Вы нравились мужчинам? Или встречались с кем-нибудь?
— Ну, конечно, на моем месте вы поступили бы именно так, — улыбнулась Джинкс. — Трава всегда кажется зеленей на участке соседа, но я никогда не делала ничего предосудительного. — Она глубоко затянулась. — В основном Рассел ревновал меня к моему отцу. Он сразу понял, что Адам точно так же одержим мною, как и он сам, и это его пугало. Рассел даже не сомневался в том, что в конечном итоге победит Адам.
— Вы мне недавно рассказывали, что очень любите своего отца. Вы говорили правду или старались отвечать так, чтобы я услышал то, что хочу?
— Частично это и есть правда. — Внезапно глаза ее озорно заискрились. — Я иногда и сама не могу понять, чего мне хочется больше: свернуться калачиком у него на коленях, чтобы при этом он крепко обнимал меня, или сплясать джигу на его могиле, празднуя свою свободу. Наверное, Фрейд был бы от меня просто без ума.
— А отец вас когда-нибудь обнимал?
Она отрицательно покачала головой:
— Он терпеть не может всяческих проявлений нежности. Иногда мне удавалось чмокнуть его в щеку, если я подкрадывалась незаметно. Но в большинстве случаев он даже не дотрагивался до меня.
— А вашу мачеху он обнимает?
— Нет.
— Братьев?
— Тоже нет.
— А они сами любят пообниматься со своей матерью?
— Нет. У нас все семейство довольно сдержанно в эмоциях.
— А существует ли любовь между членами вашего семейства, Джинкс?
— Существует страсть, и все дерутся между собой как кошки с собаками. Ну, а Адам это одобряет.
— Но вы не подключаетесь к этим распрям?
— Мне это не нужно, — рассеянно ответила она. — Я свое уже взяла. Адам заплатил немалые деньги для того, чтобы превратить свое любимое чадо в нечто такое, чем он мог бы гордиться. И то, что я неспособна принимать решения, когда дело касается моей личной жизни, всего-навсего досадная мелочь. — Она сердито нахмурилась и, подперев подбородок рукой, отвернулась к зеркалу. — Он сделал из меня леди, и теперь сам одурманен ею так, что вконец поглупел.
— Может быть, поэтому вы и называете его Адамом? Чтобы доказать, что вы так и не стали настоящей леди?
— Я не понимаю вас.
— Я допускаю, что такое обращение подразумевает равноправие между вами. «Мы с тобой одинаковые, Адам. Если уж ты не можешь вести себя, как джентльмен, то и я не могу стать леди». Я угадал?
Она продолжала рассматривать собственное отражение в зеркале:
— Вы действительно выдвигаете иногда очень смелые предположения. При нормальных обстоятельствах я вообще мало думаю об Адаме, и уж, во всяком случае, не в таких аналитических терминах.
— Но вы сами говорили, что отношения для вас только тогда становятся хорошими, если секс в них вообще не присутствует, — напомнил доктор. — Тем не менее, насколько я понял, у вас не блестящие отношения с отцом. Можно ли отсюда сделать вывод, что у вас когда-то были сексуальные связи?
— Нет, — совершенно спокойно произнесла Джинкс. — Такие выводы делать нельзя. Я не позволю вам навязывать мне теорию о ребенке, которого в детстве сексуально домогался отец, хотя это сейчас, кажется, очень модно. Да и что вы вообще можете об этом знать? Мне помнится, вы говорили, что сами не психиатр.
Он почувствовал, что женщина начинает злиться.
— К чему такая оборона? Не потому ли, что вы сознаете: не будь у него такой отменной выдержки и контроля над собой, у вас могли бы возникнуть подобные отношения? Не исключено, что и желание не было односторонним.
Неожиданно она закрыла глаза.
— Я еще раз прошу вас не забывать о том, что может сделать отец с человеком, который ему не понравится, доктор Протероу. Если вы пытаетесь приобрести в его лице врага, вы просто безумны.
Долгое время после этого разговора доктора не покидало чувство, что, произнося последнюю фразу, Джинкс имела в виду саму себя.
* * *
Джинкс напряглась, пытаясь воскресить в памяти домашний телефон Дина Джарретта.
— Дин? — неуверенно произнесла она, услышав, что трубку на другом конце провода сняли. — Дин, мне очень неловко беспокоить тебя дома…
— Кто это?
— Джинкс.
— О Господи! — взвизгнул такой знакомый голос. Телефон стоял у него в гостиной, представлявшей собой супермодную коллекцию всевозможных декоративных изысков. Скорее всего, Дин в этот момент возлежал в шезлонге, устроив голову с выбеленной перекисью водорода шевелюрой на какой-нибудь подушечке в ажурной наволочке. В одной руке телефонная трубка, в другой — неизменный бокал шампанского. Дин был настоящим актером. Он играл всегда, даже когда оставался совершенно один, и Джинкс любила его за это, потому что сама была слишком далека от такого образа жизни.
