в погребах одного богатого еврейского купца солдаты обнаружили огромный запас вина. Купец надеялся извлечь тройную выгоду, продав припрятанное вино, когда все остальные жидкости в городе кончатся. Не обращая внимания на гневные крики офицеров, разгоряченные солдаты принялись выкатывать из погребов на площадь огромные бочки и вскрывать их. Сальм решил не вмешиваться в ситуацию. Пусть лучше напьются, чем свалятся с ног от усталости и отчаяния, рассудил старый вояка и заплатил еврею из своего кошелька. К вожделенным бочкам со стен спускались все новые солдаты и тут же присоединялись к общему веселью, оставляя горожанам лишь незавидную роль наблюдателей.
Пьяные крики и песни вскоре слились в единый нестройный, но мощный хор, к которому изредка примешивались случайные выстрелы какой-нибудь пушки, мрачно диссонировавшие с этой безумной праздничной атмосферой площади. Готтфрид фон Кальмбах в очередной раз опустил свой шлем в бочонок и, наполнив его до краев, поднес к губам. Погрузив усы в вино, он отхлебнул добрый глоток и вдруг увидел поверх ободка шлема знакомую фигуру. Готтфрида вновь захлестнуло острое чувство обиды.
Рыжая Соня, по-видимому, приложилась уже не к одному бочонку – ее наголовник съехал на одно ухо, рыжие волосы в беспорядке разметались по плечам, а в глазах сверкали безумные огоньки.
– Ха! – презрительно крикнула она, увидев, что Готтфрид смотрит на нее. – Да это же великий покоритель турок, и его нос, как всегда, в бочонке! Дьявол бы побрал всех выпивох на свете!
Она опустила серебряный, с драгоценными камнями, кубок в бочку и, наполнив его до краев, осушила одним глотком. Готтфрид опустил шлем и мрачно уставился на нее.
– Ты что глаза-то таращишь? – развязно продолжала Рыжая Соня. – Я что, по-твоему, должна на тебя любоваться? Хорош красавчик, в ржавой кольчуге и с пустым кошельком! По мне даже Пауль Бакиш сходит с ума! Так что проваливай, пьянчуга, безмозглый пивной бочонок!
– Да будь ты проклята, подлая баба! – рявкнул Готтфрид. – И нечего задирать нос, когда твоя сестра – подстилка у султана!
Глаза Сони полыхнули огнем, и она обрушила на фон Кальмбаха поток замысловатых ругательств, на которые он не менее достойно отвечал. Наконец, рыжеволосой фурии показалось этого мало, и она стала угрожающе надвигаться на Готтфрида.
– Ну ты, рыжая бестия! – Фон Кальмбах качнулся ей навстречу. – Я вот сейчас возьму и утоплю тебя в этой бочке!
– Да ты сам там раньше окажешься, хряк паршивый! – крикнула она, перекрывая своим голосом громкий смех солдат, столпившихся вокруг. – Все равно от тебя никакого толку! Если бы ты так же доблестно сражался с турками, как с пивными бочонками!
– Разорви тебя псы, мерзавка! – зарычал Готтфрид. – Да я поотрывал бы им головы, если бы они не прятались возле своих пушек. Или прикажешь метать в них со стены кинжалы?
– Ну, что ты хорохоришься-то! – презрительно засмеялась Соня. – Разве у тебя когда-нибудь хватит мужества напасть на них самому? Ведь их там тысячи!
– Клянусь Богом! – Взбешенный гигант выхватил свой огромный меч и взмахнул им над головой. – Ни одна девка не смеет называть меня трусом или пьяницей! Я пойду и разнесу их проклятые шатры, даже если больше никто не захочет составить мне компанию!
Его последние слова утонули в невообразимом шуме. Пьяная толпа, взбудораженная спором, оживленно загалдела. Опустошив в считанные мгновения ближайшие бочки, солдаты принялись вытаскивать свои мечи и, шатаясь и галдя, направились к внешним воротам.
Дорогу им пытался преградить Вульф Хаген; он расшвыривал пьяных людей направо и налево и яростно кричал:
– Стойте, пьяные ослы! Не лезьте туда в таком виде! Стойте...
Но солдаты оттеснили его и устремились на мост диким безумным потоком.
Ночное небо чуть посветлело над восточными холмами, когда в окутанном безмолвием турецком лагере раздалась тревожная барабанная дробь. Турецкие часовые, едва опомнившись от изумления, выпустили в воздух сигнальные огни, чтобы предупредить лагерь о нашествии дикой орды христиан, которые валом валили по навесному мосту, размахивая мечами и пивными кружками. Когда последний австрийский солдат миновал ров, мощный взрыв потряс воздух, стена у самых ворот задрожала, и от нее откололся огромный кусок. В турецком лагере поднялся страшный шум, но надвигавшаяся толпа не останавливалась.
