Она и вида не показала, будто о чем-нибудь догадывается, хотя прекрасно поняла, что этот поцелуй – акт вежливости только для мужа, а для нее – пылкое признание; поняла, что нравится и привлекает Поланецкого, но прежде всего – что одержала победу над Марыней, чьей красоте завидовала еще до замужества, и это чрезвычайно польстило ее самолюбию.
Впрочем, пани Машко давно уже заметила, что Поланецкий к ней неравнодушен, но, не отличаясь преувеличенной стыдливостью или щепетильностью, не видела в этом чего-либо предосудительного и обидного для себя. Напротив, это будило ее любопытство, щекоча нервы и теша тщеславие. Правда, она чуяла инстинктивно, что человек он необузданный, ни перед чем не остановится, и при мысли об этом поеживалась, но покуда ничего такого не происходило, находила в этих опасениях прелесть. И в своей обычной протяжной манере, будто цедя слова, сказала:
– Мама всегда говорила, что на вас во всем можно положиться.
Прежде манера эта забавляла Поланецкого, теперь же все в ней казалось привлекательным.
– И вы тоже можете положиться, – отозвался он, не сводя с нее глаз.
– Ну, пока вы тут будете разными заверениями обмениваться, – перебил Машко шутливо, – пойду к себе, все нужное для нашего дела приготовлю.
Они остались вдвоем. Она была явно смущена и, пытаясь скрыть это, стала поправлять на лампе абажур.
– Я был бы счастлив удостоиться вашего расположения, – торопливо начал Поланецкий, подходя к ней. – Я вам очень предан, очень!.. И хотел бы, чтобы мы с вами были друзьями… Можно рассчитывать на вашу дружбу?
– Да.
– Спасибо.
И, желая завладеть ее рукой – для чего и говорил все это, – протянул ей свою. Тереза, не решаясь уклониться, подала руку, а он, схватив, стал осыпать ее жадными поцелуями, не удовольствовавшись одним. Страсть застлала ему глаза. Еще миг, и он, забывшись совсем, обнял бы и прижал ее к себе, но в соседней комнате раздался скрип сапог. Первой услыхала его Тереза.
– Муж, – предупредила она поспешно.
В ту же минуту Машко отворил дверь.
– Прошу. Вели подать чай, – обратился он к жене, – мы сейчас вернемся.
Дело и правда не затянулось: Поланецкому нужно было всего лишь заполнить чек, что он и сделал. Но Машко, усадив его, предложил сигару: ему, видно, хотелось поговорить.
– Вот, опять неприятности валятся, – сказал он. – Выпутаться-то я выпутаюсь. И не в таких бывал передрягах, но, как говорится, пока солнце выглянет, роса очи выест, словом, кредит надо получить или другой какой-нибудь доход найти до окончания суда, – это и там бы помогло.
Поланецкий, еще в возбуждении, нервно покусывал кончик сигары и вначале слушал невнимательно. Его занимала внезапно пришедшая в голову и не делавшая ему чести мысль: обанкроться Машко, жена его стала бы доступнее.
– А ты подумал, что предпринять, если проиграешь дело? – спросил он напрямик.
– Не проиграю, – ответил Машко.
– В жизни все бывает, ты знаешь это получше других.
– Я и думать об этом не желаю.
– Но тем не менее подумать следует, – заметил Поланецкий не без злорадства, которого, впрочем, Машко не уловил. – Что ты в таком случае намерен делать?
– В таком случае придется уехать из Варшавы, – упершись руками в колени и мрачно уставясь в пол, сказал Машко.
Наступила пауза. Лицо молодого адвоката все больше мрачнело.
– Когда-то, в лучшие мои времена, – сказал он задумчиво, – познакомился я в Париже с бароном Гиршем. Несколько раз с ним встречались, как-то даже вместе участвовали в суде чести. И теперь, в минуты отчаяния, вспоминаю вот о нем, – для вида он отошел от дел, но, по сути-то, у него их тьма, особенно на Востоке. Я знаю таких, кто, работая на него, целое состояние нажил, там для каждого необъятное поле деятельности.
– Ты надеешься пристроиться у него?
– Да. Но есть и другой выход: пуля в лоб…
Поланецкий всерьез к его угрозе не отнесся. Но из краткого разговора с ним выяснил для себя две вещи: первое – несмотря на кажущееся спокойствие, Машко подумывает о возможной катастрофе; второе – на этот случай у него приготовлен план, пусть и фантастический.
– За двумя зайцами я никогда не гонялся, это меня и спасало в жизни, – отогнав невеселые мысли, сказал Машко. – Занят я исключительно процессом. Этот мерзавец делает все, чтобы уронить меня в общем мнении, но мне на общественное мнение наплевать, мне важно, что судьи обо мне думают. Сорвусь я сейчас, это может неблагоприятно отразиться на ходе дела. Понимаешь? Процесс тогда могут воспринять как отчаянную попытку утопающего спастись любой ценой. А это не в моих интересах. Поэтому нужно делать вид, что я крепко стою на ногах. И как это ни печально, но я даже не могу сейчас позволить себе сократить домашние расходы, жить поскромнее. Неприятностей у меня выше головы, – кому же это лучше знать, как не тебе, коли я у тебя одолжаюсь. А не дальше как вчера торговал вот Выбуж, большое имение под Равой, – все для того, чтобы кредиторам да недругам пыль в глаза пустить. Скажи, ты старика Завиловского хорошо знаешь?
– Недавно познакомился через Игнация Завиловского.
– Ты ему нравишься, он очень уважает выходцев из шляхты, которые своим трудом наживают состояние. Я знаю, он сам свои дела ведет, но ведь старится и подагра у него. Я там посоветовал ему кое-что, и, если он будет спрашивать, замолви за меня словечко. В карман ему руку запускать я, как ты понимаешь, не собираюсь, хотя имел бы небольшой доход в качестве его ходатая, но для меня важнее, чтобы разнеслось: Машко – поверенный этого миллионщика. А это правда, что он будто бы хочет передать свои познанские имения Игнацию Завиловскому?
– Так утверждает пани Бронич.
– Значит, вранье; а впрочем, чего в жизни не бывает. Во всяком случае, молодой Завиловский какое-нибудь приданое за женой возьмет, а в делах, как все поэты, наверно, ничего не смыслит. Я бы мог ему быть в будущем полезен.
– Я должен от его лица отклонить твое предложение: делами его обещали заняться мы с Бигелем.
– Я не в делах его заинтересован, – поморщился Машко, – а в том, чтобы иметь право сказать: я – поверенный Завиловского. А пока разберутся, какого Завиловского, кредит мой будет восстановлен.
– Ты знаешь, не в моих привычках вмешиваться в чужие дела, но, откровенно говоря, для меня жить, рассчитывая только на кредит, было бы невыносимо.
– Спроси-ка у миллионеров, как они состояние нажили.
– А ты у банкиров спроси, отчего они поразорялись.
– Что со мной будет, покажет будущее.
– Да, конечно, – сказал Поланецкий, вставая.
Машко еще раз поблагодарил за одолжение, и они перешли в комнату, где ждала их за чаем Тереза.
– Как? Уже кончили? – спросила она.
Поланецкого при виде ее снова бросило в жар. И, вспомнив, как она перед тем прошептала, точно его сообщница:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181