— Мы волновались за тебя, не знали, что и подумать, — сразу же затрещал он. — Я говорю Анжелике: «Анжелика, милая моя, любимая, ты только представь себе, что будет, если, не дай Бог, мы ее потеряем?» Мы вообще не знали, что нам делать и как себя вести. Перед нами вставала проблема позвонить этому ужасному человеку, который считается твоим отцом, но это же невозможно! Мы боимся, поэтому продолжаем упорно работать и молить Бога о том, чтобы ты побыстрее выздоравливала. Ты знаешь, он потом все же позвонил сам и разговаривал с Анжеликой. Он такой грубый и резкий. Обозвал ее негритоской и ни за что не хотел говорить, где ты находишься. Просто сообщил, что ты еще не пришла в сознание и лежишь в больнице. А нам посоветовал заниматься теми делами, за которые нам платят деньги. Потом приходила полиция. Они задавали кучу вопросов, и мы с Анжеликой чуть не умерли от страха. — Он запутался в словах и замолчал. — Ну, а дела идут полным ходом, — немного успокоившись, продолжал Дин. — Бизнес процветает. Ты только насчет студии не волнуйся, тут все в порядке. Слава Богу, люди тебе доверяют, и недостатка в клиентах нет.
— Я знаю. — Джинкс не смогла сдержать улыбку. — Вот поэтому я за вас и не беспокоилась.
— Все равно тебе надо было позвонить мне раньше, — обиженным тоном произнес Джарретт. — Мы были так расстроены, хотели послать тебе цветы, но не знали, куда. Анжелика все глаза проплакала, говорит, что кто-то из нас обязательно должен приехать к тебе в больницу.
— Прости, что не связалась с тобой. Дело в том, что… — Она замялась. — Ну, если честно, то я сейчас функционирую только в полсилы из-за того, что во время падения здорово стукнулась головой, и теперь у меня наблюдается какая-то чудовищная амнезия. — Она сдавленно хохотнула. — Последние три или даже четыре недели я практически не помню. Глупость какая-то, да? Я тебе скажу свой номер телефона, и ты сможешь со мной связаться в любой момент, когда понадобится. — Она дала ему адрес и телефон больницы. — Правда, я не собираюсь здесь задерживаться, — предупредила она. — Как только я немного окрепну, то первым же поездом рвану отсюда в Лондон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
— Ну, конечно, на моем месте вы поступили бы именно так, — улыбнулась Джинкс. — Трава всегда кажется зеленей на участке соседа, но я никогда не делала ничего предосудительного. — Она глубоко затянулась. — В основном Рассел ревновал меня к моему отцу. Он сразу понял, что Адам точно так же одержим мною, как и он сам, и это его пугало. Рассел даже не сомневался в том, что в конечном итоге победит Адам.
— Вы мне недавно рассказывали, что очень любите своего отца. Вы говорили правду или старались отвечать так, чтобы я услышал то, что хочу?
— Частично это и есть правда. — Внезапно глаза ее озорно заискрились. — Я иногда и сама не могу понять, чего мне хочется больше: свернуться калачиком у него на коленях, чтобы при этом он крепко обнимал меня, или сплясать джигу на его могиле, празднуя свою свободу. Наверное, Фрейд был бы от меня просто без ума.
— А отец вас когда-нибудь обнимал?
Она отрицательно покачала головой:
— Он терпеть не может всяческих проявлений нежности. Иногда мне удавалось чмокнуть его в щеку, если я подкрадывалась незаметно. Но в большинстве случаев он даже не дотрагивался до меня.
— А вашу мачеху он обнимает?
— Нет.
— Братьев?
— Тоже нет.
— А они сами любят пообниматься со своей матерью?
— Нет. У нас все семейство довольно сдержанно в эмоциях.
— А существует ли любовь между членами вашего семейства, Джинкс?
— Существует страсть, и все дерутся между собой как кошки с собаками. Ну, а Адам это одобряет.
— Но вы не подключаетесь к этим распрям?
— Мне это не нужно, — рассеянно ответила она. — Я свое уже взяла. Адам заплатил немалые деньги для того, чтобы превратить свое любимое чадо в нечто такое, чем он мог бы гордиться. И то, что я неспособна принимать решения, когда дело касается моей личной жизни, всего-навсего досадная мелочь. — Она сердито нахмурилась и, подперев подбородок рукой, отвернулась к зеркалу. — Он сделал из меня леди, и теперь сам одурманен ею так, что вконец поглупел.
— Может быть, поэтому вы и называете его Адамом? Чтобы доказать, что вы так и не стали настоящей леди?
— Я не понимаю вас.
