Окна были широко распахнуты, и в комнату врывался пыльный теплый воздух раннего лета. В комнате уже начинало темнеть, когда в дверь постучали. На пороге появилась Нина, лицо ее было суровым.
– К тебе пришли.
Нина отступила в сторону, и Алекс увидел Клаудию. Она была бледна и казалась похудевшей, может быть, благодаря тесной блузке из тонкого голубого материала и облегающей юбке, едва достававшей ей до колен. Лицо девушки выглядело усталым, а сама она часто и неглубоко дышала, словно поднималась по ступенькам бегом.
– Клаудия, входи, – пригласил Алекс. – Что-нибудь случилось?
Клаудия шагнула в комнату и прикрыла за собой дверь.
Прислонившись к ней спиной, она вцепилась пальцами в ее ручку.
– Я пришла сказать тебе, – начала она и замолчала, глубоко вдохнув воздух. В ее взгляде была заметна нерешительность. – Я пришла сказать тебе, что мы со Стиви расстались.
Алекс поднялся и стоял, глядя на нее, не в силах произнести ни слова. Его сердце стучало редко и сильно, а изнутри поднималась какая-то дрожь. Он не знал, что сказать.
– Почему? – выдавил он наконец.
Клаудия не ответила. Губы ее дрожали.
Внезапно все окружающее перестало для него существовать, все, кроме прыгающих губ Клаудии. Как во сне, он шагнул вперед и неловко наклонился, заглядывая в ее глаза. Горячее дыхание Клаудии коснулось его лица. Губы ее тоже были горячими и сухими, и, когда они подались и раскрылись под его губами, Алекс позабыл обо всем, проваливаясь в сладостную бездну новых ощущений – триумфа победы и радости, страсти и безграничной любви. Даже легкий страх, который он почувствовал, и тот был легким и приятным.
* * *
На той же неделе, когда Нина была на работе, единственным звуком, раздававшимся в комнате Алекса, был тихий шорох их одежд. Дрожа как в лихорадке, Алекс снял с нее блузку, расстегнул юбку и ласкал ладонями ее полные груди и гладкие бедра. Его нетерпеливые губы смыкались на твердых сосках, а сердце бешено колотилось о ребра с силой парового молота. Он поднял ее на руки и отнес на кровать, захваченный красотой ее прекрасного тела, которое было словно выточено из желтоватой слоновой кости. Он никогда еще не раздевал женщину и никогда не переживал такого взрыва страсти. Отдаваясь ему, Клаудия тихо ахнула, и Алекс, приникший к ее губам в долгом поцелуе, овладел ею.
– Я люблю тебя, Клаудия, – прошептал он. – Я люблю тебя.
Он прижимал ее к себе, чувствуя ее груди на своей коже.
– Скажи, что ты любишь меня, скажи, что чувствуешь меня внутри, скажи, что хочешь только меня!
Хриплый шепот Клаудии отвечал ему, неровное дыхание вырывалось из груди с легким стоном, а ногти впивались ему в бока. Грудь ее внезапно затвердела, а все тело изогнулось дугой навстречу ему. Ее пламенные объятия подсказали Алексу, что теперь она принадлежит только ему, и это продолжалось до тех пор, пока он не взорвался внутри нее и не провалился в ее влажно пульсирующую бездну...
Только потом, когда Алекс приподнялся на локте и в приливе нежных чувств наклонился над Клаудией, он заметил на белой простыне расплывающееся алое пятно.
– Я думал... Я не знал, что ты девушка, – прошептал он.
Клаудия не ответила, только прижалась к нему, тихо целуя и тихо плача в его объятиях.
Часть вторая
Любовь
(1967-1977)
Глава 7
Шел сильный дождь. Его косые серые струи с силой полосовали пустынную взлетную полосу, на которую неуверенно опустился реактивный “Лир”. Гримальди с тоской глядел сквозь иллюминатор на темные деревья, низко склоняющиеся к земле под напором бешеного ветра. Он никак не мог узнать этот аэродром. Ему казалось, что они приземлились в Виргинии, возможно, на самой “Ферме”, – тренировочной базе ЦРУ, а может быть, где-то на Восточном побережье, между Нью-Йорком и Вашингтоном. Судя по царившей в воздушном пространстве сутолоке, сквозь которую они прорывались перед заходом на посадку, совсем неподалеку должен был располагаться крупный аэропорт, такой, как Даллас или имени Кеннеди.
Самолет был частный, и на его фюзеляже не было никаких опознавательных знаков. Гримальди был единственным пассажиром на борту. Перед выходом стюард вручил ему его плащ и громоздкий кофр, одарив на прощание ослепительной улыбкой. Это был изящный, грациозный парень с матовой кожей и слегка раскосыми глазами; при взгляде на его лицо Гримальди ощутил легкий укол боли, когда в его мозгу ожили и снова растворились горькие и в то же время сладостные воспоминания.
