Нынешней ночью я не спал ни минуты – так волновалось мое сердце. Искренне надеюсь, что завтра к этому же часу я буду счастливейшим из мужчин.
Нэнси прекрасно знала, что следует делать. Она очень мило покраснела, опустила глазки, раскрыла веер и принялась овевать свое пылающее личико. Проделав все это, она сказала голоском, более походившим на шепот, хотя каждое слово было слышно даже в самых отдаленных уголках гостиной, поскольку все вокруг благоговейно замерли:
– Просто не представляю себе, сударь, что же могло быть настолько важным, чтобы обсуждать с папой приватно? – Сделав паузу и подняв глаза на жениха, она добавила:
– Но я уверена, что вы заслуживаете счастья.
Банкрофт снова поднес ее ручку к своим губам, а Патриция решила, что больше она не нужна возле чайного подноса. По первой чашке получили уже все гости, а по второй пусть наливает кто-то еще. Все равно своими трясущимися руками она нальет и в блюдца, и на стол, и на пол. Девушка тихо выскользнула прочь.
А потом долго лежала поверх неразобранной кровати, уставившись на полог и крепко сжимая руками подушку.
* * *
Банкрофт холодно рассчитал свою месть. Впрочем, нет, наверное, не совсем так – ведь у него не было привычки обижать человека сильнее, чем он того заслуживал, как, впрочем, не было и претензий на деликатность или сострадательность. Первый способ наказания, пришедший ему в голову, был бы уж слишком унизителен для тех, кого он хотел лишь поставить в неловкое положение. И потом, он хотел наказать мать, но не дочь.
Правда, вскоре дочь подала ему прекрасный повод, чтобы и ее включили в черный список.
3?0 В тот вечер, сразу после происшествия на пикнике, ни один из сидевших за обеденным столом ни словом не помянул о случившемся. Чувствовалось, что эти воспоминания в равной степени неприятны всем. И действительно, беседа гостей казалась натянутой и чрезмерно оживленной. Ведь среди тех, кто принадлежит к бомонду, считается не слишком достойным поведением публично обзывать даже служанку, тем более бить ее по щекам, да так, что от этого появляются синяки.
После обеда Банкрофт, как он это часто делал, повел Нэнси Пибоди прогуляться по террасе.
– Вы слышали, что случилось после того, как вам пришлось вернуться домой, сударь? – вдруг спросила девушка, у которой отсутствие кавалера на пикнике уже не вызывало вопросов: Банкрофт объяснил свое раннее возвращение тем, что у него из носу пошла кровь.
– Разве я что-нибудь упустил? – ответил он вопросом на вопрос и поспешил поправиться:
– Я хотел сказать, кроме лишнего часа в вашем милом обществе, сударыня?
– Ах, полно, – хихикнула Нэнси, – не сомневаюсь, что за последние недели вы насмотрелись на меня сверх всякой меры.
Он немедленно вознаградил ее ожидаемым ответом.
И тогда она поведала ему о крушении корзины с бутылками. Похоже, та поклажа, которую должна была достать, из ландо его маленькая птичка, весила не меньше, чем она сама. И подумать только, какое преступление она совершила: позвав на помощь мистера Уэйра и потребовав, чтобы тот вместо нее отнес корзину, она потом еще пыталась перевалить на него свою вину! А бедненький мистер Уэйр, будучи истинным джентльменом, с готовностью взял на себя чужой грех.
– А потом, когда мама попыталась сделать этой неумехе мягкое замечание и загладить ситуацию, – поведала мисс Пибоди своему заинтересованному собеседнику, – она ответила дерзостью, так что маме пришлось проявить строгость и отправить ее обратно домой. Бедная мама! Все это ужасно испортило ей настроение. И мне тоже, сударь, можете не сомневаться. Вы даже не представляете себе, что мы с мамой сделали для Патриции. Мама вообще заменила ей родителей, а я стала сестрой, хотя ее родная мать – всего лишь дочка викария, который едва ли даже был джентльменом. Но она ровно ничем не отплатила нам за всю нашу доброту, она замкнутая и угрюмая, а порой – явно дерзкая. Мама просто святая, только она может со всем этим мириться!
– И вы тоже, дорогая мисс Пибоди, – отозвался Банкрофт, нежно похлопывая свою спутницу по руке, лежавшей на его предплечье. – Ведь так мало на свете юных леди, которые в состоянии смотреть, как их мама прижимает к груди чужого ребенка, и при этом не утратить своего милого доброго нрава.
– О да, – снова хихикнула Нэнси. – Ревность вовсе не в моем характере, сударь. И потом, надобно иметь снисхождение к бедным родственникам.
Он ловко увел разговор в более приятное русло, так что всю оставшуюся прогулку они разговаривали лишь о самой Нэнси.
