной семьи. А сопоставление с весьма забавным опусом "Сны -- пеной полны" и с отрывками из двух писем, должно быть, каким-то необычным образом попавших к художнику, дополняет и завершает картину.
Из дневника Бикерта
Разве не сражался я, подобно святому Антонию, с тремя тысячами дьяволов и не выказал такого же мужества? -- Стоит только смело поглядеть им в глаза, и они рассеиваются как дым. Если бы Альбан мог читать у меня в душе, он увидел бы там почтительные извинения за то, что я приписывал ему все те дьявольские козни, которые яркими красками рисовала моя легковозбудимая фантазия в наказание и в назидание мне самому! -- Он здесь! -- молодой -здоровый -- цветущий! -- Кудри Аполлона, чело Зевса, взор, как у Марса, осанка вестника богов -- все, как описывал героя Гамлет*. -- Мария уже словно не на земле, она парит в сияющих небесах -- Иполит и Мария -- какая прекрасная пара!
И все же я не доверяю ему -- почему он запирается у себя в комнате? -почему, крадучись, бродит ночами по замку, точно подкарауливающая свою жертву смерть? -- я не доверяю ему! -- Временами меня осеняет мысль, что мне следовало бы быстрым и верным ударом пронзить его своей шпагой, спрятанной в трости, а затем вежливо произнести: "pardonnez"(Простите (франц.)). -Я не доверяю ему!
Странное происшествие! -- Когда мы шли по коридору с моим другом, с которым допоздна беседовали о том и о сем, мимо нас проскользнула высокая худая фигура в белом шлафроке и со свечой в руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14