— Я допускаю, что такое обращение подразумевает равноправие между вами. «Мы с тобой одинаковые, Адам. Если уж ты не можешь вести себя, как джентльмен, то и я не могу стать леди». Я угадал?
Она продолжала рассматривать собственное отражение в зеркале:
— Вы действительно выдвигаете иногда очень смелые предположения. При нормальных обстоятельствах я вообще мало думаю об Адаме, и уж, во всяком случае, не в таких аналитических терминах.
— Но вы сами говорили, что отношения для вас только тогда становятся хорошими, если секс в них вообще не присутствует, — напомнил доктор. — Тем не менее, насколько я понял, у вас не блестящие отношения с отцом. Можно ли отсюда сделать вывод, что у вас когда-то были сексуальные связи?
— Нет, — совершенно спокойно произнесла Джинкс. — Такие выводы делать нельзя. Я не позволю вам навязывать мне теорию о ребенке, которого в детстве сексуально домогался отец, хотя это сейчас, кажется, очень модно. Да и что вы вообще можете об этом знать? Мне помнится, вы говорили, что сами не психиатр.
Он почувствовал, что женщина начинает злиться.
— К чему такая оборона? Не потому ли, что вы сознаете: не будь у него такой отменной выдержки и контроля над собой, у вас могли бы возникнуть подобные отношения? Не исключено, что и желание не было односторонним.
Неожиданно она закрыла глаза.
— Я еще раз прошу вас не забывать о том, что может сделать отец с человеком, который ему не понравится, доктор Протероу. Если вы пытаетесь приобрести в его лице врага, вы просто безумны.
Долгое время после этого разговора доктора не покидало чувство, что, произнося последнюю фразу, Джинкс имела в виду саму себя.
* * *
Джинкс напряглась, пытаясь воскресить в памяти домашний телефон Дина Джарретта.
— Дин? — неуверенно произнесла она, услышав, что трубку на другом конце провода сняли. — Дин, мне очень неловко беспокоить тебя дома…
— Кто это?
— Джинкс.
— О Господи! — взвизгнул такой знакомый голос. Телефон стоял у него в гостиной, представлявшей собой супермодную коллекцию всевозможных декоративных изысков. Скорее всего, Дин в этот момент возлежал в шезлонге, устроив голову с выбеленной перекисью водорода шевелюрой на какой-нибудь подушечке в ажурной наволочке. В одной руке телефонная трубка, в другой — неизменный бокал шампанского. Дин был настоящим актером. Он играл всегда, даже когда оставался совершенно один, и Джинкс любила его за это, потому что сама была слишком далека от такого образа жизни.
— Мы волновались за тебя, не знали, что и подумать, — сразу же затрещал он. — Я говорю Анжелике: «Анжелика, милая моя, любимая, ты только представь себе, что будет, если, не дай Бог, мы ее потеряем?» Мы вообще не знали, что нам делать и как себя вести. Перед нами вставала проблема позвонить этому ужасному человеку, который считается твоим отцом, но это же невозможно! Мы боимся, поэтому продолжаем упорно работать и молить Бога о том, чтобы ты побыстрее выздоравливала. Ты знаешь, он потом все же позвонил сам и разговаривал с Анжеликой. Он такой грубый и резкий. Обозвал ее негритоской и ни за что не хотел говорить, где ты находишься. Просто сообщил, что ты еще не пришла в сознание и лежишь в больнице. А нам посоветовал заниматься теми делами, за которые нам платят деньги. Потом приходила полиция. Они задавали кучу вопросов, и мы с Анжеликой чуть не умерли от страха. — Он запутался в словах и замолчал. — Ну, а дела идут полным ходом, — немного успокоившись, продолжал Дин. — Бизнес процветает. Ты только насчет студии не волнуйся, тут все в порядке. Слава Богу, люди тебе доверяют, и недостатка в клиентах нет.
— Я знаю. — Джинкс не смогла сдержать улыбку. — Вот поэтому я за вас и не беспокоилась.
— Все равно тебе надо было позвонить мне раньше, — обиженным тоном произнес Джарретт. — Мы были так расстроены, хотели послать тебе цветы, но не знали, куда. Анжелика все глаза проплакала, говорит, что кто-то из нас обязательно должен приехать к тебе в больницу.
— Прости, что не связалась с тобой. Дело в том, что… — Она замялась. — Ну, если честно, то я сейчас функционирую только в полсилы из-за того, что во время падения здорово стукнулась головой, и теперь у меня наблюдается какая-то чудовищная амнезия. — Она сдавленно хохотнула. — Последние три или даже четыре недели я практически не помню. Глупость какая-то, да? Я тебе скажу свой номер телефона, и ты сможешь со мной связаться в любой момент, когда понадобится. — Она дала ему адрес и телефон больницы. — Правда, я не собираюсь здесь задерживаться, — предупредила она. — Как только я немного окрепну, то первым же поездом рвану отсюда в Лондон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126