Положив аккуратно сложенный плащ на свободное сиденье радом, он проверил узел своего широкого галстука из голубого шелка и слегка пригладил усы. Самолет медленно маневрировал на рулежных дорожках, и Гримальди позволил себе снова погрузиться в размышления. На протяжении последних двух дней – весь долгий путь от Лондона сюда – он не переставал раздумывать над тем, что могло послужить причиной его столь неожиданного и срочного отзыва и чем были вызваны все эти шпионские предосторожности, которыми сопровождался его стремительный вылет.
Руководствуясь какими-то загадочными соображениями, руководство ЦРУ организовало его возвращение как неотложную спасательную операцию. Можно было подумать, что он подвергается смертельной опасности!
Началось все с каблограммы в его лондонскую квартиру: “Совершенно секретно! Срочно! Вслух не прочитывать! Расшифровать собственноручно!” За сим следовали строгие инструкции ничего не сообщать коллегам из Центра координации и связи ЦРУ. Сложная схема выхода на контакт, включавшая в себя звонки из уличных телефонных будок, закончилась встречей на оживленном вокзале Чаринг-Кросс. Далее Гримальди вынужден был предпринять утомительное ночное путешествие в черном “ровере”, за рулем которого сидел совершенно незнакомый человек. Он намеренно выбрал самый тяжелый путь, чтобы избежать слежки, и наконец доставил своего пассажира на Бэйсинстокскую базу ВВС США, где на взлетной полосе его уже ждал этот самый самолет с включенными двигателями. В эти игры Гримальди не играл со времен Берлина, то есть уже больше пятнадцати лет.
Нельзя сказать, чтобы эти игры ему не нравились. Напротив, с тех пор как он утратил свою юношескую наивность, Гримальди воспринимал жизнь как бесконечную увлекательную игру. Это была настоящая головоломка, постоянное состязание в уме и изворотливости. Он отважно окунулся в нее с головой в возрасте восемнадцати лет, когда принял фамилию и национальность своего отчима и превратился из Фрэнки Флэнегана во Франко Гримальди.
Этим превращением завершился необычайный и болезненный процесс, который увлек юного Фрэнки еще в подростковом возрасте. Уже тогда он отличался от своих сверстников. Изнеженный, артистичный, он был неравнодушен к ярким краскам и многоцветным нарядам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
– К тебе пришли.
Нина отступила в сторону, и Алекс увидел Клаудию. Она была бледна и казалась похудевшей, может быть, благодаря тесной блузке из тонкого голубого материала и облегающей юбке, едва достававшей ей до колен. Лицо девушки выглядело усталым, а сама она часто и неглубоко дышала, словно поднималась по ступенькам бегом.
– Клаудия, входи, – пригласил Алекс. – Что-нибудь случилось?
Клаудия шагнула в комнату и прикрыла за собой дверь.
Прислонившись к ней спиной, она вцепилась пальцами в ее ручку.
– Я пришла сказать тебе, – начала она и замолчала, глубоко вдохнув воздух. В ее взгляде была заметна нерешительность. – Я пришла сказать тебе, что мы со Стиви расстались.
Алекс поднялся и стоял, глядя на нее, не в силах произнести ни слова. Его сердце стучало редко и сильно, а изнутри поднималась какая-то дрожь. Он не знал, что сказать.
– Почему? – выдавил он наконец.
Клаудия не ответила. Губы ее дрожали.
Внезапно все окружающее перестало для него существовать, все, кроме прыгающих губ Клаудии. Как во сне, он шагнул вперед и неловко наклонился, заглядывая в ее глаза. Горячее дыхание Клаудии коснулось его лица. Губы ее тоже были горячими и сухими, и, когда они подались и раскрылись под его губами, Алекс позабыл обо всем, проваливаясь в сладостную бездну новых ощущений – триумфа победы и радости, страсти и безграничной любви. Даже легкий страх, который он почувствовал, и тот был легким и приятным.
* * *
На той же неделе, когда Нина была на работе, единственным звуком, раздававшимся в комнате Алекса, был тихий шорох их одежд. Дрожа как в лихорадке, Алекс снял с нее блузку, расстегнул юбку и ласкал ладонями ее полные груди и гладкие бедра. Его нетерпеливые губы смыкались на твердых сосках, а сердце бешено колотилось о ребра с силой парового молота. Он поднял ее на руки и отнес на кровать, захваченный красотой ее прекрасного тела, которое было словно выточено из желтоватой слоновой кости. Он никогда еще не раздевал женщину и никогда не переживал такого взрыва страсти. Отдаваясь ему, Клаудия тихо ахнула, и Алекс, приникший к ее губам в долгом поцелуе, овладел ею.
