Что-то похожее на болезненное прозрение ужасом выходило из подсознания.
Онемевшей рукой потянув на себя дверь, навалившись телом, которое также стало непослушно, на дверной косяк, с большим трудом внедрил свою голову в плотную атмосферу террасы. Казалось, сам воздух изменил свои физические свойства, став прозрачной резиновой массой. Терраса была пуста и одинока. С высоты встревоженной души тоска свалилась на уставшее тело. Ведомый недобрыми предчувствиями, из последних сил передвигая ноги, чувствуя, как ужасом пропитаны нервы, шаг за шагом приблизился он к ведущей в гостиную двери. Ценой неимоверных усилий своим весом вдавился в пространство центральной комнаты и на мгновение испытал облегчение, увидев живыми и здоровыми всех своих домочадцев. Радость вспорхнула глупой бабочкой, летящей в костёр, и исчезла мгновенно, наткнувшись на процесс переосмысления происходящего. Все трое висели в воздухе. Стеклянными, бездушными глазами сканируя пространство вокруг себя, каждый держал под прицелом лучей, исходящих из расставленных в стороны рук, двух других, всем свои видом давая понять, что не допустит и малейшего движения. Все казались почти равными по силе. Правда, маленький внук держался вроде бы равнодушнее и увереннее женщин. Это было противостояние, очевидно. Виктор Владимирович проснулся.
У печки копошилась Евдокия. За столом беседовали мужчина с голым торсом и полупрозрачная беззубая бабка. Сознание с трудом втискивалось в новую реальность.
– Час от часу не легче!
– Проснулся, милый друг? Ну, вставай, чаю попей, и пойдём, я тебя провожу до посёлка, чтобы быстрее добрался. А то, ведь, жена-то волноваться начнёт.
– Я долго спал?
– Да часок, может. А, может поменьше. Да не волнуйся, пока тебя не хватились искать.
– Спасибо.
По дороге домой они не разговаривали. Евдокия понимала необходимость мозга переварить полученную, революционно новую информацию и не торопилась загружать человека подробностями. Только почти перед выходом из леса сказала:
– Ты, милый человек, помни, что сказки передают реальность с точки зрения и понимания рассказчиков, то есть субъективно. Субъекты, как правило, люди не просветлённые и потому склонны видеть происходящее в искажённом виде. Старайся переосмысливать всё сам, без помощников. Анализируй происходящее со своей высоты, на чужой опыт не опирайся. Успехов тебе! И вот ещё. Не торопись рассказывать про сегодняшнее. Вообще, больше молчи. Чище вокруг будет.
«Почему-то она со мной то на «Вы», то на «ты» общается… Не может определиться, что ли? Или в игры играет? Или я так по-разному выгляжу? А, может, она просто плохо воспитана – деревенщина». Сапог зацепился за тонкий поваленный ствол, который почти врос в землю и не был заметен под разнотравным покрытием. Представительный даже в брезентовой робе седовласый красавец, как двухлетний мальчишка, запутавшись в собственных ногах, носом воткнулся в чей-то помёт. Лоси и кабаны часто захаживали в окрестности дачного товарищества. Чьи именно следы пришлось стряхивать с благородного лица, Виктор Владимирович близко рассматривать не стал, а мудрую мысль о недостойных своих рассуждениях запеленговал. «Надо попроще быть. А то я как индюк надулся – гордый и глупый».
– Знаешь, Евдокия Андреевна, мне сон снился в избушке твоей. Объясни, если можешь, к чему.
Передав, как мог, атмосферу и содержание увиденного, он замер в ожидании приговора.
– Сны далеко не все предсказующие. Залетело тело твоё астральное в какое-то из вероятностных полей, поболталось там, приобрело новый опыт и вернулось назад. Может, вероятность такого события и велика, но если ты сделаешь нужные выводы, успеешь переработать полученную информацию верно, то надобность в осуществлении этих событий на Земле отпадает.
– А какого именно события? Что значит-то это?
– Не знаю. И знать не хочу. Разбирайся со своей семьёй сам.
– Так там и разбираться нечего. Хорошо всё.
– Ой, ли.
Потом, когда перепашет жизнь человеческие судьбы, разведёт любящих и родных по разным этажам Вселенской мудрости, столкнет любовь с самой собой в противоположных её проявлениях, намучает, научит, постаревший и уставший духом человек спросит старшего друга:
– Скажи мне, Мудрейший, зачем это всё было именно так? – Так происходит освобождение от злобы.
– Так просто?
– Да.
– Всё это ради того, чтобы вышла злоба?!
– Да. Это необходимо. Это – необходимое условие, но не достаточное.
– Условие чего?
