Поэтому, не теряя времени, они сразу перешли к делу.
— Сердце моей души, — сказал Диего. — Я обожаю тебя.
— Моя любовь, моя драгоценная любовь, — ответила Каталина.
Не будем повторять их сладостные, нежные глупости. Во все времена влюбленные говорили друг другу одно и то же. Диего не мог пожаловаться на отсутствие красноречия. И скоро Каталина почувствовала, что долгие недели страданий стоят мига блаженства. Темнота почти полностью скрывала девушку, но звук ее мелодичного голоса и серебристый смех разжигали кровь Диего.
— Будь проклята разделяющая нас решетка. Ну почему я не могу обнять тебя и покрыть твое лицо поцелуями, чтобы наши сердца бились рядом?
Каталина прекрасно понимала, к чему это может привести, и эта мысль не вызвала у нее ни малейшего неудовольствия. Она знала, что помыслы мужчин устремлены к наслаждениям, и ее пронизала дрожь гордости и одновременно сладко защемило сердце от сознания того, что Диего так страстно желает ее. У нее даже перехватило дыхание.
— О, любимый мой, почему ты хочешь от меня того, что я не могу дать тебе? Если ты любишь меня, то зачем же стремишься к тому, чтобы я согрешила, да и в любом случае эти железные прутья являются непреодолимой преградой.
— Дай мне тогда твою руку.
Окно, у которого она сидела, находилось довольно высоко, и Каталине пришлось опуститься на колени, чтобы выполнить его просьбу. Она просунула руку сквозь решетку, и Диего прижался к ней жадными губами. У нее были маленькие руки, с тонкими пальцами, руки благородной дамы. Она гладила лицо Диего и краснела и смеялась, когда ее кулачок оказался у него во рту.
— Бесстыдник, — сказала она. — Что ты сделаешь еще? — она убрала руку.
— Веди себя прилично, и давай поговорим о наших делах.
— Как можно говорить о делах, когда ты сводишь меня с ума? Женщина, с таким же успехом ты могла бы просить реку течь в гору.
— Тогда тебе лучше уйти. Уже поздно, и я устала. Дочь галантерейщика наверняка тебя ждет. Нельзя же оставить ее без внимания.
— Клара? — вскричал Диего. — Да на что она мне? Она горбата, косоглаза, а волосы у нее, как у шелудивой собаки.
— Лжец, — рассмеялась Каталина. — Действительно, на ее лице остались оспинки и зубы у нее слегка желтоваты, а одного нет совсем, но, в общем, она не так уж страшна, и у нее добрый характер. Я не виню твоего отца, что он нашел тебе такую жену.
— Мой отец может катиться…
Для соблюдения приличий мы не будем повторять слова Диего, предоставив право закончить фразу читательскому воображению. Но Каталина привыкла к прямому языку тех времен и даже не покраснела. Наоборот, пылкость ее возлюбленного вызвала у девушки довольную улыбку.
— Сегодня утром я был в соборе, — продолжал Диего, — и когда увидел тебя, во всей красе стоящую перед алтарем, будто меч вонзился в мое сердце, и я понял, что все отцы мира не смогут разлучить нас.
— А я никого не видела. Я не понимала, где нахожусь и что со мной происходит. А потом миллион иголок вонзились в мою ногу, и от боли я чуть не потеряла сознание и пришла в себя только в объятиях мамы. Она смеялась и плакала, и я тоже разрыдалась.
— Ты бежала и бежала, а мы кричали от радости. Ты мчалась, как лань, убегающая от охотника, как лесная нимфа, услышавшая приближающиеся голоса людей, как… — Тут воображение изменило Диего, и он закончил фразу довольно банальным сравнением: — Ты бежала, как небесный ангел. И была прекраснее зари.
Каталина слушала бы его до утра, но за спиной раздался голос Марии:
— Иди спать, дитя. Ты же не хочешь, чтобы соседи сплетничали о тебе, и вообще, уже поздно.
— Спокойной ночи, любимый.
— Спокойной ночи, свет моих глаз.
Надо же так случиться, что отец Диего и галантерейщик в эти дни спорили о куске пустующей земли, который портной хотел получить в приданое, а галантерейщик — оставить за собой. Вероятно, за кружкой пива они могли бы найти компромиссное решение, но, к удивлению галантерейщика, портной уперся, как баран. Произошел крупный разговор, закончившийся скандалом, и почтенные отцы разошлись в разные стороны. Портной, тем не менее, имел веские причины для столь странного, на взгляд галантерейщика, поведения. Во-первых, чудо прославило Каталину и могло благотворно отразиться на количестве заказов, выйди она замуж за Диего. Во-вторых, Каталина сама была опытной вышивальщицей. И в-третьих, что, возможно, и стало решающим, начались разговоры, что благородные дамы города, очарованные ее скромностью и хорошими манерами, решили собрать девушке достойное приданое. И теперь портной смотрел на Каталину как на желанную партию. Диего она принесла бы счастье, а ему — новых клиентов. Так исчезло последнее препятствие, преграждавшее влюбленным путь к счастью.
