.. - она запнулась, - я и сказала твоему отцу, что не могу примириться с его решением, и приехала к тебе.
Многие сыновья принимают как должное все, что их матери делают для них, считают материнскую преданность само собой разумеющейся и не чувствуют себя обязанными выказывать собственную любовь; и в то же время большинство сыновей глубоко возмущает, если их матери хотя бы на дюйм отступаются от светских правил, хотя бы на волосок отклоняются от норм поведения, подобающего матерям столь важных особ.
Так уж устроено, что родовые муки матери прекращаются только с ее смертью.
И Джордж был шокирован, услыхав из уст матери, что она ради него покинула его отца. Это признание уязвило его уважение к себе. Мысль, что его мать станет предметом всеобщих толков, оскорбляла его мужское достоинство и понятие о приличии. Происшедшее казалось невероятным, непостижимым и абсолютно недопустимым. Одновременно в его сознании возникла другая мысль: "Она хочет поставить на своем... чтобы я обещал..."
- Если ты думаешь, мама, - начал он, - что я откажусь от нее...
Пальцы миссис Пендайс судорожно сплелись.
- Нет, дорогой, - проговорила она с трудом, - если она так тебя любит, разве я могу просить об этом. Поэтому я и...
Джордж зло усмехнулся.
- Зачем же ты приехала? Чему ты можешь помочь? Как ты будешь жить здесь совсем одна? Я сам справлюсь со всем. Поезжай лучше домой.
Миссис Пендайс прервала его:
- О нет, Джордж, я не перенесу, чтобы ты был оторван от нас. Я должна быть с тобой!
Джордж чувствовал, что она вся дрожит. Он встал и подошел к окну. Голос миссис Пендайс говорил за его спиной:
- Я не стану требовать, чтобы ты расстался с ней, Джордж, я обещаю это, дорогой. Разве я могу, если вы так любите друг друга!
Опять Джордж зло усмехнулся. Сознание того, что он обманывает ее и вынужден обманывать дальше, еще больше его ожесточило.
- Возвращайся домой, мама! - сказал он. - Ты только все испортишь. Это не женское дело. Пусть отец поступает, как ему вздумается. Я сумею прожить один. Миссис Пендайс не отвечала, и он вынужден был обернуться. Она сидела без движения, опустив руки на колени, и то чисто мужское раздражение, которое вызывала в нем попавшая в двусмысленное положение женщина, усилилось во сто крат: ведь речь шла о его матери!
- Возвращайся, - повторил он, - пока не стали говорить! Ну чем ты можешь помочь? Ты не можешь покинуть отца - это нелепо! Ты должна вернуться домой!
- Но я не могу этого сделать, дорогой, - ответила миссис Пендайс.
Джордж даже простонал от гнева; но его мать сидела так неподвижно, была так бледна, что он вдруг смутно ощутил, как, должно быть, она страдает сейчас, и понял, что совсем не знал ту, что дала ему жизнь.
Наконец миссис Пендайс нарушила молчание:
- Но как же ты, Джордж, милый? Что будет с тобой дальше? Как ты будешь жить? - И вдруг, стиснув руки, она беспомощно воскликнула: - Чем все это кончится?
И Джордж не выдержал: в этих словах выразилось все, чем он терзался так долго. Он резко повернулся и пошел к двери.
- У меня сейчас нет времени, - проговорил он, - я зайду вечером.
Миссис Пендайс подняла глаза.
- О Джордж...
Но она уже давно привыкла подчинять свои желания желаниям других, и, не прибавив более ничего, она только улыбнулась.
Эта улыбка перевернула сердце Джорджа.
- Не расстраивайся так, мама. Все будет хорошо. Мы пойдем с тобой сегодня вечером в театр. Закажи билеты.
И, тоже пытаясь улыбнуться и не глядя на мать, чтобы окончательно не потерять самообладания, он вышел.
В вестибюле он увидел своего дядю, генерала Пендайса. Он стоял к нему спиной, но Джордж тотчас узнал его по слабому дрожанию в коленях, по покатым, но все еще не сутулым плечам, по тону голоса, сухому, недовольному и педантичному, какой бывает у человека, у которого отняли его дело. Генерал обернулся.
- А, Джордж! - сказал он. - Твоя мать остановилась здесь, не так ли? Взгляни, пожалуйста, что я получил от твоего отца.
Он трясущейся рукой протянул телеграмму: "Марджори в гостинице Грина. Немедленно поезжай к ней, Хорэс".
Пока Джордж читал, генерал Пендайс глядел на своего племянника; глаза генерала были обведены темными кругами, под ними набухли мешки, испещренные морщинками, - память о том, что он служил своему отечеству в тропических широтах.
- Что это значит? - спросил он. - "Немедленно поезжай к ней"? Разумеется, я поехал бы: всегда рад повидать твою мать. Только что за спешка?
