Получается, товарищ Краснощёков, каждая из этих частиц, в том числе и ты, не понимает, что мы за неё кровь проливали. Я и вся наша доблестная армия сражалась за то, чтобы ты вырос замечательным человеком. Ты и все мальчишки и девчонки, все, все, до единого и единой!
Смущенно и недоверчиво улыбнувшись, Вовик сказал:
– Но ведь не всё же могут быть замечательными. Скорбно покачав головой, Илларион Венедиктович с большим сожалением произнес:
– Многого, многого ты ещё, Владимир, не понимаешь. Потому что всё больше о пустяках думаешь. Вот ты правильно сказал, что мы воевали против фашизма. Но задумывался ли ты над тем, что фашисты не оставили стремления во что бы то ни стало покорить наш народ, в том числе и тебя, конечно?
– Но они же меня не знают! – Вовик в третий раз подпрыгнул на стулике, но ещё гораздо выше, чем в два предыдущих. – Фашисты ведь против всех, а я… Больно-то я им нужен! – Вовик попытался хмыкнуть, но хмыкполучился неуверенным. – Но в общем-то… – И он мог только пыхтеть от умственного напряжения.
– Итак, подведём итог нашего не оч-чень-то результативного разговора, – сумрачно проворчал Илларион Венедиктович. – Взгляды на жизнь у тебя, Владимир, и на международную обстановку достаточно расплывчатые. Вернее, никаких взглядов у тебя практически нет. Живешь как придётся. Делаешь всё что взбредет в голову. А я ведь намеревался заняться тобой, постараться объяснить тебе смысл жизни, хотя бы для начала смысл детства. Но поймешь ли ты?
Вовик, нахмурившись, призадумался. Честно говоря, уважаемые читатели, расспросы Иллариона Венедиктовича и его рассуждения были для мальчишки и тягостны, и непонятны, вернее, были просто непонятны, а оттого и тягостны. И, несмотря на самоуверенность, он с обидой ощущал себя если и не дураком, то и не особенно умным… Но зато ему было здорово приятно то, что генерал-лейтенант в отставке разговаривал с ним совершенно серьёзно, как никто ещё в жизни с ним не разговаривал. Да и мороженым так его тоже никто ещё в жизни ни разу не угощал.
Взвесив все эти соображения, Вовик вскочил – руки по швам, пятки вместе, носки врозь – и отчеканил:
– Рады стараться, товарищ гене…
– Садись! – коротко и сердито оборвал Илларион Венедиктович. – Третий раз напомнить о чем?
– Называть вас только по имени-отчеству, – уныло отозвался Вовик: он рассчитывал, что его бравый ответ как раз и приведет генерал-лейтенанта в отставке в восторг.
– Вольно, садись, – предложил Илларион Венедиктович. – Слушай меня как можно внимательнее. Условия нашей предполагаемой дружбы следующие. Первое: дал слово – выполни его во что бы то ни стало. Условие второе: ничего не скрывать друг от друга. Я, например, почти готов раскрыть тебе свою главную тайну.
– Тайну?!?!?! – Вовик с трудом удержался, чтобы не подпрыгнуть на стуле. – Какую тайну?!?!?!
– Со временем узнаешь. Когда мне станет ясно, что же ты за человек.
– Да нормальный я человек, Илларион Венедиктович! Скажите, пожалуйста, вашу главную тайну!
Генерал-лейтенант в отставке Самойлов посмотрел на него долгим, изучающим взглядом и четко проговорил:
– Завтра встречаемся здесь в семь ноль-ноль.
– Утра?!
– Так точно.
– Я… я постараюсь, – упавшим голосом прошептал Вовик. – Есть быть завтра здесь в семь ноль-ноль.
– О нашей встрече никому ни слова. Ясно?
– Нет, не ясно. Почему никто не должен знать, что я с вами познакомился?
– Так надо. И больше – никаких расспросов! – недовольно произнес Илларион Венедиктович. – Мне оч-чень необходимо проверить тебя. Я ведь ещё не знаю, что же ты за человек. Например, я не имею никаких данных о том, умеешь ли ты держать язык за зубами. Нет у меня и полной уверенности в том, что ты способен держать своё слово. – Он взглянул на часы и озабоченно проговорил: – Мне пора. Значит, завтра здесь в семь ноль-ноль. В случае опоздания больше ты меня никогда не увидишь. До завтра, Владимир.
…А назавтра Вовик проснулся в девять часов тридцать две минуты, бросился бежать, едва успев натянуть брюки, мчался по улицам босиком, но в условленном месте генерал-лейтенанта в отставке Самойлова Иллариона Венедиктовича не было.
