— Ты вспомнил Эдду ясно, да? Это мало кому удается.
Краснолицый человек, сидевший рядом, услышал это и передал какой-то хариджанке.
— Он вспомнил все ясно, — услышал Данло, и эта весть пошла гулять по всей комнате. Почти все уже пришли в себя и сидели по двое и по трое, разглядывая кристаллические стены, слушая струящуюся музыку Дебюсси или обмениваясь впечатлениями о своих воспоминаниях. Чувства Данло были обострены, и он слышал десятки разговоров сразу. Мнемонический сеанс ужаснул и смутил многих, но массовое возбуждение захватило всех. Ликование и ощущение удавшегося опыта висели в воздухе, как дурманящий дым. Многие уже считали себя инициаторами нового направления в эволюции человечества. Многие ощутили в себе новые видовые возможности, и никто не мог сказать, галлюцинация это или открытие. Данло слушал, и до него доносилось:
— … это можно описать только как неизбежность…
— … ощущение полного покоя должно быть…
— … в моем мозгу как будто огонь вспыхнул и…
— … как можно описать информацию, закодированную в свет?
— … нельзя сказать, что я что-то понял…
— … мечта, Старшая Эдда всего лишь мечта, и мы не…
— … да, да, мы могли бы стать богами, и Мэллори Рингесс…
— … если Эдда — это инструкция, как стать богами, то…
— … а потом я превратился в пульсирующий световой шар…
— … энергетическая плотность должна быть почти бесконечной…
— … и расширяться, иначе она просто схлопнется…
— … черная дыра в центре галактики, куда меня затянуло…
— … эмбриональная стадия была очень четкой, мне пришлось вернуться, но…
— … дальше транскрипции ДНК ничьи воспоминания не идут…
— … Эльдрия все закодировала в ДНК, память и…
— … бесконечные возможности, но только богу доступно…
— … вспоминать слишком долго: это все равно что опьянеть от огня…
— … обезуметь, если надолго задержаться в пространстве памяти…
— … видите, даже сын Рингесса вернулся, и…
— … его, кажется, зовут Данло ви Соли Рингесс…
— … они оба дикие, но там остается только цефик…
— … да-да, он призывал Бога, он затерялся в…
— … великое воспоминание столь же редко, как молния, бьющая дважды…
— … то же место, которое мы все пытались найти…
— … о Боже, о Боже…
Хануман поворачивался с боку на бок на своем футоне, шевеля тонкими губами. Это он кричал из глубин памяти, призывая Бога, как понял Данло теперь. Глаза его были закрыты так плотно, будто он зажмурился, и капли пота катились по щекам, оставляя дорожки на белой коже. Данло наклонился и прижал ладонь к его губам. Губы Ханумана были твердыми и горячими.
— Ш-ш-ш: ми мокаша ля, шанти, шанти, очнись, брат мой, и успокойся.
Но Хануман слишком увяз, и память не отпускала его. Бардо сказал:
— Ты лучше убери руку, а то как бы он не задохнулся. Словами его назад не вернешь. Ах ты, горе.
Томас Ран, Сурья Нал и другие подошли и стали в кружок над Данло и Хануманом. Огоньки свечей трепетали в их почти-тельных взорах.
— Кто вспоминает глубоко, тот вспоминает долго, — сказала Колония Мор.
— Данло тоже был глубоко и получил ясное воспоминание, — заметил Бардо.
— Оба кадета ушли уж слишком глубоко, — посетовала Сурья.
— Надо как-то контролировать эксперименты, пока у нас никто еще не умер.
— Тише. — Лицо Томаса Рана было спокойно, и серебряные нити поблескивали в его одежде. — От воспоминаний никто никогда не умирал.
Сурья сморщила свое щуплое личико.
— По-моему, молодой цефик выпил слишком много каллы — а ведь его предупреждали.
— Выпей три глотка каллы, и станешь Богом, — вставил кто-то.
— Нужен контроль, — не унималась Сурья. — Я вам говорила.
— Никогда не видела, чтобы кто-то вспоминал настолько глубоко, — сказала Коления Мор, явно потрясенная. — Интересно, что при этом испытываешь?
Томас Ран, став на колени, начал массировать лицо Ханумана, но пользы это не принесло. Хануман продолжал выкрикивать с нарастающей болью, усугубляя общую тревогу:
— Все есть Бог, и я тоже Бог, о Боже, о Боже…
— Дело не только в калле — собственные воспоминания терзают его, — заявила Сурья и метнула на Данло быстрый ехидный взгляд, как бы спрашивая, отчего его друг терпит такие муки.
Хануман стиснул руки над пупком, и Данло накрыл их своей.
При взгляде на кольцо озабоченных лиц ему явилась одна истина из Старшей Эдды. Мы все — пища для Бога, вспомнил он. Мы все…
— Итак, юный цефик теперь Бог, — сказала Сурья Бардо. — Мы все испытывали искушение заявить об этом, не так ли?
— Не нужно толковать чужой опыт, — ответил Бардо.
— Но Мэллори Рингесс не стал богом только оттого, что вспомнил Старшую Эдду. Потребовалось нечто большее.
Данло нащупал на запястье Ханумана пульс, частый, как у птицы, расходящийся дрожащими волнами до кончиков пальцев. А самого Ханумана захлестывает волна памяти, подумал Данло.
Закрыв глаза, он пропустил через себя собственную память.
Вселенная — это чрево, рождающее богов.
— Мы должны носить Рингесса в сердце, — продолжала Сурья, — чтобы его сострадание указывало нам дорогу. Великое знание, доступное нашей памяти, ничего не значит без сострадания, позволяющего его понять. Мэллори Рингесс всю жизнь искал любви и сострадания, и мы тоже должны обрести их, чтобы пройти его путем.
Надеро девам аркайер, вспомнилось Данло. Никто, кроме бога…
Под успокоительную музыку флейт и арф он открыл глаза и улыбнулся Сурье Лал.
— Никто, кроме бога, не может поклоняться богу, — произнес он.
— О поклонении здесь речи не было, — ответила Сурья.
— Но вы говорите о моем отце, и в каждом вашем слове слышится поклонение. Он был человеком, как все, а теперь, как говорят, стал богом. Мы действительно можем стать богами, но когда человек поклоняется чему-то, он совершает великий грех.
— Грех — следовать по пути, который Рингесс указал человечеству?
— Но ведь путей много. Сколько людей, столько путей.
— Нам известен только один путь сделаться богом, молодой пилот.
— А вы кем хотели бы стать: богом… или Богом?
Сурья, взглянув на Бардо, сказала:
— Как неоднократно повторял мой кузен, мы не собираемся создавать религию. О Боге я не знаю ничего, но знаю, что для человека бессмертие возможно. Ему доступны великая сила и бесконечный рост. Рингесс часто говорил о возможностях человечества. Бесконечные возможности.
Данло, не отнимая ладони от рук Ханумана, чувствовал, как подымается и опадает живот его друга. Этот ритм возвращал его в воспоминания, и он, глядя на искусанные в кровь губы Ханумана, думал о бесконечных возможностях. Через некоторое время он произнес с трудом, говоря то ли с Сурьей, то ли сам с собой:
— Есть возможность развить в себе… новый способ видения. Это может любой, будь то человек или бог. Еще вчера я этого не знал, но теперь знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205