Джордж хорошо понимал, что отец из гордости не станет писать матери, и хотя она уехала из дому ради него, Джорджа, он сочувствовал отцу. К счастью, генерал не стал долго ждать его ответа.
- Она приехала за новыми туалетами? Давненько я тебя не видал. Когда ты собираешься пообедать со мной? Я слыхал в Эпсоме, что ты продал своего жеребца. Что это ты вздумал? И почему вдруг твой отец стал посылать телеграммы? На него это не похоже. Ведь твоя мать не больна?
Джордж отрицательно покачал головой и, пробормотав что-то вроде: "Простите, пожалуйста! Деловое свидание, страшно спешу", - бросился прочь.
Так неожиданно покинутый, генерал подозвал мальчика-рассыльного, медленно вывел что-то карандашом на визитной карточке и стал ожидать, повернувшись спиной к тем, кто был в вестибюле, и опершись на свок> трость. И, ожидая, он изо всех сил старался ни о чем не думать. Кончив служить отечеству, он теперь только и делал, что ожидал чего-нибудь; мысли же утомляли и расстраивали его, так как у него был однажды солнечный удар и несколько раз лихорадка. Своим безукоризненным воротничком, безукоризненными штиблетами, костюмом, выправкой, своей манерой откашливаться, необычной сухой желтизной лица между аккуратно расчесанными баками, неподвижностью восковых рук, обхвативших набалдашник трости, - всем этим он производил впечатление человека, досуха выжатого системой. И только глаза, беспокойные и упрямые, выдавали в нем истинного Пендайса.
Комкая в руке телеграмму, генерал прошел в дамскую гостиную. Телеграмма мучила его. Было в ней что-то особенное, а он не привык к утренним визитам. Он нашел свою невестку сидящей у окна. Ее лицо было против обыкновения розовое, глаза блестели, и был в них как будто вызов. Она поздоровалась с ним ласково, а генерал Пендайс был не из тех, кто видит дальше своего носа. К счастью, он никогда и не стремился к этому.
- Как поживаете, Марджори? - спросил он. - Рад видеть вас в Лондоне. Что Хорэс? Взгляните, что он прислал мне. - И он протянул ей телеграмму с таким видом, как будто отплачивал за оскорбление, затем, спохватившись, спросил: - Не могу ли я быть чем-нибудь полезен?
Миссис Пендайс прочла телеграмму и как и Джордж, пожалела ее составителя.
- Нет, Чарлз, благодарю, - произнесла она медленно. - Мне ничего не нужно. Хорэс стал волноваться из-за пустяков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Многие сыновья принимают как должное все, что их матери делают для них, считают материнскую преданность само собой разумеющейся и не чувствуют себя обязанными выказывать собственную любовь; и в то же время большинство сыновей глубоко возмущает, если их матери хотя бы на дюйм отступаются от светских правил, хотя бы на волосок отклоняются от норм поведения, подобающего матерям столь важных особ.
Так уж устроено, что родовые муки матери прекращаются только с ее смертью.
И Джордж был шокирован, услыхав из уст матери, что она ради него покинула его отца. Это признание уязвило его уважение к себе. Мысль, что его мать станет предметом всеобщих толков, оскорбляла его мужское достоинство и понятие о приличии. Происшедшее казалось невероятным, непостижимым и абсолютно недопустимым. Одновременно в его сознании возникла другая мысль: "Она хочет поставить на своем... чтобы я обещал..."
- Если ты думаешь, мама, - начал он, - что я откажусь от нее...
Пальцы миссис Пендайс судорожно сплелись.
- Нет, дорогой, - проговорила она с трудом, - если она так тебя любит, разве я могу просить об этом. Поэтому я и...
Джордж зло усмехнулся.
- Зачем же ты приехала? Чему ты можешь помочь? Как ты будешь жить здесь совсем одна? Я сам справлюсь со всем. Поезжай лучше домой.
Миссис Пендайс прервала его:
- О нет, Джордж, я не перенесу, чтобы ты был оторван от нас. Я должна быть с тобой!
Джордж чувствовал, что она вся дрожит. Он встал и подошел к окну. Голос миссис Пендайс говорил за его спиной:
- Я не стану требовать, чтобы ты расстался с ней, Джордж, я обещаю это, дорогой. Разве я могу, если вы так любите друг друга!
Опять Джордж зло усмехнулся. Сознание того, что он обманывает ее и вынужден обманывать дальше, еще больше его ожесточило.
- Возвращайся домой, мама! - сказал он. - Ты только все испортишь. Это не женское дело. Пусть отец поступает, как ему вздумается. Я сумею прожить один. Миссис Пендайс не отвечала, и он вынужден был обернуться. Она сидела без движения, опустив руки на колени, и то чисто мужское раздражение, которое вызывала в нем попавшая в двусмысленное положение женщина, усилилось во сто крат: ведь речь шла о его матери!
