Единственное было для него однозначно ясно: те сферы, где происходили события у сегодняшней посетительницы, нуждаются в незамедлительном освоении. Иначе объяснить такой выдающийся акцент из случайных событий невозможно.
Не теряя времени даром, Андрей Тимофеевич снял лёгкие замшевые туфли, уложил левую ногу подъёмом стопы на бедро правой, привычно и легко водрузил поверх левой ноги правую аналогичным образом, выпрямил спину, расслабился и застыл в положении, называемом ещё падмасана, намереваясь с того же стула, на котором принимал посетителей, впрыгнуть на следующий уровень своего мастерства. Быстрый выход не удался. До перехода количества в качество, видимо, требовались дополнительные вводные условия. В дверь постучали.
– Здравствуйте, Андрей Тимофеевич! К вам можно? Я на три часа была записана.
В кабинете находились живот и грудь посетительницы, её саму ещё видно не было.
– Конечно, входите. Здравствуйте.
Пока в дверной проём протискивалось грандиозное тело, ноги волшебника успели занять более привычное глазу нормального человека положение под столом.
Выслушивая жалобы на здоровье роскошной формами дамы, опытный и в меру альтруистичный, дисциплинированный и уважительный ко всем и ко всему, человек, посвятивший себя делу помощи страдающим и болящим, добросовестно выполняющий своё обещание Высшим в течение пяти лет, понял, что более слушать подобные исповеди, как раньше, он не сможет. Подавив усилием воли напрашивающееся раздражение от неожиданно ставшего скучным процесса, взяв обычное для себя состояние милосердия с оттенком интереса к происходящему, в данном случае, с полнометражной женщиной, Андрей Тимофеевич смиренно принялся за работу, решив, однако, в первую свободную от посетителей и других, пока необходимых, забот минуту подумать, как жить дальше.
* * *
К вечеру воскресного дня состояние Марины было почти обычным, если не считать нового для неё ощущения замкнутого защитного пространства вокруг. Муж ушёл в себя и не торопился возвращаться, телефон молчал – все будто забыли о их существовании, улицы и дома летнего города, утомлённые длительным теплом, экономили силы, сохраняя тишину. Что-то искусственное чувствовалось в безлюдности и неподвижности воскресения, неожиданно оставившего глубокий след в сознании мужской половины четы Сусаниных и спасшего от депрессии женскую. Марина казалась себе тупой и заторможенной. Разумно решив, что носить такое состояние комфортнее, чем утреннее, она решила не вмешиваться в происходящие с ней процессы, насилуя хрупкую психику силой собственной воли. В неестественной для городских условий тишине, сидя в старом продавленном кресле с невостребованной уже два часа книгой в руках, думая медленно, лениво ни о чём и обо всём, девушка неожиданно и чётко почувствовала чьё-то присутствие. Это невидимое, но ясно понимаемое и ощущаемое, было к северу от неё, рядом с молчащим телевизором. Оно не напугало, а наоборот, будто впрыснуло острую струю мгновенной радости и неизведанного ранее оттенка высокого счастья. Это явно засветилось намеренно, дав понять, что оно рядом, заразив мимоходом потоком глубокой и многогранной, вечной и бесконечной, постоянно прибывающей истины. Марина, пронзённая, на миг прозревшая, резко выпрямила спину, вынырнув из объятий умирающего мягкого пристанища пыли и лени, стряхнув оцепенение и заторможенность, поняла, что начинает пробуждаться.
* * *
Виктор Владимирович, испытывая какое-то особенное чувство, похожее на возбуждение от неожиданного успеха, названивал Сусаниным, чтобы сообщить о нашедшихся документах. Ему самому было неудобно перед собой за состояние мальчишки, ожидающего похвалу от взрослых по случаю хорошего поведения в гостях. Возбуждение не унималось, телефон Сусаниных продолжал быть хронически занят.
– Витюша, ты сядь, расслабься, позвонишь попозже.
– Сколько можно болтать!
– Они же не знают, что ты им пытаешься дозвониться. У них свой ритм жизни.
– Какой у них там ритм, когда документов нет!
Лаура вздохнула, решив не настаивать, так как её настоятельные рекомендации мужу расслабиться всегда вызывали дополнительный импульс упрямства в достижении ранее намеченной цели. Виктор Владимирович, попыхтев ещё немного у телефона, вскоре вообще забыл о существовании и Сусаниных, и документов у лесничего. Часов в десять вечера раздался звонок:
– Здравствуйте, Виктор Владимирович! Это Вы?
– Да. Здравствуйте.