Позднее он предоставил ей второй шанс. Спустя два дня все вместе отправились поутру в церковь. Он ехал с Нэнси в парном экипаже и, когда их коляска тронулась в обратную дорогу следом за ландо, где разместились супруги Пибоди, Патриция и миссис Делейни, небрежным тоном поинтересовался:
– Кажется, ваша кузина прощена и снова согрета на груди вашей матушки?
Сегодня Патрицию Мэнган удостоили чести нести зонтик и молитвенник тетушки.
– Естественно. – Нэнси кивнула, так что перо на ее шляпке красиво колыхнулось. – Мама чересчур мягкосердечна.
– А вы разве нет? – спросил Банкрофт, удивленно поднимая брови.
Девушка моментально поняла свой промах.
– Ах да, – рассмеялась она. – К своему стыду, я вынуждена признаться в чрезмерной чувствительности. Я даже мягкосердечнее мамы. Во всяком случае, папа постоянно твердит мне об этом. Но эту.., тварь вовсе не следовало прощать. Из-за ее неаккуратности погибла добрая дюжина бутылок лучшего папиного вина и двадцать замечательных хрустальных фужеров! А она даже не извинилась и не проронила ни единой слезинки! Она никогда не проявляла никакой благодарности за все то, что мы для нее сделали. А я ненавижу неблагодарность сильнее всех прочих пороков.
– Да, прискорбно сознавать, что нашу благотворительность не замечают и не ценят те, чьей единственной целью в жизни должна быть забота о нашем душевном спокойствии и удовольствии от наших собственных благодеяний, – проговорил Банкрофт.
– Да, – нерешительно произнесла Нэнси, словно не вполне была уверена в том, что верно поняла смысл его слов. – Думаю, ее все-таки следовало прогнать.
– Даже если ей больше некуда идти? – не удержался Банкрофт.
– Но ведь это ее забота, не так ли? – бойко отозвалась девица Пибоди.
– Даже если ей пришлось бы погибнуть на большой дороге? – Он не верил собственным ушам. – Или в ближайшем городишке, где такой, как она, нечем заняться, нечего даже продать, кроме… Впрочем, то, что я собирался сказать, не для таких нежных ушек, как ваши. Но вы ведь ни за что не прогнали бы ее на самом деле, не правда ли? Вы просто предполагали, что могли бы сделать, если бы у вас не было такого нежного сердца, верно?
Нэнси театрально вздохнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Нэнси прекрасно знала, что следует делать. Она очень мило покраснела, опустила глазки, раскрыла веер и принялась овевать свое пылающее личико. Проделав все это, она сказала голоском, более походившим на шепот, хотя каждое слово было слышно даже в самых отдаленных уголках гостиной, поскольку все вокруг благоговейно замерли:
– Просто не представляю себе, сударь, что же могло быть настолько важным, чтобы обсуждать с папой приватно? – Сделав паузу и подняв глаза на жениха, она добавила:
– Но я уверена, что вы заслуживаете счастья.
Банкрофт снова поднес ее ручку к своим губам, а Патриция решила, что больше она не нужна возле чайного подноса. По первой чашке получили уже все гости, а по второй пусть наливает кто-то еще. Все равно своими трясущимися руками она нальет и в блюдца, и на стол, и на пол. Девушка тихо выскользнула прочь.
А потом долго лежала поверх неразобранной кровати, уставившись на полог и крепко сжимая руками подушку.
* * *
Банкрофт холодно рассчитал свою месть. Впрочем, нет, наверное, не совсем так – ведь у него не было привычки обижать человека сильнее, чем он того заслуживал, как, впрочем, не было и претензий на деликатность или сострадательность. Первый способ наказания, пришедший ему в голову, был бы уж слишком унизителен для тех, кого он хотел лишь поставить в неловкое положение. И потом, он хотел наказать мать, но не дочь.
Правда, вскоре дочь подала ему прекрасный повод, чтобы и ее включили в черный список.
3?0 В тот вечер, сразу после происшествия на пикнике, ни один из сидевших за обеденным столом ни словом не помянул о случившемся. Чувствовалось, что эти воспоминания в равной степени неприятны всем. И действительно, беседа гостей казалась натянутой и чрезмерно оживленной. Ведь среди тех, кто принадлежит к бомонду, считается не слишком достойным поведением публично обзывать даже служанку, тем более бить ее по щекам, да так, что от этого появляются синяки.
После обеда Банкрофт, как он это часто делал, повел Нэнси Пибоди прогуляться по террасе.
– Вы слышали, что случилось после того, как вам пришлось вернуться домой, сударь? – вдруг спросила девушка, у которой отсутствие кавалера на пикнике уже не вызывало вопросов: Банкрофт объяснил свое раннее возвращение тем, что у него из носу пошла кровь.