- Возвращайся, - повторил он, - пока не стали говорить! Ну чем ты можешь помочь? Ты не можешь покинуть отца - это нелепо! Ты должна вернуться домой!
- Но я не могу этого сделать, дорогой, - ответила миссис Пендайс.
Джордж даже простонал от гнева; но его мать сидела так неподвижно, была так бледна, что он вдруг смутно ощутил, как, должно быть, она страдает сейчас, и понял, что совсем не знал ту, что дала ему жизнь.
Наконец миссис Пендайс нарушила молчание:
- Но как же ты, Джордж, милый? Что будет с тобой дальше? Как ты будешь жить? - И вдруг, стиснув руки, она беспомощно воскликнула: - Чем все это кончится?
И Джордж не выдержал: в этих словах выразилось все, чем он терзался так долго. Он резко повернулся и пошел к двери.
- У меня сейчас нет времени, - проговорил он, - я зайду вечером.
Миссис Пендайс подняла глаза.
- О Джордж...
Но она уже давно привыкла подчинять свои желания желаниям других, и, не прибавив более ничего, она только улыбнулась.
Эта улыбка перевернула сердце Джорджа.
- Не расстраивайся так, мама. Все будет хорошо. Мы пойдем с тобой сегодня вечером в театр. Закажи билеты.
И, тоже пытаясь улыбнуться и не глядя на мать, чтобы окончательно не потерять самообладания, он вышел.
В вестибюле он увидел своего дядю, генерала Пендайса. Он стоял к нему спиной, но Джордж тотчас узнал его по слабому дрожанию в коленях, по покатым, но все еще не сутулым плечам, по тону голоса, сухому, недовольному и педантичному, какой бывает у человека, у которого отняли его дело. Генерал обернулся.
- А, Джордж! - сказал он. - Твоя мать остановилась здесь, не так ли? Взгляни, пожалуйста, что я получил от твоего отца.
Он трясущейся рукой протянул телеграмму: "Марджори в гостинице Грина. Немедленно поезжай к ней, Хорэс".
Пока Джордж читал, генерал Пендайс глядел на своего племянника; глаза генерала были обведены темными кругами, под ними набухли мешки, испещренные морщинками, - память о том, что он служил своему отечеству в тропических широтах.
- Что это значит? - спросил он. - "Немедленно поезжай к ней"? Разумеется, я поехал бы: всегда рад повидать твою мать. Только что за спешка?
Джордж хорошо понимал, что отец из гордости не станет писать матери, и хотя она уехала из дому ради него, Джорджа, он сочувствовал отцу. К счастью, генерал не стал долго ждать его ответа.
- Она приехала за новыми туалетами? Давненько я тебя не видал. Когда ты собираешься пообедать со мной? Я слыхал в Эпсоме, что ты продал своего жеребца. Что это ты вздумал? И почему вдруг твой отец стал посылать телеграммы? На него это не похоже. Ведь твоя мать не больна?
Джордж отрицательно покачал головой и, пробормотав что-то вроде: "Простите, пожалуйста! Деловое свидание, страшно спешу", - бросился прочь.
Так неожиданно покинутый, генерал подозвал мальчика-рассыльного, медленно вывел что-то карандашом на визитной карточке и стал ожидать, повернувшись спиной к тем, кто был в вестибюле, и опершись на свок> трость. И, ожидая, он изо всех сил старался ни о чем не думать. Кончив служить отечеству, он теперь только и делал, что ожидал чего-нибудь; мысли же утомляли и расстраивали его, так как у него был однажды солнечный удар и несколько раз лихорадка. Своим безукоризненным воротничком, безукоризненными штиблетами, костюмом, выправкой, своей манерой откашливаться, необычной сухой желтизной лица между аккуратно расчесанными баками, неподвижностью восковых рук, обхвативших набалдашник трости, - всем этим он производил впечатление человека, досуха выжатого системой. И только глаза, беспокойные и упрямые, выдавали в нем истинного Пендайса.
Комкая в руке телеграмму, генерал прошел в дамскую гостиную. Телеграмма мучила его. Было в ней что-то особенное, а он не привык к утренним визитам. Он нашел свою невестку сидящей у окна. Ее лицо было против обыкновения розовое, глаза блестели, и был в них как будто вызов. Она поздоровалась с ним ласково, а генерал Пендайс был не из тех, кто видит дальше своего носа. К счастью, он никогда и не стремился к этому.
- Как поживаете, Марджори? - спросил он. - Рад видеть вас в Лондоне. Что Хорэс? Взгляните, что он прислал мне. - И он протянул ей телеграмму с таким видом, как будто отплачивал за оскорбление, затем, спохватившись, спросил: - Не могу ли я быть чем-нибудь полезен?
Миссис Пендайс прочла телеграмму и как и Джордж, пожалела ее составителя.
- Нет, Чарлз, благодарю, - произнесла она медленно. - Мне ничего не нужно. Хорэс стал волноваться из-за пустяков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65