Исследователь русского космизма как большого культурно-философского явления С.Г.Семенова пишет: «Никогда, пожалуй, в истории литературы не было такого широчайшего, поистине низового поэтического движения, объединенного общими темами, устремлениями, интонациями… Революция в стихах и статьях пролетарских (и не только пролетарских) поэтов… воспринималась не просто как обычная социальная революция, а как грандиозный катаклизм, начало „онтологического“ переворота, призванного пересоздать не только общество, но и жизнь человека в его натурально-природной основе. Убежденность в том, что Октябрьский переворот — катастрофический прерыв старого мира, выход „в новое небо и новую землю“, было всеобщим».16
К несчастью, патриотическая интеллигенция, вышедшая на политическую арену в 70-80-е годы, в своем мировоззрении оказалась несоизмерима с этим порывом и была затянута в фарватер антисоветского интеллигентского сознания как подчиненная сила.
* * *
При продолжении нынешнего хаоса в духовных установках культурная эрозия и уход в небытие грозят, на мой взгляд, именно антисоветскому патриотическому течению. Демократы последовательны, а значит, с ними можно или найти компромисс, или устроить какую-то разновидность апартеида. Но есть в духовном основании социальных и культурных проектов «запрещенные» комбинации постулатов и догм. Быть патриотом России и принимать мальтузианские идеи о делении рода человеческого на «сильных» и «слабых» — одно из таких запрещенных сочетаний. Удержаться на этой полке невозможно — неизбежен или перескок к Гайдару с Явлинским, или возврат к идеалам равенства и братства. Те, кто «пути не помнят своего», слова не получают, какими бы премиями их ни украшали.
Ноябрь 2002г.
Честь искусства выше денег (интервью с Виктором Розовым)
Виктор Сергеевич Розов (род. 1913) — виднейший русский и советский драматург. Автор большого числа широко известных, остро конфликтных пьес. Многие из них экранизированы (напр., фильм «Летят журавли»). Живет и работает в Москве.
— Сегодня, в России, мы переживаем тяжелый кризис. Как по-Вашему, до какой глубины этот кризис проникает в сознание и подсознание человека? Рушатся ли только идеологические структуры? Ставятся ли под сомнение социальные институты, привычный способ совместной жизни людей? Затрагиваются ли ценностные основания, наши культурные архетипы?
— Я думаю, что кризис культуры, как и всего общества, идет по всем уровням. Культура и искусство в этом кризисе мечутся, пытаются найти свое место. И лучшие их представители в этом урагане, который проносится над страной, пытаются удержаться на ногах и что-то спасти. Это и делает честь некоторым нашим художникам. Я видел некоторые только что поставленные спектакли — они хороши, несмотря на то, что происходит! Но в целом идет неслыханное разрушение нашей культуры. Сказать отечественной культуры — это даже мало. Я думаю, наша отечественная культура — общечеловеческая. Она, в своих лучших выражениях, питала весь мир. Я не беру только XIX век, русскую литературу, которая оказала важное влияние на мышление всех наций. Но и советская культура, несмотря на очень сложные условия ее взаимодействия с властью, не теряла связи с духовной основой той культуры, преемницей которой она была. А вот сейчас идет вторжение какой-то чуждой нам культуры.
— Разве взаимодействие культур может быть губительным?
— Полезно и необходимо, когда взаимодействует культура. А сегодня внедряется иное понимание смысла твоей собственной жизни. Важна ведь личность. Каждый сам себе хозяин, сам себя выстраивает. На него со всех сторон действует множество сил, но если в нем есть, скажем, божественное начало, и он его хранит, он неприступен соблазнам. А сейчас наносится удар именно по этому началу. После поражения СССР в холодной войне идет натиск псевдокультуры — чужого понимания чести, чужого понимания совести, разрушение тех опор, на которых держится в своей жизни человек как личность.
— Но многие идеологи реформаторов более или менее открыто проводят мысль, что русской культуры или, шире, российской цивилизации как самостоятельного явления не было. Что это — фантом. Что есть единая мировая цивилизация, и различия определяются лишь степенью отставания от ее авангарда — Запада. Каковы те ценностные основания нашего типа человека, которые, на ваш взгляд, и задавали ориентиры для нашей культуры?