– Разве я что-нибудь упустил? – ответил он вопросом на вопрос и поспешил поправиться:
– Я хотел сказать, кроме лишнего часа в вашем милом обществе, сударыня?
– Ах, полно, – хихикнула Нэнси, – не сомневаюсь, что за последние недели вы насмотрелись на меня сверх всякой меры.
Он немедленно вознаградил ее ожидаемым ответом.
И тогда она поведала ему о крушении корзины с бутылками. Похоже, та поклажа, которую должна была достать, из ландо его маленькая птичка, весила не меньше, чем она сама. И подумать только, какое преступление она совершила: позвав на помощь мистера Уэйра и потребовав, чтобы тот вместо нее отнес корзину, она потом еще пыталась перевалить на него свою вину! А бедненький мистер Уэйр, будучи истинным джентльменом, с готовностью взял на себя чужой грех.
– А потом, когда мама попыталась сделать этой неумехе мягкое замечание и загладить ситуацию, – поведала мисс Пибоди своему заинтересованному собеседнику, – она ответила дерзостью, так что маме пришлось проявить строгость и отправить ее обратно домой. Бедная мама! Все это ужасно испортило ей настроение. И мне тоже, сударь, можете не сомневаться. Вы даже не представляете себе, что мы с мамой сделали для Патриции. Мама вообще заменила ей родителей, а я стала сестрой, хотя ее родная мать – всего лишь дочка викария, который едва ли даже был джентльменом. Но она ровно ничем не отплатила нам за всю нашу доброту, она замкнутая и угрюмая, а порой – явно дерзкая. Мама просто святая, только она может со всем этим мириться!
– И вы тоже, дорогая мисс Пибоди, – отозвался Банкрофт, нежно похлопывая свою спутницу по руке, лежавшей на его предплечье. – Ведь так мало на свете юных леди, которые в состоянии смотреть, как их мама прижимает к груди чужого ребенка, и при этом не утратить своего милого доброго нрава.
– О да, – снова хихикнула Нэнси. – Ревность вовсе не в моем характере, сударь. И потом, надобно иметь снисхождение к бедным родственникам.
Он ловко увел разговор в более приятное русло, так что всю оставшуюся прогулку они разговаривали лишь о самой Нэнси.
Позднее он предоставил ей второй шанс. Спустя два дня все вместе отправились поутру в церковь. Он ехал с Нэнси в парном экипаже и, когда их коляска тронулась в обратную дорогу следом за ландо, где разместились супруги Пибоди, Патриция и миссис Делейни, небрежным тоном поинтересовался:
– Кажется, ваша кузина прощена и снова согрета на груди вашей матушки?
Сегодня Патрицию Мэнган удостоили чести нести зонтик и молитвенник тетушки.
– Естественно. – Нэнси кивнула, так что перо на ее шляпке красиво колыхнулось. – Мама чересчур мягкосердечна.
– А вы разве нет? – спросил Банкрофт, удивленно поднимая брови.
Девушка моментально поняла свой промах.
– Ах да, – рассмеялась она. – К своему стыду, я вынуждена признаться в чрезмерной чувствительности. Я даже мягкосердечнее мамы. Во всяком случае, папа постоянно твердит мне об этом. Но эту.., тварь вовсе не следовало прощать. Из-за ее неаккуратности погибла добрая дюжина бутылок лучшего папиного вина и двадцать замечательных хрустальных фужеров! А она даже не извинилась и не проронила ни единой слезинки! Она никогда не проявляла никакой благодарности за все то, что мы для нее сделали. А я ненавижу неблагодарность сильнее всех прочих пороков.
– Да, прискорбно сознавать, что нашу благотворительность не замечают и не ценят те, чьей единственной целью в жизни должна быть забота о нашем душевном спокойствии и удовольствии от наших собственных благодеяний, – проговорил Банкрофт.
– Да, – нерешительно произнесла Нэнси, словно не вполне была уверена в том, что верно поняла смысл его слов. – Думаю, ее все-таки следовало прогнать.
– Даже если ей больше некуда идти? – не удержался Банкрофт.
– Но ведь это ее забота, не так ли? – бойко отозвалась девица Пибоди.
– Даже если ей пришлось бы погибнуть на большой дороге? – Он не верил собственным ушам. – Или в ближайшем городишке, где такой, как она, нечем заняться, нечего даже продать, кроме… Впрочем, то, что я собирался сказать, не для таких нежных ушек, как ваши. Но вы ведь ни за что не прогнали бы ее на самом деле, не правда ли? Вы просто предполагали, что могли бы сделать, если бы у вас не было такого нежного сердца, верно?
Нэнси театрально вздохнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19