— Соглашайся на брак и пользуйся этим в свое удовольствие. Поверь, немало южанок спят сейчас в супружеских ложах северян.
«Что же делать?» — лихорадочно спрашивал сам себя Турлоф, и вопрос этот раздирал ему сердце. Лишь одно приходило на ум: дождаться конца церемонии, прокрасться следом за новобрачными и похитить девушку. Потом... он даже не пытался планировать то, что сделает потом. Сделает все возможное. Он может рассчитывать лишь на себя самого. У человека без клана нет друзей даже среди таких, как он, изгнанников.
Как сообщить Мойре о том, что он рядом? Ей придется пережить всю церемонию, лишившись даже тени надежды на спасение, надежды, которая появилась бы, узнай она о нем. Турлоф машинально скользнул взглядом по стоявшему в стороне Черному Человеку. У его ног новое боролось со старым, но кельт даже в эту минуту чувствовал, что для этой статуи и старое и новое одинаково юны.
Слышали ли каменные уши статуи характерный скрежет трущихся о прибрежный песок лодочных носов? А тихий свист ножа, летящего во тьме, хрип, вырывающийся из рассеченного горла? Викинги, пирующие в зале, слышали только самих себя, а те, что сидели у костра, продолжали петь, понятия не имея о том, что на их шеях уже затягивается петля неумолимой смерти.
— Хватит! — крикнул Торфель. — Считай свои бусы, старик, и говори то, что должен! А ты, женщина, становись рядом и внимательно слушай.
Он сдернул девушку со стула и поставил ее рядом с собой. Она вырвала руку. Ее глаза пылали, в ней бурлила горячая кельтская кровь.
— Ах ты, рыжая свинья! — воскликнула она. — Ты думаешь, что принцесса Клэр, в которой течет кровь Бриана Бора, по своей воле ляжет в постель норманна и станет рожать пирату и убийце таких же рыжих, как он сам, сыновей? Нет! Я никогда не стану твоей женой!
— Станешь наложницей, — проревел тот, хватая ее за плечо.
— Не надейся, свинья! — крикнула Мойра, в предчувствии триумфа забыв о страхе. Она выхватила из-за пояса у викинга кинжал и, прежде чем тот успел ее удержать, вонзила его узкое лезвие себе в грудь. Священник вскрикнул, как будто это его груди коснулась сталь, подскочил к девушке и подхватил ее на руки.
— Будь ты проклят, Торфель! Именем всемогущего Бога, будь ты проклят! — закричал он. Его голос звуком рога звенел в зале, когда он нес девушку к стоявшей в углу кровати.
Торфель остолбенел. Сгустившуюся в зале тишину разорвал боевой клич клана О'Брайенов: «Лам Лэйдир Абу!» Атака разъяренного кельта напоминала падение смерча, оставляющего за собой беспорядочно разбросанные тела мертвых и умирающих людей. Переворачивались лавки, вопили женщины, из разбитых бочонков текло пиво. Напор Турлофа был ужасен, он рвался к Торфелю, но дорогу к нему преградили два воина с обнаженными мечами — Халфгар и Освик. Викинг с лицом, обезображенным шрамами, пал прежде, чем успел поднять оружие. Кельт отбил щитом выпад Халфгара и молниеносно ударил снова. Острие его топора рассекло кольчугу, ребра и позвоночник викинга, и тот безжизненной грудой мяса свалился к ногам мстителя.
В зале царила суматоха. Мужчины хватались за оружие и со всех сторон неслись туда, где тихо и страшно безумствовала смерть. Турлоф Даб О'Брайен был похож в своей неуемной ярости на раненого тигра. Перепрыгнув через окровавленное тело Халфгара, он бросился к Торфелю, растерянно стоявшему посреди зала с обнаженным мечом в руке, но путь снова оказался прегражденным. Возносились и падали вниз мечи, среди них молнией сверкал топор далкасца. Викинги атаковали его справа и слева, в лоб и со спины. С одной стороны напирал, размахивая двуручным мечом, Освик, со второй надвигался воин с копьем. Турлоф уклонился от меча Освика и одновременно нанес двойной удар направо и назад. Брат Торфеля упал с разрубленным коленом, второй викинг погиб на месте: наконечник рукояти топора пробил ему череп. Выпрямляясь, кельт ударил в лицо атакующего спереди противника. Торчащее из щита острие превратило лицо несчастного в кровавое месиво. Секундой позже далкасец, поворачиваясь, чтобы отбить нападение сзади, ощутил нависшую над ним тень смерти. Потеряв равновесие, он упал на стол, но краем глаза успел заметить занесенный для удара тяжелый длинный меч в руках Тостига. Он знал, что на этот раз его не спасет даже та сверхчеловеческая быстрота и ловкость, которые были ему свойственны. И вдруг грозно сверкнувший меч задел за стоявшую на столе статую и разлетелся со звоном на тысячи голубых осколков. Тостиг, ошеломленный, покачнулся — он все еще сжимал в руках ставшую бесполезной рукоять меча, когда Турлоф ткнул ему в лицо топором: верхний конец лезвия попал викингу в глаз и пробил мозг.