– Я люблю тебя, Клаудия, – прошептал он. – Я люблю тебя.
Он прижимал ее к себе, чувствуя ее груди на своей коже.
– Скажи, что ты любишь меня, скажи, что чувствуешь меня внутри, скажи, что хочешь только меня!
Хриплый шепот Клаудии отвечал ему, неровное дыхание вырывалось из груди с легким стоном, а ногти впивались ему в бока. Грудь ее внезапно затвердела, а все тело изогнулось дугой навстречу ему. Ее пламенные объятия подсказали Алексу, что теперь она принадлежит только ему, и это продолжалось до тех пор, пока он не взорвался внутри нее и не провалился в ее влажно пульсирующую бездну...
Только потом, когда Алекс приподнялся на локте и в приливе нежных чувств наклонился над Клаудией, он заметил на белой простыне расплывающееся алое пятно.
– Я думал... Я не знал, что ты девушка, – прошептал он.
Клаудия не ответила, только прижалась к нему, тихо целуя и тихо плача в его объятиях.
Часть вторая
Любовь
(1967-1977)
Глава 7
Шел сильный дождь. Его косые серые струи с силой полосовали пустынную взлетную полосу, на которую неуверенно опустился реактивный “Лир”. Гримальди с тоской глядел сквозь иллюминатор на темные деревья, низко склоняющиеся к земле под напором бешеного ветра. Он никак не мог узнать этот аэродром. Ему казалось, что они приземлились в Виргинии, возможно, на самой “Ферме”, – тренировочной базе ЦРУ, а может быть, где-то на Восточном побережье, между Нью-Йорком и Вашингтоном. Судя по царившей в воздушном пространстве сутолоке, сквозь которую они прорывались перед заходом на посадку, совсем неподалеку должен был располагаться крупный аэропорт, такой, как Даллас или имени Кеннеди.
Самолет был частный, и на его фюзеляже не было никаких опознавательных знаков. Гримальди был единственным пассажиром на борту. Перед выходом стюард вручил ему его плащ и громоздкий кофр, одарив на прощание ослепительной улыбкой. Это был изящный, грациозный парень с матовой кожей и слегка раскосыми глазами; при взгляде на его лицо Гримальди ощутил легкий укол боли, когда в его мозгу ожили и снова растворились горькие и в то же время сладостные воспоминания.
Положив аккуратно сложенный плащ на свободное сиденье радом, он проверил узел своего широкого галстука из голубого шелка и слегка пригладил усы. Самолет медленно маневрировал на рулежных дорожках, и Гримальди позволил себе снова погрузиться в размышления. На протяжении последних двух дней – весь долгий путь от Лондона сюда – он не переставал раздумывать над тем, что могло послужить причиной его столь неожиданного и срочного отзыва и чем были вызваны все эти шпионские предосторожности, которыми сопровождался его стремительный вылет.
Руководствуясь какими-то загадочными соображениями, руководство ЦРУ организовало его возвращение как неотложную спасательную операцию. Можно было подумать, что он подвергается смертельной опасности!
Началось все с каблограммы в его лондонскую квартиру: “Совершенно секретно! Срочно! Вслух не прочитывать! Расшифровать собственноручно!” За сим следовали строгие инструкции ничего не сообщать коллегам из Центра координации и связи ЦРУ. Сложная схема выхода на контакт, включавшая в себя звонки из уличных телефонных будок, закончилась встречей на оживленном вокзале Чаринг-Кросс. Далее Гримальди вынужден был предпринять утомительное ночное путешествие в черном “ровере”, за рулем которого сидел совершенно незнакомый человек. Он намеренно выбрал самый тяжелый путь, чтобы избежать слежки, и наконец доставил своего пассажира на Бэйсинстокскую базу ВВС США, где на взлетной полосе его уже ждал этот самый самолет с включенными двигателями. В эти игры Гримальди не играл со времен Берлина, то есть уже больше пятнадцати лет.
Нельзя сказать, чтобы эти игры ему не нравились. Напротив, с тех пор как он утратил свою юношескую наивность, Гримальди воспринимал жизнь как бесконечную увлекательную игру. Это была настоящая головоломка, постоянное состязание в уме и изворотливости. Он отважно окунулся в нее с головой в возрасте восемнадцати лет, когда принял фамилию и национальность своего отчима и превратился из Фрэнки Флэнегана во Франко Гримальди.
Этим превращением завершился необычайный и болезненный процесс, который увлек юного Фрэнки еще в подростковом возрасте. Уже тогда он отличался от своих сверстников. Изнеженный, артистичный, он был неравнодушен к ярким краскам и многоцветным нарядам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162