– Виктор Владимирович, это Марина. Помните? Вы меня и мужа моего, Василия, до Москвы недавно подвозили.
– Да! Да, Мариночка, помню!
– Я решила на всякий случай вам позвонить, хотя мы завтра собрались идти о потере документов в милицию сообщать.
– Правильно, правильно сделали. Нашлись ваши документы.
– Не может быть! Здорово-то как! А они у Вас?
– Нет. В лесничестве. Нам ваши документы и вещи не отдают. У них там своя бюрократия. Вам придётся ехать за ними.
– Ничего-ничего, это ерунда. Я так рада, что они нашлись!
– А я хотел вам раньше об этом сообщить, но у вас всё телефон был занят.
– Странно. Вообще-то никто не разговаривал.
– Может, трубка плохо лежала?
– Нет. Нормально лежала.
– Чудеса. Хотите, мы вас с собой в следующие выходные возьмём?
– Спасибо. У нас отпуск ещё не закончился. Мы, наверно, сами завтра съездим.
– Как хотите. Если надо будет, обращайтесь.
– Спасибо Вам.
* * *
Сусанины на электричке добрались до города; на дребезжащем, чудом передвигающемся, рейсовом автобусе с вечно и беспричинно злым водителем доехали до села, в котором располагалось местное лесничество. В лесничестве, смущаясь, объяснили, что лесник, который имеет интересующую молодёжь информацию, находится неизвестно где, так как спектр его деятельности очень широк, но, на всякий случай, имеет смысл заглянуть к нему домой. Расположение дома объяснили, адрес, на тот же всякий случай, дали, хотя ни один из домов посёлка табличек с номерами и названиями не выносил. Сусанины по приметам опознали дом лесника и, подумав недолго, вошли в открытую калитку.
Марина постучала в дверь дома и прислушалась. До её ушей, дислоцированных в районе крыльца, отчётливо донёсся топот копыт внутри дома. Василий, расположившийся было недалеко, под яблонькой, удивлённо принял стойку борзой на охоте.
Сутр, прильнувший к окну на втором этаже, узнал парочку насторожившихся любителей экстремального отдыха. Его раздирало озорством желание издать вопль в манере Певца. Пошарив глазами по окружающему пространству, на сколько позволял угол обзора, не увидев посторонних, Сутр разрешил себе акт насильственного воздействия на психику близких к прозрению, полагая, что отчитается за эту экзекуцию, если с него вдруг потребуют объяснение, универсальным мотивом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Не теряя времени даром, Андрей Тимофеевич снял лёгкие замшевые туфли, уложил левую ногу подъёмом стопы на бедро правой, привычно и легко водрузил поверх левой ноги правую аналогичным образом, выпрямил спину, расслабился и застыл в положении, называемом ещё падмасана, намереваясь с того же стула, на котором принимал посетителей, впрыгнуть на следующий уровень своего мастерства. Быстрый выход не удался. До перехода количества в качество, видимо, требовались дополнительные вводные условия. В дверь постучали.
– Здравствуйте, Андрей Тимофеевич! К вам можно? Я на три часа была записана.
В кабинете находились живот и грудь посетительницы, её саму ещё видно не было.
– Конечно, входите. Здравствуйте.
Пока в дверной проём протискивалось грандиозное тело, ноги волшебника успели занять более привычное глазу нормального человека положение под столом.
Выслушивая жалобы на здоровье роскошной формами дамы, опытный и в меру альтруистичный, дисциплинированный и уважительный ко всем и ко всему, человек, посвятивший себя делу помощи страдающим и болящим, добросовестно выполняющий своё обещание Высшим в течение пяти лет, понял, что более слушать подобные исповеди, как раньше, он не сможет. Подавив усилием воли напрашивающееся раздражение от неожиданно ставшего скучным процесса, взяв обычное для себя состояние милосердия с оттенком интереса к происходящему, в данном случае, с полнометражной женщиной, Андрей Тимофеевич смиренно принялся за работу, решив, однако, в первую свободную от посетителей и других, пока необходимых, забот минуту подумать, как жить дальше.