Христианское воинство – около восьми тысяч солдат – устремилось к развалинам, в которых разместился костяк турецкого войска. Полусонные и обалдевшие от неожиданной вылазки – но одетые и при оружии – янычары начали спешно строиться в боевой порядок. Однако атакующие, не мешкая, бросились вперед: австрийцы превосходили числом мусульман, а кроме того, свою роль сыграли их пьяная ярость, внезапность и быстрота нападения. Перед бешено свистящими в воздухе мечами христиан янычары дрогнули и начали отступать. Пригороды Вены превратились в арену кровавой бойни, где обе стороны, неистово рубя друг друга, вскоре покрыли землю месивом искромсанных тел. С высоты Земмеринг Сулейман и Ибрагим видели, как непобедимое воинство обратилось в бегство, в панике бросившись к ближайшим холмам в поисках укрытия.
А в это время в городе добровольцы спешно заделывали огромную брешь, возникшую в результате загадочного взрыва. Сальм был склонен считать, что это натворили – правда, неизвестно, зачем – пьяные участники вылазки, в противном случае, под прикрытием оседающей пыли, турки уже проникли бы в город, воспользовавшись результатами своей диверсии.
Весь турецкий лагерь был охвачен смятением. Сулейман, вскочив на коня, отдал приказание спагам, и те, в боевом порядке, начали спускаться со склонов. И тут австрийцы, увлекшиеся погоней, внезапно поняли, что им самим угрожает опасность. Прямо перед собой они еще видели спины бегущих янычар, но с флангов на них уже накатывалась турецкая конница.
На смену пьяному безрассудству пришел страх, и вмиг протрезвевшие вояки подались назад, а вскоре отступление превратилось в повальное бегство. Бросая на ходу оружие, австрийцы что есть силы устремились к крепости. Турки мчались за ними до самого рва и даже попытались проскочить по мосту – прямо в распахнутые ворота. Но у моста преследователей встретил Вульф Хаген со своим отрядом. Они пропустили бегущих и сомкнули ряды, ощетинившись копьями. Строй спагов сломался, и у ворот Вены вновь завязалась кровавая схватка.
Готтфрид фон Кальмбах добровольно не покинул бы поля боя, но поток удирающих сотоварищей подхватил его и увлек за собой. Он бежал вместе со всеми, яростно ругаясь и проклиная все на свете. Внезапно споткнувшись, Готтфрид упал, ощутив, как охваченные паникой австрийцы несутся по его распростертому телу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Пьяные крики и песни вскоре слились в единый нестройный, но мощный хор, к которому изредка примешивались случайные выстрелы какой-нибудь пушки, мрачно диссонировавшие с этой безумной праздничной атмосферой площади. Готтфрид фон Кальмбах в очередной раз опустил свой шлем в бочонок и, наполнив его до краев, поднес к губам. Погрузив усы в вино, он отхлебнул добрый глоток и вдруг увидел поверх ободка шлема знакомую фигуру. Готтфрида вновь захлестнуло острое чувство обиды.
Рыжая Соня, по-видимому, приложилась уже не к одному бочонку – ее наголовник съехал на одно ухо, рыжие волосы в беспорядке разметались по плечам, а в глазах сверкали безумные огоньки.
– Ха! – презрительно крикнула она, увидев, что Готтфрид смотрит на нее. – Да это же великий покоритель турок, и его нос, как всегда, в бочонке! Дьявол бы побрал всех выпивох на свете!
Она опустила серебряный, с драгоценными камнями, кубок в бочку и, наполнив его до краев, осушила одним глотком. Готтфрид опустил шлем и мрачно уставился на нее.
– Ты что глаза-то таращишь? – развязно продолжала Рыжая Соня. – Я что, по-твоему, должна на тебя любоваться? Хорош красавчик, в ржавой кольчуге и с пустым кошельком! По мне даже Пауль Бакиш сходит с ума! Так что проваливай, пьянчуга, безмозглый пивной бочонок!
– Да будь ты проклята, подлая баба! – рявкнул Готтфрид. – И нечего задирать нос, когда твоя сестра – подстилка у султана!
Глаза Сони полыхнули огнем, и она обрушила на фон Кальмбаха поток замысловатых ругательств, на которые он не менее достойно отвечал. Наконец, рыжеволосой фурии показалось этого мало, и она стала угрожающе надвигаться на Готтфрида.