— Возьмем хотя бы привычное обвинение русского человека в лени. Вот, я рос в деревне и помню, как после страды, убрав урожай, люди отдыхали. Я видел умиротворение, и так мне это нравилось — а кто-то видит лень. А люди не рвались заработать еще и еще. Понятие достойной жизни у них было связано с достатком. Подумайте, как много смысла в этом русском понятии: достаток! Человек должен искать не богатства, а достатка — того, что достаточно для жизни, а лишнего не надо. И у нас это сохранилось — вплоть до недавнего времени. А раньше это было общим у многих культур, и потому-то человечество с достоинством выдержало испытание бедностью. А вот испытание сытостью, похоже, выдержать труднее.
— То, что происходит в России, лидеры переворота определили как революцию. Все революции в истории, какие бы травмы они ни наносили обществу, вызывали оптимизм, мобилизацию духовных сил. Горький, Маяковский, даже Лев Толстой видели за революционным разрешением кризиса путь к обновлению. Даже Платонов, показывая страшную сторону революции, был полон антропологического оптимизма. Почему же у тех, кто воспринимался как «буревестники» перестройки — вспомним Петрушевскую, Каледина, Кабакова — столько пессимизма, так принижен человек? Таковы идеалы этой революции — или интеллигенция не уловила ее скрытых ценностей?
— Мне кажется, что это нельзя назвать пессимизмом. Вот, я хорошо знаю Петрушевскую. В театре она выражает то, что видит как художник. А другого она не видит — и это ее право, как художника. Как человек, она воспринимает мир в его целостности и сама — цельный человек, очень хороший человек. Но описывает она жизнь в локальном ракурсе, и пишет очень хорошо. И здесь — не пессимизм, а, скорее, страдание. Она страдает от того, что видит, как художник, сострадает своим героям. У нас и в начале века были те, кого обвиняли в пессимизме, декадентстве — Леонид Андреев, Сологуб. Так они видели мир. Художник не обязан объять, как Пушкин или даже Есенин, мир в его целостности.
Другое дело — почему эта наша либеральная революция, или контрреволюция, или переворот — не нашла своих буревестников, своих певцов? Вот в чем вопрос! Где песни этой революции? Уже десять лет нет никакой цензуры — где этот поток прекрасных, свежих произведений?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
К несчастью, патриотическая интеллигенция, вышедшая на политическую арену в 70-80-е годы, в своем мировоззрении оказалась несоизмерима с этим порывом и была затянута в фарватер антисоветского интеллигентского сознания как подчиненная сила.
* * *
При продолжении нынешнего хаоса в духовных установках культурная эрозия и уход в небытие грозят, на мой взгляд, именно антисоветскому патриотическому течению. Демократы последовательны, а значит, с ними можно или найти компромисс, или устроить какую-то разновидность апартеида. Но есть в духовном основании социальных и культурных проектов «запрещенные» комбинации постулатов и догм. Быть патриотом России и принимать мальтузианские идеи о делении рода человеческого на «сильных» и «слабых» — одно из таких запрещенных сочетаний. Удержаться на этой полке невозможно — неизбежен или перескок к Гайдару с Явлинским, или возврат к идеалам равенства и братства. Те, кто «пути не помнят своего», слова не получают, какими бы премиями их ни украшали.
Ноябрь 2002г.
Честь искусства выше денег (интервью с Виктором Розовым)
Виктор Сергеевич Розов (род. 1913) — виднейший русский и советский драматург. Автор большого числа широко известных, остро конфликтных пьес. Многие из них экранизированы (напр., фильм «Летят журавли»). Живет и работает в Москве.
— Сегодня, в России, мы переживаем тяжелый кризис. Как по-Вашему, до какой глубины этот кризис проникает в сознание и подсознание человека? Рушатся ли только идеологические структуры? Ставятся ли под сомнение социальные институты, привычный способ совместной жизни людей? Затрагиваются ли ценностные основания, наши культурные архетипы?
