Он отвесил ей медленный, насмешливый поклон.
– Человек не может убежать от своей судьбы, так ведь? – сказал он. – Я не сомневаюсь, что господин Энцио щедро наградит вас за…
Она не ответила ему. Просто сидела и смотрела на него.
– Говорят, что молитвы умирающего имеют особую силу, – продолжал Пьетро, не пытаясь сопротивляться двум дюжим охотникам, которые держали его. – Я буду поминать вас в своих молитвах – конечно, если ваш кузен оставит мне язык, чтобы произносить молитвы.
Она все смотрела на него.
– Почему, – прошептала она, – почему вы будете молиться за меня, мессир Пьетро?
– Чтобы Господь и Богоматерь дали вам сердце, такое же прекрасное, как ваше лицо.
Лай собак раздавался совсем близко. Он слышал, как они заливались, взяв след.
– Ваша красота не знает себе равных, это дар Божий. Я думаю, что вы, госпожа Элайн, позорите этот дар – своей гордостью, жестокостью, ненавистью. В конце концов вы утратите ее – и эта утрата будет вызвана воспоминанием о том, что вы обрекли на пытки человека, который никогда не причинял вам вреда, только за то, что он совершил то, чего не мог не совершить – полюбил даму, самую прекрасную, какая когда-либо жила на свете… а теперь трубите в ваши рога и зовите его!
– Руджиеро, Родольфо! – вдруг сказала ясным голосом Элайн. – Отнесите его на склон, мимо которого мы только что проехали, и укройте ветками. И несите его так, чтобы его ноги не касались земли и не оставляли ни следов, ни запаха.
Пьетро уставился на нее, его темные глаза расширились от изумления.
– Пошли! – скомандовала она. – Торопитесь.
Пьетро вдруг подумал, что все-таки есть Бог на небесах, чьи пути неисповедимы, чей суд непредсказуем и чья милость порой оказывается совершенно безграничной.
Охотники подняли его на руки и понесли.
Ждать ему пришлось недолго. Минут через двадцать, когда они убрали ветки и листья с его распростертого ничком тела, она стояла рядом, наблюдая.
– Посади его сзади себя, Родольфо, – приказала она. – Будет лучше, если мы доберемся до дома как можно скорее.
С этими словами она поскакала, не дав ему сказать хоть слово благодарности.
В Рокка д'Аквилино времени оказалось больше.
Пьетро стоял перед ней, остро ощущая неприглядность своего вида – порванная и грязная одежда, двухмесячная борода. Помимо того, он вообще испытывал душевное смятение.
– Я благодарю вас, милостивая госпожа, – сказал он. – Однако, отдавая должное вашему милосердию, я должен задать вам вопрос – почему? Я несколько раз встречал вас, и вы никогда не соблаговолили обронить хоть одно вежливое слово, а теперь вы спасаете мне жизнь. Вы, не смущаясь, солгали Энцио, спрятали меня, привезли сюда… я… в смятении…
Она посмотрела на него, я в глазах ее была тревога.
– Я сказала бы вам, – произнесла она, – если бы сама знала. Назовите это порывом, назовите безумием. Я отдала вас в руки Энцио, но я запомнила его жестокость и раскаялась в своем поступке. Я во многом раскаиваюсь, мессир Пьетро, – в моей гордости, в моей собственной жестокости. Господь наказал меня на этой земле…
Пьетро ждал продолжения.
– Ио была права. Я завидовала ее великой любви. Я не завидовала тому, что у нее есть вы, хотя вы, как она правильно сказала, прекрасны, нет, я завидовала самой любви. Ибо я имела эту великую любовь, но потеряла ее – из-за безрассудства моего мужа. Он был ранен на турнире. Рана зажила, но все вокруг нее гноится. Лекари говорят, что он не проживет и года.
– Я очень сожалею, – прошептал Пьетро.
– Я знаю. Я верю, что вы сожалеете. У вас достаточно воображения и сердечности, чтобы сочувствовать утратам других. Но хватит об этом. Пройдите в покои. Мой сенешал даст вам чистую одежду и коня, чтобы вы продолжили ваше путешествие.
Но в ту ночь он не уехал. Не уехал потому, что Элайн Синискола попросила его задержаться. Она взяла его за руку и провела в комнату Рикардо. Ее муж спал – или он был без сознания.
– Смотрите, – сказала Элайн.
Пьетро глянул на единственного из графов Синискола, который отличался и красотой, и благородством. Сейчас он был похож на скелет, обтянутый желтой кожей, глаза его провалились, губы запали и оскалились в жуткой улыбке. Пьетро задумался, как задумывались и многие до него, о неисповедимых путях Господа, Провидения, судьбы, которые обрекают благородных и добрых людей на такие ужасные, непереносимые муки, позволяя грубым, жестоким, неправедным людям наслаждаться жизнью. И жившая в нем надежда, что его собственные беды могут, должны быть преодолены, дрогнули при виде этой изнуренной плоти, которая когда-то была живым человеком, мечтавшим, надеявшимся…
Когда он обернулся к Элайн, то увидел, что она плачет.
Он не мог утешить ее, потому что сам был безутешен. Он мог теперь лишь понять ее, разобраться наконец в темных побуждениях, заставлявших ее набрасываться на Ио, на него, на все проявления счастья, которые терзали ее по контрасту с обрушившимся на нее горем.
Пьетро молча вознес молитву за душу Рикардо.
Несмотря на всю свою усталость, Пьетро не мог уснуть в эту ночь. В полусне он услышал какой-то шум за дверью. Он встал, взял свой меч и открыл дверь.
Элайн билась в руках какого-то мужчины. Пьетро не мог разглядеть ни его лица, ни ее – было слишком темно. Он смог только различить напряженную борьбу двух тел и услышать затем, как Элайн взмолилась:
– Отпусти меня, отпусти меня, отпусти! Он еще жив, и ты бесчестишь его таким образом!
– Но ведь ты любишь меня, – рычал мужчина. – Меня, а не этот гнилой труп!
– Я в этом больше не уверена! – выкрикнула Элайн.
Пьетро в темноте схватил мужчину за плечо и оторвал его от Элайн.
Он услышал, как тот вырвал меч из ножен. Тогда он сделал выпад, раздался звон меча о меч, посыпались искры, и его меч, лишь слегка отраженный мечом противника, достиг цели, и через мгновение Пьетро услышал, как упал на пол меч.
Элайн вскрикнула – и больше не было слышно ни звука, кроме их дыхания.
Мужчина повернулся и бросился бежать по коридору. Пьетро сделал было шаг вслед за ним, но она схватила его за руку и не пустила его.
– Оставьте его! – всхлипывала она. – Бога ради, мессир Пьетро, пусть уходит!
– Кто он? – спросил Пьетро.
– Мой кузен Андреа, – пробормотала она. – Хотя вас это не касается – и я боюсь, что вы убили его.
– Нет, – отозвался Пьетро. – Там только царапина, хотя я жалею, что было плохо видно и я не смог ударить точнее.
В темноте он почувствовал, как ее глаза уперлись в него.
– При первых лучах рассвета вы покинете этот дом, – сказала она ровным голосом. – Ваша лошадь будет готова. Вы уедете и никогда не вернетесь сюда.
Пьетро смотрел на нее. Он не мог разглядеть ее лица. И он жалел, что не видит его. Может, ее лицо что-то сказало бы ему – помогло бы понять ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114