23
В то время, как Каталина и Диего мирно беседовали, разделенные лишь железной решеткой, аббатиса строила планы, не в малой степени касающиеся их будущего.
Донья Беатрис всегда скрупулезно выполняла религиозные обязанности. Монастырь в Кастель Родригесе стал гордостью ордена, монахини отличались безупречным поведением, пышность церковных служб привлекала сотни верующих, а каждый нуждающийся, обратившийся за помощью, находил, как минимум, сочувствие. Но, несмотря на набожность и благочестивость, аббатиса питала лютую ненависть к некоей монахине из Авилы, Терезе де Сепеда. Когда донья Беатрис была послушницей, эта монахиня, в монашестве мать Тереза, наделала немало шума, неоднократно заявляя, что ей являлись Иисус Христос, пресвятая богородица и прочие небожители, не говоря о том, что она выгнала дьявола, явившегося к ней в келью, брызнув в него святой водой. Наконец, недовольная мягкостью устава кармелитского ордена, она ушла из монастыря и основала новый орден, с более суровыми правилами. Остальные монахини расценили этот поступок как оскорбление и приложили все силы, чтобы уничтожить нежелательного конкурента. Но Тереза де Сепеда оказалась женщиной энергичной, решительной и смелой и, подавляя непрекращающуюся оппозицию, открывала монастыри босоногих кармелиток по всей Испании. Название ее ордена определялось тем, что вместо крепких кожаных башмаков монахини матери Терезы носили сандалии с подошвами, сплетенными из веревки. И к моменту ее смерти, случившейся за несколько лет до описываемых событий, орден босых кармелиток по своему влиянию сравнялся, а где-то и превзошел старый орден. Самого упорного противника мать Тереза встретила в лице доньи Беатрис. Аббатиса не терпела даже разговоров о длительных умерщвлениях плоти, которым подвергали себя босоногие кармелитки, и о посещавших их видениях. Какое право имела эта снедаемая гордыней, высокомерная и хитрая женщина, к тому же низкого происхождения, ставить себя выше других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Сердце моей души, — сказал Диего. — Я обожаю тебя.
— Моя любовь, моя драгоценная любовь, — ответила Каталина.
Не будем повторять их сладостные, нежные глупости. Во все времена влюбленные говорили друг другу одно и то же. Диего не мог пожаловаться на отсутствие красноречия. И скоро Каталина почувствовала, что долгие недели страданий стоят мига блаженства. Темнота почти полностью скрывала девушку, но звук ее мелодичного голоса и серебристый смех разжигали кровь Диего.
— Будь проклята разделяющая нас решетка. Ну почему я не могу обнять тебя и покрыть твое лицо поцелуями, чтобы наши сердца бились рядом?
Каталина прекрасно понимала, к чему это может привести, и эта мысль не вызвала у нее ни малейшего неудовольствия. Она знала, что помыслы мужчин устремлены к наслаждениям, и ее пронизала дрожь гордости и одновременно сладко защемило сердце от сознания того, что Диего так страстно желает ее. У нее даже перехватило дыхание.
— О, любимый мой, почему ты хочешь от меня того, что я не могу дать тебе? Если ты любишь меня, то зачем же стремишься к тому, чтобы я согрешила, да и в любом случае эти железные прутья являются непреодолимой преградой.
— Дай мне тогда твою руку.
Окно, у которого она сидела, находилось довольно высоко, и Каталине пришлось опуститься на колени, чтобы выполнить его просьбу. Она просунула руку сквозь решетку, и Диего прижался к ней жадными губами. У нее были маленькие руки, с тонкими пальцами, руки благородной дамы. Она гладила лицо Диего и краснела и смеялась, когда ее кулачок оказался у него во рту.
— Бесстыдник, — сказала она. — Что ты сделаешь еще? — она убрала руку.
— Веди себя прилично, и давай поговорим о наших делах.
— Как можно говорить о делах, когда ты сводишь меня с ума? Женщина, с таким же успехом ты могла бы просить реку течь в гору.
— Тогда тебе лучше уйти. Уже поздно, и я устала. Дочь галантерейщика наверняка тебя ждет. Нельзя же оставить ее без внимания.
— Клара? — вскричал Диего. — Да на что она мне? Она горбата, косоглаза, а волосы у нее, как у шелудивой собаки.