В тот же миг в зале раздался тихий свист и послышались крики боли. Коренастый викинг с высоко поднятым топором неуклюже передвигал ноги, приближаясь к Турлофу. Кельт мощным ударом снес ему полчерепа и лишь затем заметил, что из горла противника торчит стрела с кремниевым наконечником. В воздухе сверкали гудящие, словно пчелы, смертоносные молнии. Турлоф рискнул и скосил глаза в сторону главного входа. Через него вовнутрь вливалась орда невысоких смуглых мужчин с горящими на неподвижных лицах глазами. Стреляя из луков во все стороны, практически наобум, они десятками валили наземь викингов длинными стрелами с черным оперением. Кровавая волна сражения прокатилась по залу, ломая лавки, срывая со стен украшения и охотничьи трофеи, заливая пол потоками крови. Смуглых чужаков было меньше, чем викингов, но внезапность нападения и меткие стрелы уравнивали шансы на победу. В рукопашной они оказались не менее грозными, чем их могучие противники. Застигнутые врасплох, отяжелевшие после выпитого пива, лишенные возможности свободно пользоваться оружием, викинги, тем не менее, сражались с дикой удалью, характерной для их расы. Однако первобытная ярость нападавших уравновешивала доблесть оборонявшихся. В глубине зала, там, где бледный, как полотно, священник заслонял собой умиравшую девушку, рубил и колол Черный Турлоф, гонимый бешенством, в сравнении с которым ярость одних и доблесть других казались ничтожно мелкими.
И над всем этим горой возвышался Черный Человек. Турлофу, изредка бросавшему на него быстрые взгляды в промежутках между ударами топора, казалось, что он растет вверх и вширь, свысока обозревая поле битвы. Голова статуи касалась уже осмоленных стропил и мрачной тучей смерти нависала над кучкой жалких насекомых, возившихся в кровавой грязи у ее ног.
Всецело поглощенный битвой, Турлоф все же осознавал, что война — жизненная стихия этого существа, кем бы он там ни был. Это он возбуждал в противниках неистовую ярость и свирепую жестокость. Острый запах свежепролитой крови щекотал ему ноздри, а падавшие наземь светловолосые викинги были жертвами, принесенными на его алтарь.
1 2 3 4 5 6 7 8
«Что же делать?» — лихорадочно спрашивал сам себя Турлоф, и вопрос этот раздирал ему сердце. Лишь одно приходило на ум: дождаться конца церемонии, прокрасться следом за новобрачными и похитить девушку. Потом... он даже не пытался планировать то, что сделает потом. Сделает все возможное. Он может рассчитывать лишь на себя самого. У человека без клана нет друзей даже среди таких, как он, изгнанников.
Как сообщить Мойре о том, что он рядом? Ей придется пережить всю церемонию, лишившись даже тени надежды на спасение, надежды, которая появилась бы, узнай она о нем. Турлоф машинально скользнул взглядом по стоявшему в стороне Черному Человеку. У его ног новое боролось со старым, но кельт даже в эту минуту чувствовал, что для этой статуи и старое и новое одинаково юны.
Слышали ли каменные уши статуи характерный скрежет трущихся о прибрежный песок лодочных носов? А тихий свист ножа, летящего во тьме, хрип, вырывающийся из рассеченного горла? Викинги, пирующие в зале, слышали только самих себя, а те, что сидели у костра, продолжали петь, понятия не имея о том, что на их шеях уже затягивается петля неумолимой смерти.
— Хватит! — крикнул Торфель. — Считай свои бусы, старик, и говори то, что должен! А ты, женщина, становись рядом и внимательно слушай.
Он сдернул девушку со стула и поставил ее рядом с собой. Она вырвала руку. Ее глаза пылали, в ней бурлила горячая кельтская кровь.
— Ах ты, рыжая свинья! — воскликнула она. — Ты думаешь, что принцесса Клэр, в которой течет кровь Бриана Бора, по своей воле ляжет в постель норманна и станет рожать пирату и убийце таких же рыжих, как он сам, сыновей? Нет! Я никогда не стану твоей женой!
— Станешь наложницей, — проревел тот, хватая ее за плечо.
— Не надейся, свинья! — крикнула Мойра, в предчувствии триумфа забыв о страхе. Она выхватила из-за пояса у викинга кинжал и, прежде чем тот успел ее удержать, вонзила его узкое лезвие себе в грудь. Священник вскрикнул, как будто это его груди коснулась сталь, подскочил к девушке и подхватил ее на руки.
— Будь ты проклят, Торфель! Именем всемогущего Бога, будь ты проклят! — закричал он. Его голос звуком рога звенел в зале, когда он нес девушку к стоявшей в углу кровати.