Глава под номером ДВА и под названием
«Сокровенная мечта профессора Ивана Варфоломеевича Мотылёчка,
или
Пути шпионские неисповедимы»
Фамилия у мальчика была Мотылёчек. Когда он впервые в жизни понял, что фамилия у него, если уж и не очень, то довольно смешная, и когда над ней стали смеяться, а он стал из-за этого страдать, дедушка Арсентий сказал:
– Как, внук, ты, к примеру, смотришь на фамилию Утринос? А? Друг у меня такой был. И вся его родня с древних времен жила и до сих пор живёт под фамилией Утринос. И никто, кроме дураков, над ними не смеялся и не смеется. А у нас-то фамилия-то какая звучная, нежная да красивая – Мотылёчки!
– Да смеются ведь! – захныкал внук. – Дразнятся!
– Кто смеется-то? – осердился дедушка Арсентий. – Дразнится кто? Те! – Он грозно вознёс указательный палец правой руки вверх. – У кого в голове дырок больше, чем природой положено! Вот у тебя сколько дырок в голове?
– Не знаю.
– Давай считать. Рот – раз, нос – два-три, глаза – четыре-пять, уши – ещё две дырки. Сколько всего получилось?
– Семь.
– Вот, вот, именно семь. И ни единой меньше, и ни единой больше, – важно, как будто научное открытие формулируя, заключил дедушка Арсентий. – А если в голове имеется лишняя дырка, – он понизил голос до таинственного шёпота, – через неё ум, вырабатываемый мозгом, улетучивается в атмосферу. Понятно это тебе или нет?
Ванечка осторожно, даже боязливо ощупал свою голову, испуганно спросил:
– Правда, что лишняя дырка может быть?
– Ещё какая правда! – весело заверил дедушка Арсентий. – Бывает, живёт человек дурак дураком, а ведь школу окончил, институт, курсы, но не подозревает, – он опять вознес вверх указательный палец правой руки, однако, на этот раз очень угрожающе, – понятия не имеет, почему живёт дурак дураком. А всё оттого, что когда-то у него в голове образовалась лишняя дырка, может быть, ещё в глубоком детстве.
Ванечка снова и уже в страхе, перемешанном с ужасом, или в ужасе, перемешанном со страхом, ощупал свою голову и представьте себе, уважаемые читатели, эта привычка осталась у него на всю жизнь! Да, да, да, только задумается профессор Иван Варфоломеевич Мотылёчек над чем-нибудь научным или просто важным, так руки его сами тянутся к голове!
Ну, а тогда, когда он ещё был Ванечкой, разговор его с дедушкой закончился неожиданным образом: внук до того громко разревелся, что ничего не слышал, а когда устал реветь и старательно пересчитал дырки в своей голове, успокоился, ибо их оказалось ровно семь, и лишь только тут услышал голос дедушки Арсентия:
– Ревел ты хорошо, но зря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Смущенно и недоверчиво улыбнувшись, Вовик сказал:
– Но ведь не всё же могут быть замечательными. Скорбно покачав головой, Илларион Венедиктович с большим сожалением произнес:
– Многого, многого ты ещё, Владимир, не понимаешь. Потому что всё больше о пустяках думаешь. Вот ты правильно сказал, что мы воевали против фашизма. Но задумывался ли ты над тем, что фашисты не оставили стремления во что бы то ни стало покорить наш народ, в том числе и тебя, конечно?
– Но они же меня не знают! – Вовик в третий раз подпрыгнул на стулике, но ещё гораздо выше, чем в два предыдущих. – Фашисты ведь против всех, а я… Больно-то я им нужен! – Вовик попытался хмыкнуть, но хмыкполучился неуверенным. – Но в общем-то… – И он мог только пыхтеть от умственного напряжения.
– Итак, подведём итог нашего не оч-чень-то результативного разговора, – сумрачно проворчал Илларион Венедиктович. – Взгляды на жизнь у тебя, Владимир, и на международную обстановку достаточно расплывчатые. Вернее, никаких взглядов у тебя практически нет. Живешь как придётся. Делаешь всё что взбредет в голову. А я ведь намеревался заняться тобой, постараться объяснить тебе смысл жизни, хотя бы для начала смысл детства. Но поймешь ли ты?
Вовик, нахмурившись, призадумался. Честно говоря, уважаемые читатели, расспросы Иллариона Венедиктовича и его рассуждения были для мальчишки и тягостны, и непонятны, вернее, были просто непонятны, а оттого и тягостны. И, несмотря на самоуверенность, он с обидой ощущал себя если и не дураком, то и не особенно умным… Но зато ему было здорово приятно то, что генерал-лейтенант в отставке разговаривал с ним совершенно серьёзно, как никто ещё в жизни с ним не разговаривал. Да и мороженым так его тоже никто ещё в жизни ни разу не угощал.
Взвесив все эти соображения, Вовик вскочил – руки по швам, пятки вместе, носки врозь – и отчеканил:
– Рады стараться, товарищ гене…
– Садись! – коротко и сердито оборвал Илларион Венедиктович. – Третий раз напомнить о чем?