— Я думаю, что кризис культуры, как и всего общества, идет по всем уровням. Культура и искусство в этом кризисе мечутся, пытаются найти свое место. И лучшие их представители в этом урагане, который проносится над страной, пытаются удержаться на ногах и что-то спасти. Это и делает честь некоторым нашим художникам. Я видел некоторые только что поставленные спектакли — они хороши, несмотря на то, что происходит! Но в целом идет неслыханное разрушение нашей культуры. Сказать отечественной культуры — это даже мало. Я думаю, наша отечественная культура — общечеловеческая. Она, в своих лучших выражениях, питала весь мир. Я не беру только XIX век, русскую литературу, которая оказала важное влияние на мышление всех наций. Но и советская культура, несмотря на очень сложные условия ее взаимодействия с властью, не теряла связи с духовной основой той культуры, преемницей которой она была. А вот сейчас идет вторжение какой-то чуждой нам культуры.
— Разве взаимодействие культур может быть губительным?
— Полезно и необходимо, когда взаимодействует культура. А сегодня внедряется иное понимание смысла твоей собственной жизни. Важна ведь личность. Каждый сам себе хозяин, сам себя выстраивает. На него со всех сторон действует множество сил, но если в нем есть, скажем, божественное начало, и он его хранит, он неприступен соблазнам. А сейчас наносится удар именно по этому началу. После поражения СССР в холодной войне идет натиск псевдокультуры — чужого понимания чести, чужого понимания совести, разрушение тех опор, на которых держится в своей жизни человек как личность.
— Но многие идеологи реформаторов более или менее открыто проводят мысль, что русской культуры или, шире, российской цивилизации как самостоятельного явления не было. Что это — фантом. Что есть единая мировая цивилизация, и различия определяются лишь степенью отставания от ее авангарда — Запада. Каковы те ценностные основания нашего типа человека, которые, на ваш взгляд, и задавали ориентиры для нашей культуры?
— Возьмем хотя бы привычное обвинение русского человека в лени. Вот, я рос в деревне и помню, как после страды, убрав урожай, люди отдыхали. Я видел умиротворение, и так мне это нравилось — а кто-то видит лень. А люди не рвались заработать еще и еще. Понятие достойной жизни у них было связано с достатком. Подумайте, как много смысла в этом русском понятии: достаток! Человек должен искать не богатства, а достатка — того, что достаточно для жизни, а лишнего не надо. И у нас это сохранилось — вплоть до недавнего времени. А раньше это было общим у многих культур, и потому-то человечество с достоинством выдержало испытание бедностью. А вот испытание сытостью, похоже, выдержать труднее.
— То, что происходит в России, лидеры переворота определили как революцию. Все революции в истории, какие бы травмы они ни наносили обществу, вызывали оптимизм, мобилизацию духовных сил. Горький, Маяковский, даже Лев Толстой видели за революционным разрешением кризиса путь к обновлению. Даже Платонов, показывая страшную сторону революции, был полон антропологического оптимизма. Почему же у тех, кто воспринимался как «буревестники» перестройки — вспомним Петрушевскую, Каледина, Кабакова — столько пессимизма, так принижен человек? Таковы идеалы этой революции — или интеллигенция не уловила ее скрытых ценностей?
— Мне кажется, что это нельзя назвать пессимизмом. Вот, я хорошо знаю Петрушевскую. В театре она выражает то, что видит как художник. А другого она не видит — и это ее право, как художника. Как человек, она воспринимает мир в его целостности и сама — цельный человек, очень хороший человек. Но описывает она жизнь в локальном ракурсе, и пишет очень хорошо. И здесь — не пессимизм, а, скорее, страдание. Она страдает от того, что видит, как художник, сострадает своим героям. У нас и в начале века были те, кого обвиняли в пессимизме, декадентстве — Леонид Андреев, Сологуб. Так они видели мир. Художник не обязан объять, как Пушкин или даже Есенин, мир в его целостности.
Другое дело — почему эта наша либеральная революция, или контрреволюция, или переворот — не нашла своих буревестников, своих певцов? Вот в чем вопрос! Где песни этой революции? Уже десять лет нет никакой цензуры — где этот поток прекрасных, свежих произведений?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92