– Взросления. Человеческого созревания, духовного роста. Пока ещё пахнущий свежим помётом лося Виктор Владимирович был уверен, что добр и мудр.
* * *
В избушке бабы Яги царило веселье. Беззубая и прозрачная бабушка Оля во всю кокетничала с рогатым молодцем. Нельзя сказать, что это зачем-то ей было нужно, но сам процесс приносил громадное удовольствие, особенно тогда, когда она предвкушала удивление и восхищение красотой образа молодой её непорочности, который намеревалась предоставить попозже и выжидала момент поэффектней. Певец, вытянув под столом лохматые конечности, сложив на груди вполне человеческие, с удивлением и задором общался с этим подобием женщины, параллельно лениво размышляя о том, какова же глубина глупости этой сущности, если она намеревается его очаровать. Однако что-то в происходившем казалось интригующим и зачем-то нужным.
На остывающей печи сидела Юля в голубых джинсах и эротически не прикрывающем почти ничего топе. По углам кучковались гномы, из-под печки, из-за вёдер и стоящих вязанок сухих трав высовывались любопытные представители профсоюза домовых, проходящие в окрестностях теоретическое обучение, а у Евдокии практику.
Ольга Ивановна скинув с маленькой, подсохшей к старости, головы шаль, обычно прикрывающую имеющееся в наличии безобразие, жеманно поправила седую прядь, единственную на всей её шелушащейся лысине. Распределив равномерно волосинки по черепу, шикарным жестом скрюченной в пальцах руки отправила за ухо воображаемый локон, оголила в отработанной улыбке дёсны и мечтательно продолжала рассказывать о себе:
– Помню, на Рождественском балу, кружилась я в вальсе с князем Покровским. Надо сказать, я мастерица танцевать вальс. И не только вальс! Кавалеры приглашали меня на каждый танец, не давали отдохнуть. А князь вообще.
С печки раздался Юлин голос:
– Ольга Ивановна, дорогая, не томите! Покажите нам себя молодой!
И, вздохнув огорчённо на нетактичность реплики, она показала. Во всей красе – в бальном наряде и фамильных драгоценностях, с искусно завитыми густыми локонами, с розовыми нарумяненными щёчками, горящими от счастья глазами. Такой она, не в меру скромная и даже стеснительная, может быть, и представала-то в свете раза два-три, но хорошо запомнила своё отражение в зеркале, свой собственный восторг по поводу увиденного, а ещё страх, что сглазят завистники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Онемевшей рукой потянув на себя дверь, навалившись телом, которое также стало непослушно, на дверной косяк, с большим трудом внедрил свою голову в плотную атмосферу террасы. Казалось, сам воздух изменил свои физические свойства, став прозрачной резиновой массой. Терраса была пуста и одинока. С высоты встревоженной души тоска свалилась на уставшее тело. Ведомый недобрыми предчувствиями, из последних сил передвигая ноги, чувствуя, как ужасом пропитаны нервы, шаг за шагом приблизился он к ведущей в гостиную двери. Ценой неимоверных усилий своим весом вдавился в пространство центральной комнаты и на мгновение испытал облегчение, увидев живыми и здоровыми всех своих домочадцев. Радость вспорхнула глупой бабочкой, летящей в костёр, и исчезла мгновенно, наткнувшись на процесс переосмысления происходящего. Все трое висели в воздухе. Стеклянными, бездушными глазами сканируя пространство вокруг себя, каждый держал под прицелом лучей, исходящих из расставленных в стороны рук, двух других, всем свои видом давая понять, что не допустит и малейшего движения. Все казались почти равными по силе. Правда, маленький внук держался вроде бы равнодушнее и увереннее женщин. Это было противостояние, очевидно. Виктор Владимирович проснулся.
У печки копошилась Евдокия. За столом беседовали мужчина с голым торсом и полупрозрачная беззубая бабка. Сознание с трудом втискивалось в новую реальность.
– Час от часу не легче!
– Проснулся, милый друг? Ну, вставай, чаю попей, и пойдём, я тебя провожу до посёлка, чтобы быстрее добрался. А то, ведь, жена-то волноваться начнёт.
– Я долго спал?
– Да часок, может. А, может поменьше. Да не волнуйся, пока тебя не хватились искать.
– Спасибо.
По дороге домой они не разговаривали. Евдокия понимала необходимость мозга переварить полученную, революционно новую информацию и не торопилась загружать человека подробностями. Только почти перед выходом из леса сказала:
– Ты, милый человек, помни, что сказки передают реальность с точки зрения и понимания рассказчиков, то есть субъективно. Субъекты, как правило, люди не просветлённые и потому склонны видеть происходящее в искажённом виде. Старайся переосмысливать всё сам, без помощников. Анализируй происходящее со своей высоты, на чужой опыт не опирайся. Успехов тебе! И вот ещё. Не торопись рассказывать про сегодняшнее. Вообще, больше молчи. Чище вокруг будет.