Торфель остолбенел. Сгустившуюся в зале тишину разорвал боевой клич клана О'Брайенов: «Лам Лэйдир Абу!» Атака разъяренного кельта напоминала падение смерча, оставляющего за собой беспорядочно разбросанные тела мертвых и умирающих людей. Переворачивались лавки, вопили женщины, из разбитых бочонков текло пиво. Напор Турлофа был ужасен, он рвался к Торфелю, но дорогу к нему преградили два воина с обнаженными мечами — Халфгар и Освик. Викинг с лицом, обезображенным шрамами, пал прежде, чем успел поднять оружие. Кельт отбил щитом выпад Халфгара и молниеносно ударил снова. Острие его топора рассекло кольчугу, ребра и позвоночник викинга, и тот безжизненной грудой мяса свалился к ногам мстителя.
В зале царила суматоха. Мужчины хватались за оружие и со всех сторон неслись туда, где тихо и страшно безумствовала смерть. Турлоф Даб О'Брайен был похож в своей неуемной ярости на раненого тигра. Перепрыгнув через окровавленное тело Халфгара, он бросился к Торфелю, растерянно стоявшему посреди зала с обнаженным мечом в руке, но путь снова оказался прегражденным. Возносились и падали вниз мечи, среди них молнией сверкал топор далкасца. Викинги атаковали его справа и слева, в лоб и со спины. С одной стороны напирал, размахивая двуручным мечом, Освик, со второй надвигался воин с копьем. Турлоф уклонился от меча Освика и одновременно нанес двойной удар направо и назад. Брат Торфеля упал с разрубленным коленом, второй викинг погиб на месте: наконечник рукояти топора пробил ему череп. Выпрямляясь, кельт ударил в лицо атакующего спереди противника. Торчащее из щита острие превратило лицо несчастного в кровавое месиво. Секундой позже далкасец, поворачиваясь, чтобы отбить нападение сзади, ощутил нависшую над ним тень смерти. Потеряв равновесие, он упал на стол, но краем глаза успел заметить занесенный для удара тяжелый длинный меч в руках Тостига. Он знал, что на этот раз его не спасет даже та сверхчеловеческая быстрота и ловкость, которые были ему свойственны. И вдруг грозно сверкнувший меч задел за стоявшую на столе статую и разлетелся со звоном на тысячи голубых осколков. Тостиг, ошеломленный, покачнулся — он все еще сжимал в руках ставшую бесполезной рукоять меча, когда Турлоф ткнул ему в лицо топором: верхний конец лезвия попал викингу в глаз и пробил мозг.
В тот же миг в зале раздался тихий свист и послышались крики боли. Коренастый викинг с высоко поднятым топором неуклюже передвигал ноги, приближаясь к Турлофу. Кельт мощным ударом снес ему полчерепа и лишь затем заметил, что из горла противника торчит стрела с кремниевым наконечником. В воздухе сверкали гудящие, словно пчелы, смертоносные молнии. Турлоф рискнул и скосил глаза в сторону главного входа. Через него вовнутрь вливалась орда невысоких смуглых мужчин с горящими на неподвижных лицах глазами. Стреляя из луков во все стороны, практически наобум, они десятками валили наземь викингов длинными стрелами с черным оперением. Кровавая волна сражения прокатилась по залу, ломая лавки, срывая со стен украшения и охотничьи трофеи, заливая пол потоками крови. Смуглых чужаков было меньше, чем викингов, но внезапность нападения и меткие стрелы уравнивали шансы на победу. В рукопашной они оказались не менее грозными, чем их могучие противники. Застигнутые врасплох, отяжелевшие после выпитого пива, лишенные возможности свободно пользоваться оружием, викинги, тем не менее, сражались с дикой удалью, характерной для их расы. Однако первобытная ярость нападавших уравновешивала доблесть оборонявшихся. В глубине зала, там, где бледный, как полотно, священник заслонял собой умиравшую девушку, рубил и колол Черный Турлоф, гонимый бешенством, в сравнении с которым ярость одних и доблесть других казались ничтожно мелкими.
И над всем этим горой возвышался Черный Человек. Турлофу, изредка бросавшему на него быстрые взгляды в промежутках между ударами топора, казалось, что он растет вверх и вширь, свысока обозревая поле битвы. Голова статуи касалась уже осмоленных стропил и мрачной тучей смерти нависала над кучкой жалких насекомых, возившихся в кровавой грязи у ее ног.
Всецело поглощенный битвой, Турлоф все же осознавал, что война — жизненная стихия этого существа, кем бы он там ни был. Это он возбуждал в противниках неистовую ярость и свирепую жестокость. Острый запах свежепролитой крови щекотал ему ноздри, а падавшие наземь светловолосые викинги были жертвами, принесенными на его алтарь.
1 2 3 4 5 6 7 8