Девушка сняла ее. Тыква была вся в пыли, и девушка, наполнив ее водой из кувшина, стала мыть ее руками.
— А что ты собираешься делать с этим?
— Я могу ее продать за пятьдесят долларов.
— Если ты хочешь ее взять, то должна заплатить мне.
— Чего ты хочешь?
— Ты знаешь, чего я хочу.
Легкая улыбка скользнула по ее губам. Девушка бросила быстрый взгляд на него и тут же отвернулась. Он тяжело дышал, охваченный желанием. Она приподняла плечи, как бы недоумевая. В диком прыжке он подскочил к ней и заключил в объятия. Она рассмеялась. Она обвила своими нежными, мягкими руками его шею и сладострастно отдалась ему.
Когда наступило утро, она разбудила его. Ранние солнечные лучи врывались в каюту. Он прижал ее к груди. Потом он сказал ей, что капитан протянет самое большее день-два и хозяину судна не так-то легко будет найти другого белого капитана. Если Бэнанес согласится получать меньше денег, он получит это место, и девушка могла бы остаться с ним. Он смотрел на нее влюбленными глазами. Девушка прильнула к нему. Она целовала в губы, на чужеземный манер, так, как ее учил целоваться капитан. И пообещала остаться. Бэнанес был опьянен счастьем.
Итак, теперь или никогда.
Она поднялась и пошла к столу, чтобы причесаться. Зеркала не было, и она гляделась в свое отражение в воде, налитой в тыкву. Она прибрала свои роскошные волосы. Потом пригласила Бэнанеса подойти. Она указала на тыкву.
— Там что-то на дне, — сказала она.
Машинально, без тени подозрения, Бэнанес стал вглядываться в воду. Его лицо отражалось на гладкой поверхности. В мгновение ока она сильно ударила по воде обеими руками, окунув их до дна, так что вода выплеснулась через край. Отражение разлетелось на мелкие кусочки. Бэнанес отпрянул с хриплым криком и посмотрел на девушку. Она стояла перед ним с выражением торжествующей ненависти на лице. Ужас засветился в его глазах. Его грубые черты исказились в агонии, и, как если бы приняв сильный яд, он с глухим стуком громыхнулся на палубу. Жуткая судорога сотрясла его тело, и он затих. Она с безразличием склонилась над ним. Положила руку ему на сердце и затем оттянула его нижнее веко. Он был мертв.
Она вошла в каюту, где лежал капитан Батлер. На его щеках появилась легкая краска, и он удивленно на нее посмотрел.
— Что случилось? — прошептал он.
Это были первые слова, произнесенные им за двое суток.
— Ничего не случилось, — ответила она.
— Я чувствую себя как-то странно.
Потом его глаза закрылись, и он погрузился в сон. Он проспал весь день и всю ночь и, когда проснулся, попросил есть. Через две недели он поправился.
Мы с Уинтером возвращались на берег уже под утро, порядочно набравшись виски с содовой.
— Что вы думаете об всем этом? — спросил Уинтер.
— Вот это вопрос! Если вы хотите спросить, могу ли я предложить какое-нибудь объяснение этому, то отвечу — нет, не могу.
— Капитан верит каждому слову этой истории.
— Это ясно, но меня здесь больше всего заинтересовало вовсе не то, правда ли это и что все это означает; меня крайне интересует, что такое произошло с подобным человеком. Меня удивляет, чем мог этот маленький, в общем-то заурядный человек возбудить такую страсть в этом очаровательном создании. Когда я смотрел на нее, засыпающую под звуки голоса капитана, рассказывающего эту историю, у меня мелькнула мысль о силе любви, способной творить чудеса.
— Но это вовсе не та девушка, — сказал Уинтер.
— Черт возьми, что вы хотите сказать?
— Вы не обратили внимания на кока?
— Разумеется. Большего урода я в жизни не видел.
— Именно потому Батлер и взял его. Та девушка сбежала с китайцем-коком в прошлом году. Это новый кок. Он у него всего около двух месяцев.
— Ну и ну, будь я проклят!
— Он полагает, что при таком коке-страшилище может не опасаться за девушку. Но я бы на его месте не обольщался. В этом китайце что-то есть. И когда он из кожи вон лезет, чтобы угодить женщине, он способен многого добиться.
Дождь

Перевод И.Гурова.
Скоро время ложиться, а завтра, когда они проснутся, уже будет видна земля. Доктор Макфейл закурил трубку и, опираясь на поручни, стал искать среди созвездий Южный Крест. После двух лет на фронте и раны, которая заживала дольше, чем следовало бы, он был рад поселиться на год в тихой Апии, и путешествие уже принесло ему заметную пользу. Так как на следующее утро некоторым пассажирам предстояло сойти в Паго-Паго, вечером на корабле были устроены танцы, и в ушах у доктора все еще отдавались резкие звуки пианолы. Теперь, наконец, на палубе воцарилось спокойствие. Неподалеку он увидел свою жену, занятую разговором с Дэвидсонами, и неторопливо направился к ее шезлонгу. Когда он сел под фонарем и снял шляпу, оказалось, что у него огненно-рыжие волосы, плешь на макушке и обычная для рыжих людей красноватая веснушчатая кожа. Это был человек лет сорока, худой, узколицый, аккуратный и немного педант. Он говорил с шотландским акцентом, всегда негромко и спокойно.
Между Макфейлами и Дэвидсонами — супругами-миссионерами — завязалась пароходная дружба, возникающая не из-за близости взглядов и вкусов, а благодаря неизбежно частым встречам. Больше всего их объединяла неприязнь, которую все четверо испытывали к пассажирам, проводившим дни и ночи в курительном салоне за покером, бриджем и вином. Миссис Макфейл немножко гордилась тем, что они с мужем были единственными людьми на борту, которых Дэвидсоны не сторонились, и даже сам доктор, человек застенчивый, но отнюдь не глупый, в глубине души чувствовал себя польщенным. И только потому, что у него был критический склад ума, он позволил себе поворчать, когда они в этот вечер ушли в свою каюту.
— Миссис Дэвидсон говорила мне, что не знает, как бы они выдержали эту поездку, если бы не мы, — сказала миссис Макфейл, осторожно выпутывая из волос накладку. — Она сказала, что, кроме нас, им просто не с кем было бы здесь познакомиться.
— По-моему, миссионер — не такая уж важная птица, чтобы чваниться.
— Это не чванство. Я очень хорошо ее понимаю. Дэвидсонам не подходит грубое общество курительного салона.
— Основатель их религии не был так разборчив, — со смешком заметил доктор.
— Сколько раз я просила тебя не шутить над религией, — сказала его жена. — Не хотела бы я иметь твой характер, Алек. Ты ищешь в людях только дурное.
Он искоса посмотрел на нее своими бледно-голубыми глазами, но промолчал. Долгие годы супружеской жизни убедили его, что ради мира в семье последнее слово следует оставлять за женой. Он кончил раздеваться раньше ее и, забравшись на верхнюю полку, устроился почитать перед сном.
Когда на следующее утро доктор вышел на палубу, земля была совсем близко. Он жадно смотрел на нее. Узкая полоска серебряного пляжа сразу сменялась крутыми горами, вплоть до вершин покрытыми пышной растительностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58