«Почему-то она со мной то на «Вы», то на «ты» общается… Не может определиться, что ли? Или в игры играет? Или я так по-разному выгляжу? А, может, она просто плохо воспитана – деревенщина». Сапог зацепился за тонкий поваленный ствол, который почти врос в землю и не был заметен под разнотравным покрытием. Представительный даже в брезентовой робе седовласый красавец, как двухлетний мальчишка, запутавшись в собственных ногах, носом воткнулся в чей-то помёт. Лоси и кабаны часто захаживали в окрестности дачного товарищества. Чьи именно следы пришлось стряхивать с благородного лица, Виктор Владимирович близко рассматривать не стал, а мудрую мысль о недостойных своих рассуждениях запеленговал. «Надо попроще быть. А то я как индюк надулся – гордый и глупый».
– Знаешь, Евдокия Андреевна, мне сон снился в избушке твоей. Объясни, если можешь, к чему.
Передав, как мог, атмосферу и содержание увиденного, он замер в ожидании приговора.
– Сны далеко не все предсказующие. Залетело тело твоё астральное в какое-то из вероятностных полей, поболталось там, приобрело новый опыт и вернулось назад. Может, вероятность такого события и велика, но если ты сделаешь нужные выводы, успеешь переработать полученную информацию верно, то надобность в осуществлении этих событий на Земле отпадает.
– А какого именно события? Что значит-то это?
– Не знаю. И знать не хочу. Разбирайся со своей семьёй сам.
– Так там и разбираться нечего. Хорошо всё.
– Ой, ли.
Потом, когда перепашет жизнь человеческие судьбы, разведёт любящих и родных по разным этажам Вселенской мудрости, столкнет любовь с самой собой в противоположных её проявлениях, намучает, научит, постаревший и уставший духом человек спросит старшего друга:
– Скажи мне, Мудрейший, зачем это всё было именно так? – Так происходит освобождение от злобы.
– Так просто?
– Да.
– Всё это ради того, чтобы вышла злоба?!
– Да. Это необходимо. Это – необходимое условие, но не достаточное.
– Условие чего?
– Взросления. Человеческого созревания, духовного роста. Пока ещё пахнущий свежим помётом лося Виктор Владимирович был уверен, что добр и мудр.
* * *
В избушке бабы Яги царило веселье. Беззубая и прозрачная бабушка Оля во всю кокетничала с рогатым молодцем. Нельзя сказать, что это зачем-то ей было нужно, но сам процесс приносил громадное удовольствие, особенно тогда, когда она предвкушала удивление и восхищение красотой образа молодой её непорочности, который намеревалась предоставить попозже и выжидала момент поэффектней. Певец, вытянув под столом лохматые конечности, сложив на груди вполне человеческие, с удивлением и задором общался с этим подобием женщины, параллельно лениво размышляя о том, какова же глубина глупости этой сущности, если она намеревается его очаровать. Однако что-то в происходившем казалось интригующим и зачем-то нужным.
На остывающей печи сидела Юля в голубых джинсах и эротически не прикрывающем почти ничего топе. По углам кучковались гномы, из-под печки, из-за вёдер и стоящих вязанок сухих трав высовывались любопытные представители профсоюза домовых, проходящие в окрестностях теоретическое обучение, а у Евдокии практику.
Ольга Ивановна скинув с маленькой, подсохшей к старости, головы шаль, обычно прикрывающую имеющееся в наличии безобразие, жеманно поправила седую прядь, единственную на всей её шелушащейся лысине. Распределив равномерно волосинки по черепу, шикарным жестом скрюченной в пальцах руки отправила за ухо воображаемый локон, оголила в отработанной улыбке дёсны и мечтательно продолжала рассказывать о себе:
– Помню, на Рождественском балу, кружилась я в вальсе с князем Покровским. Надо сказать, я мастерица танцевать вальс. И не только вальс! Кавалеры приглашали меня на каждый танец, не давали отдохнуть. А князь вообще.
С печки раздался Юлин голос:
– Ольга Ивановна, дорогая, не томите! Покажите нам себя молодой!
И, вздохнув огорчённо на нетактичность реплики, она показала. Во всей красе – в бальном наряде и фамильных драгоценностях, с искусно завитыми густыми локонами, с розовыми нарумяненными щёчками, горящими от счастья глазами. Такой она, не в меру скромная и даже стеснительная, может быть, и представала-то в свете раза два-три, но хорошо запомнила своё отражение в зеркале, свой собственный восторг по поводу увиденного, а ещё страх, что сглазят завистники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97