– Называть вас только по имени-отчеству, – уныло отозвался Вовик: он рассчитывал, что его бравый ответ как раз и приведет генерал-лейтенанта в отставке в восторг.
– Вольно, садись, – предложил Илларион Венедиктович. – Слушай меня как можно внимательнее. Условия нашей предполагаемой дружбы следующие. Первое: дал слово – выполни его во что бы то ни стало. Условие второе: ничего не скрывать друг от друга. Я, например, почти готов раскрыть тебе свою главную тайну.
– Тайну?!?!?! – Вовик с трудом удержался, чтобы не подпрыгнуть на стуле. – Какую тайну?!?!?!
– Со временем узнаешь. Когда мне станет ясно, что же ты за человек.
– Да нормальный я человек, Илларион Венедиктович! Скажите, пожалуйста, вашу главную тайну!
Генерал-лейтенант в отставке Самойлов посмотрел на него долгим, изучающим взглядом и четко проговорил:
– Завтра встречаемся здесь в семь ноль-ноль.
– Утра?!
– Так точно.
– Я… я постараюсь, – упавшим голосом прошептал Вовик. – Есть быть завтра здесь в семь ноль-ноль.
– О нашей встрече никому ни слова. Ясно?
– Нет, не ясно. Почему никто не должен знать, что я с вами познакомился?
– Так надо. И больше – никаких расспросов! – недовольно произнес Илларион Венедиктович. – Мне оч-чень необходимо проверить тебя. Я ведь ещё не знаю, что же ты за человек. Например, я не имею никаких данных о том, умеешь ли ты держать язык за зубами. Нет у меня и полной уверенности в том, что ты способен держать своё слово. – Он взглянул на часы и озабоченно проговорил: – Мне пора. Значит, завтра здесь в семь ноль-ноль. В случае опоздания больше ты меня никогда не увидишь. До завтра, Владимир.
…А назавтра Вовик проснулся в девять часов тридцать две минуты, бросился бежать, едва успев натянуть брюки, мчался по улицам босиком, но в условленном месте генерал-лейтенанта в отставке Самойлова Иллариона Венедиктовича не было.
Глава под номером ДВА и под названием
«Сокровенная мечта профессора Ивана Варфоломеевича Мотылёчка,
или
Пути шпионские неисповедимы»
Фамилия у мальчика была Мотылёчек. Когда он впервые в жизни понял, что фамилия у него, если уж и не очень, то довольно смешная, и когда над ней стали смеяться, а он стал из-за этого страдать, дедушка Арсентий сказал:
– Как, внук, ты, к примеру, смотришь на фамилию Утринос? А? Друг у меня такой был. И вся его родня с древних времен жила и до сих пор живёт под фамилией Утринос. И никто, кроме дураков, над ними не смеялся и не смеется. А у нас-то фамилия-то какая звучная, нежная да красивая – Мотылёчки!
– Да смеются ведь! – захныкал внук. – Дразнятся!
– Кто смеется-то? – осердился дедушка Арсентий. – Дразнится кто? Те! – Он грозно вознёс указательный палец правой руки вверх. – У кого в голове дырок больше, чем природой положено! Вот у тебя сколько дырок в голове?
– Не знаю.
– Давай считать. Рот – раз, нос – два-три, глаза – четыре-пять, уши – ещё две дырки. Сколько всего получилось?
– Семь.
– Вот, вот, именно семь. И ни единой меньше, и ни единой больше, – важно, как будто научное открытие формулируя, заключил дедушка Арсентий. – А если в голове имеется лишняя дырка, – он понизил голос до таинственного шёпота, – через неё ум, вырабатываемый мозгом, улетучивается в атмосферу. Понятно это тебе или нет?
Ванечка осторожно, даже боязливо ощупал свою голову, испуганно спросил:
– Правда, что лишняя дырка может быть?
– Ещё какая правда! – весело заверил дедушка Арсентий. – Бывает, живёт человек дурак дураком, а ведь школу окончил, институт, курсы, но не подозревает, – он опять вознес вверх указательный палец правой руки, однако, на этот раз очень угрожающе, – понятия не имеет, почему живёт дурак дураком. А всё оттого, что когда-то у него в голове образовалась лишняя дырка, может быть, ещё в глубоком детстве.
Ванечка снова и уже в страхе, перемешанном с ужасом, или в ужасе, перемешанном со страхом, ощупал свою голову и представьте себе, уважаемые читатели, эта привычка осталась у него на всю жизнь! Да, да, да, только задумается профессор Иван Варфоломеевич Мотылёчек над чем-нибудь научным или просто важным, так руки его сами тянутся к голове!
Ну, а тогда, когда он ещё был Ванечкой, разговор его с дедушкой закончился неожиданным образом: внук до того громко разревелся, что ничего не слышал, а когда устал реветь и старательно пересчитал дырки в своей голове, успокоился, ибо их оказалось ровно семь, и лишь только тут услышал голос дедушки Арсентия:
– Ревел ты хорошо, но зря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81