— Лжец, — рассмеялась Каталина. — Действительно, на ее лице остались оспинки и зубы у нее слегка желтоваты, а одного нет совсем, но, в общем, она не так уж страшна, и у нее добрый характер. Я не виню твоего отца, что он нашел тебе такую жену.
— Мой отец может катиться…
Для соблюдения приличий мы не будем повторять слова Диего, предоставив право закончить фразу читательскому воображению. Но Каталина привыкла к прямому языку тех времен и даже не покраснела. Наоборот, пылкость ее возлюбленного вызвала у девушки довольную улыбку.
— Сегодня утром я был в соборе, — продолжал Диего, — и когда увидел тебя, во всей красе стоящую перед алтарем, будто меч вонзился в мое сердце, и я понял, что все отцы мира не смогут разлучить нас.
— А я никого не видела. Я не понимала, где нахожусь и что со мной происходит. А потом миллион иголок вонзились в мою ногу, и от боли я чуть не потеряла сознание и пришла в себя только в объятиях мамы. Она смеялась и плакала, и я тоже разрыдалась.
— Ты бежала и бежала, а мы кричали от радости. Ты мчалась, как лань, убегающая от охотника, как лесная нимфа, услышавшая приближающиеся голоса людей, как… — Тут воображение изменило Диего, и он закончил фразу довольно банальным сравнением: — Ты бежала, как небесный ангел. И была прекраснее зари.
Каталина слушала бы его до утра, но за спиной раздался голос Марии:
— Иди спать, дитя. Ты же не хочешь, чтобы соседи сплетничали о тебе, и вообще, уже поздно.
— Спокойной ночи, любимый.
— Спокойной ночи, свет моих глаз.
Надо же так случиться, что отец Диего и галантерейщик в эти дни спорили о куске пустующей земли, который портной хотел получить в приданое, а галантерейщик — оставить за собой. Вероятно, за кружкой пива они могли бы найти компромиссное решение, но, к удивлению галантерейщика, портной уперся, как баран. Произошел крупный разговор, закончившийся скандалом, и почтенные отцы разошлись в разные стороны. Портной, тем не менее, имел веские причины для столь странного, на взгляд галантерейщика, поведения. Во-первых, чудо прославило Каталину и могло благотворно отразиться на количестве заказов, выйди она замуж за Диего. Во-вторых, Каталина сама была опытной вышивальщицей. И в-третьих, что, возможно, и стало решающим, начались разговоры, что благородные дамы города, очарованные ее скромностью и хорошими манерами, решили собрать девушке достойное приданое. И теперь портной смотрел на Каталину как на желанную партию. Диего она принесла бы счастье, а ему — новых клиентов. Так исчезло последнее препятствие, преграждавшее влюбленным путь к счастью.
23
В то время, как Каталина и Диего мирно беседовали, разделенные лишь железной решеткой, аббатиса строила планы, не в малой степени касающиеся их будущего.
Донья Беатрис всегда скрупулезно выполняла религиозные обязанности. Монастырь в Кастель Родригесе стал гордостью ордена, монахини отличались безупречным поведением, пышность церковных служб привлекала сотни верующих, а каждый нуждающийся, обратившийся за помощью, находил, как минимум, сочувствие. Но, несмотря на набожность и благочестивость, аббатиса питала лютую ненависть к некоей монахине из Авилы, Терезе де Сепеда. Когда донья Беатрис была послушницей, эта монахиня, в монашестве мать Тереза, наделала немало шума, неоднократно заявляя, что ей являлись Иисус Христос, пресвятая богородица и прочие небожители, не говоря о том, что она выгнала дьявола, явившегося к ней в келью, брызнув в него святой водой. Наконец, недовольная мягкостью устава кармелитского ордена, она ушла из монастыря и основала новый орден, с более суровыми правилами. Остальные монахини расценили этот поступок как оскорбление и приложили все силы, чтобы уничтожить нежелательного конкурента. Но Тереза де Сепеда оказалась женщиной энергичной, решительной и смелой и, подавляя непрекращающуюся оппозицию, открывала монастыри босоногих кармелиток по всей Испании. Название ее ордена определялось тем, что вместо крепких кожаных башмаков монахини матери Терезы носили сандалии с подошвами, сплетенными из веревки. И к моменту ее смерти, случившейся за несколько лет до описываемых событий, орден босых кармелиток по своему влиянию сравнялся, а где-то и превзошел старый орден. Самого упорного противника мать Тереза встретила в лице доньи Беатрис. Аббатиса не терпела даже разговоров о длительных умерщвлениях плоти, которым подвергали себя босоногие кармелитки, и о посещавших их видениях. Какое право имела эта снедаемая гордыней, высокомерная и хитрая женщина, к тому же низкого происхождения, ставить себя выше других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50