– Ну ты, рыжая бестия! – Фон Кальмбах качнулся ей навстречу. – Я вот сейчас возьму и утоплю тебя в этой бочке!
– Да ты сам там раньше окажешься, хряк паршивый! – крикнула она, перекрывая своим голосом громкий смех солдат, столпившихся вокруг. – Все равно от тебя никакого толку! Если бы ты так же доблестно сражался с турками, как с пивными бочонками!
– Разорви тебя псы, мерзавка! – зарычал Готтфрид. – Да я поотрывал бы им головы, если бы они не прятались возле своих пушек. Или прикажешь метать в них со стены кинжалы?
– Ну, что ты хорохоришься-то! – презрительно засмеялась Соня. – Разве у тебя когда-нибудь хватит мужества напасть на них самому? Ведь их там тысячи!
– Клянусь Богом! – Взбешенный гигант выхватил свой огромный меч и взмахнул им над головой. – Ни одна девка не смеет называть меня трусом или пьяницей! Я пойду и разнесу их проклятые шатры, даже если больше никто не захочет составить мне компанию!
Его последние слова утонули в невообразимом шуме. Пьяная толпа, взбудораженная спором, оживленно загалдела. Опустошив в считанные мгновения ближайшие бочки, солдаты принялись вытаскивать свои мечи и, шатаясь и галдя, направились к внешним воротам.
Дорогу им пытался преградить Вульф Хаген; он расшвыривал пьяных людей направо и налево и яростно кричал:
– Стойте, пьяные ослы! Не лезьте туда в таком виде! Стойте...
Но солдаты оттеснили его и устремились на мост диким безумным потоком.
Ночное небо чуть посветлело над восточными холмами, когда в окутанном безмолвием турецком лагере раздалась тревожная барабанная дробь. Турецкие часовые, едва опомнившись от изумления, выпустили в воздух сигнальные огни, чтобы предупредить лагерь о нашествии дикой орды христиан, которые валом валили по навесному мосту, размахивая мечами и пивными кружками. Когда последний австрийский солдат миновал ров, мощный взрыв потряс воздух, стена у самых ворот задрожала, и от нее откололся огромный кусок. В турецком лагере поднялся страшный шум, но надвигавшаяся толпа не останавливалась.
Христианское воинство – около восьми тысяч солдат – устремилось к развалинам, в которых разместился костяк турецкого войска. Полусонные и обалдевшие от неожиданной вылазки – но одетые и при оружии – янычары начали спешно строиться в боевой порядок. Однако атакующие, не мешкая, бросились вперед: австрийцы превосходили числом мусульман, а кроме того, свою роль сыграли их пьяная ярость, внезапность и быстрота нападения. Перед бешено свистящими в воздухе мечами христиан янычары дрогнули и начали отступать. Пригороды Вены превратились в арену кровавой бойни, где обе стороны, неистово рубя друг друга, вскоре покрыли землю месивом искромсанных тел. С высоты Земмеринг Сулейман и Ибрагим видели, как непобедимое воинство обратилось в бегство, в панике бросившись к ближайшим холмам в поисках укрытия.
А в это время в городе добровольцы спешно заделывали огромную брешь, возникшую в результате загадочного взрыва. Сальм был склонен считать, что это натворили – правда, неизвестно, зачем – пьяные участники вылазки, в противном случае, под прикрытием оседающей пыли, турки уже проникли бы в город, воспользовавшись результатами своей диверсии.
Весь турецкий лагерь был охвачен смятением. Сулейман, вскочив на коня, отдал приказание спагам, и те, в боевом порядке, начали спускаться со склонов. И тут австрийцы, увлекшиеся погоней, внезапно поняли, что им самим угрожает опасность. Прямо перед собой они еще видели спины бегущих янычар, но с флангов на них уже накатывалась турецкая конница.
На смену пьяному безрассудству пришел страх, и вмиг протрезвевшие вояки подались назад, а вскоре отступление превратилось в повальное бегство. Бросая на ходу оружие, австрийцы что есть силы устремились к крепости. Турки мчались за ними до самого рва и даже попытались проскочить по мосту – прямо в распахнутые ворота. Но у моста преследователей встретил Вульф Хаген со своим отрядом. Они пропустили бегущих и сомкнули ряды, ощетинившись копьями. Строй спагов сломался, и у ворот Вены вновь завязалась кровавая схватка.
Готтфрид фон Кальмбах добровольно не покинул бы поля боя, но поток удирающих сотоварищей подхватил его и увлек за собой. Он бежал вместе со всеми, яростно ругаясь и проклиная все на свете. Внезапно споткнувшись, Готтфрид упал, ощутив, как охваченные паникой австрийцы несутся по его распростертому телу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14