* * *
К вечеру воскресного дня состояние Марины было почти обычным, если не считать нового для неё ощущения замкнутого защитного пространства вокруг. Муж ушёл в себя и не торопился возвращаться, телефон молчал – все будто забыли о их существовании, улицы и дома летнего города, утомлённые длительным теплом, экономили силы, сохраняя тишину. Что-то искусственное чувствовалось в безлюдности и неподвижности воскресения, неожиданно оставившего глубокий след в сознании мужской половины четы Сусаниных и спасшего от депрессии женскую. Марина казалась себе тупой и заторможенной. Разумно решив, что носить такое состояние комфортнее, чем утреннее, она решила не вмешиваться в происходящие с ней процессы, насилуя хрупкую психику силой собственной воли. В неестественной для городских условий тишине, сидя в старом продавленном кресле с невостребованной уже два часа книгой в руках, думая медленно, лениво ни о чём и обо всём, девушка неожиданно и чётко почувствовала чьё-то присутствие. Это невидимое, но ясно понимаемое и ощущаемое, было к северу от неё, рядом с молчащим телевизором. Оно не напугало, а наоборот, будто впрыснуло острую струю мгновенной радости и неизведанного ранее оттенка высокого счастья. Это явно засветилось намеренно, дав понять, что оно рядом, заразив мимоходом потоком глубокой и многогранной, вечной и бесконечной, постоянно прибывающей истины. Марина, пронзённая, на миг прозревшая, резко выпрямила спину, вынырнув из объятий умирающего мягкого пристанища пыли и лени, стряхнув оцепенение и заторможенность, поняла, что начинает пробуждаться.
* * *
Виктор Владимирович, испытывая какое-то особенное чувство, похожее на возбуждение от неожиданного успеха, названивал Сусаниным, чтобы сообщить о нашедшихся документах. Ему самому было неудобно перед собой за состояние мальчишки, ожидающего похвалу от взрослых по случаю хорошего поведения в гостях. Возбуждение не унималось, телефон Сусаниных продолжал быть хронически занят.
– Витюша, ты сядь, расслабься, позвонишь попозже.
– Сколько можно болтать!
– Они же не знают, что ты им пытаешься дозвониться. У них свой ритм жизни.
– Какой у них там ритм, когда документов нет!
Лаура вздохнула, решив не настаивать, так как её настоятельные рекомендации мужу расслабиться всегда вызывали дополнительный импульс упрямства в достижении ранее намеченной цели. Виктор Владимирович, попыхтев ещё немного у телефона, вскоре вообще забыл о существовании и Сусаниных, и документов у лесничего. Часов в десять вечера раздался звонок:
– Здравствуйте, Виктор Владимирович! Это Вы?
– Да. Здравствуйте.
– Виктор Владимирович, это Марина. Помните? Вы меня и мужа моего, Василия, до Москвы недавно подвозили.
– Да! Да, Мариночка, помню!
– Я решила на всякий случай вам позвонить, хотя мы завтра собрались идти о потере документов в милицию сообщать.
– Правильно, правильно сделали. Нашлись ваши документы.
– Не может быть! Здорово-то как! А они у Вас?
– Нет. В лесничестве. Нам ваши документы и вещи не отдают. У них там своя бюрократия. Вам придётся ехать за ними.
– Ничего-ничего, это ерунда. Я так рада, что они нашлись!
– А я хотел вам раньше об этом сообщить, но у вас всё телефон был занят.
– Странно. Вообще-то никто не разговаривал.
– Может, трубка плохо лежала?
– Нет. Нормально лежала.
– Чудеса. Хотите, мы вас с собой в следующие выходные возьмём?
– Спасибо. У нас отпуск ещё не закончился. Мы, наверно, сами завтра съездим.
– Как хотите. Если надо будет, обращайтесь.
– Спасибо Вам.
* * *
Сусанины на электричке добрались до города; на дребезжащем, чудом передвигающемся, рейсовом автобусе с вечно и беспричинно злым водителем доехали до села, в котором располагалось местное лесничество. В лесничестве, смущаясь, объяснили, что лесник, который имеет интересующую молодёжь информацию, находится неизвестно где, так как спектр его деятельности очень широк, но, на всякий случай, имеет смысл заглянуть к нему домой. Расположение дома объяснили, адрес, на тот же всякий случай, дали, хотя ни один из домов посёлка табличек с номерами и названиями не выносил. Сусанины по приметам опознали дом лесника и, подумав недолго, вошли в открытую калитку.
Марина постучала в дверь дома и прислушалась. До её ушей, дислоцированных в районе крыльца, отчётливо донёсся топот копыт внутри дома. Василий, расположившийся было недалеко, под яблонькой, удивлённо принял стойку борзой на охоте.
Сутр, прильнувший к окну на втором этаже, узнал парочку насторожившихся любителей экстремального отдыха. Его раздирало озорством желание издать вопль в манере Певца. Пошарив глазами по окружающему пространству, на сколько позволял угол обзора, не увидев посторонних, Сутр разрешил себе акт насильственного воздействия на психику близких к прозрению, полагая, что отчитается за эту экзекуцию, если с него вдруг потребуют объяснение, универсальным мотивом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97