Юкико мгновение пристально смотрела на Кикудзи, потом кивнула.
— Знаете, как забавно это было? Я пересказываю все заново папе, а мама меня перебивает, сто раз переспрашивает одно и то же. А ведь слышала уже! Очень смешно…
Юкико, оторванная от родного дома, от горячо любимой семьи… Вот она сидит здесь, в убогой столовой, с ним, своим мужем… Что она чувствует? Жена до сих пор казалась Кикудзи загадочным существом.
Когда они начали жить вместе, он каждый день открывал в Юкико что-нибудь новое, например крохотную светлую родинку между ресницами.
А ее красиво очерченные губы… Они тоже всегда казались ему какими-то новыми и удивительно невинными. Даже когда он целовал их. Может быть, потому что он не шел дальше поцелуев.
Кикудзи обнимал привыкшую к поцелуям Юкико, и на глазах у него наворачивались слезы. Ему, ограничивавшемуся одними лишь поцелуями, Юкико казалась существом бесконечно драгоценным и трогательным.
Кажется, Юкико не очень страдала из-за того, что дальше поцелуев и объятий у них дело не доходило. Во всяком случае, не настолько, насколько Кикудзи. Она отвечала на его поцелуи. Наверно, и в этом для нее была чарующая новизна и даже чувство удовлетворенной любви. Другого ведь она не знала.
И Кикудзи порой думал, что в таких отношениях между новобрачными есть даже нечто милое и не стоит ему так уж мучиться из-за неестественности всего происходящего.
Он с изумлением замечал красоту всего окружающего: белизна и зелень овощей — репы и китайской капусты, которые Юкико покупала в лавке, — умиляли его. Разве одного этого не достаточно для счастья? Раньше, когда он жил в своем старом доме со старой служанкой, ему и в голову не приходило заглянуть на кухню, а овощей он просто не видел.
— Вам не было тоскливо жить одному в вашем большом доме? — спросила Юкико вскоре после того, как они поселились в теперешней квартире.
Этот короткий вопрос показался Кикудзи проявлением заботы Юкико о нем. Ее волновало все — как он жил раньше, не тосковал ли один?
Просыпаясь по утрам, Кикудзи вдруг грустнел, если Юкико не оказывалось рядом, хотя это было вполне естественно — она вставала раньше, чтобы приготовить завтрак. Но ему так нравилось смотреть на нее спящую! Он даже старался проснуться пораньше, лишь бы взглянуть на нее. И его вдруг охватывала легкая тревога, если он не видел ее рядом.
Однажды, вернувшись домой перед заходом солнца, Кикудзи с порога спросил:
— Юкико, как называются твои духи? «Принц Макиавелли», да?
— А что случилось?
— Да ничего, просто женщина, с которой я встретился сегодня на фабрике, сказала, как они называются. Бывают же люди с таким тонким обонянием!
— Интересно, как мог запах перейти на ваши вещи… — Юкико уткнулась лицом в пиджак, только что взятый ею у Кикудзи. — А-а, я забыла в гардеробе флакончик.
2
Однажды в конце февраля, когда дождь, ливший три дня подряд, прекратился, перед самым заходом солнца, окрасившим облака в нежно-розовый цвет, в их доме появилась Тикако Куримото. Она принесла чашку черного орибэ.
— Вот принесла памятную вам чашку, — сказала Тикако.
Она вынула ее из двойного футляра, подержала в руках, еще влажных от дождя, полюбовалась и поставила перед Кикудзи.
— Самое время пить из нее чай. Обратите внимание на рисунок — это папоротник-орляк…
— Принесли чашку, когда я уже успел о ней позабыть. Обещали ведь сразу принести, в тот же день. Я уж решил, что вы раздумали.
— Эта чашка предназначается для ранней весны, зачем было приносить ее зимой? Да и не хотелось мне с ней расставаться, знала ведь я, что она ко мне больше не вернется. Странно, наверно, вам слышать, если я скажу, что мне трудно с ней расстаться…
Юкико подала простой чай.
— Боже мой, Оку-сан, не стоило вам беспокоиться! — церемонно произнесла Тикако. — Ведь вы, Оку-сан, всю зиму занимались домашним хозяйством одна, без прислуги, правда? Удивительно, как вы выдержали…
— А нам очень хотелось пожить вдвоем, без посторонних, — ответила Юкико, удивив своей откровенностью Кикудзи.
— Ох, извините уж меня за глупый вопрос, как неудобно получилось! — всплеснула руками Тикако, изобразив на лице полное понимание. — Оку-сан, вы, наверно, помните этот орибэ? Я думаю, у вас с этой чашкой связана масса воспоминаний. Я просто не могла придумать лучшего подарка.
Юкико вопросительно взглянула на Кикудзи.
— Оку-сан, — продолжала Тикако, — прошу вас, пересядьте поближе к хибати и к нам поближе!
— Сейчас!
Юкико пересела к хибати, совсем рядом с Кикудзи. Их локти почти соприкасались.
Кикудзи, едва сдерживая смех — и почему ему вдруг стало смешно? — сказал:
— Нет, подарок меня не устраивает. Я же просил вас продать!
— Как вам не стыдно, Кикудзи-сан! Неужели вы думаете, что я смогу продать вам чашку, полученную в подарок от вашего отца?! Так низко я еще не пала! — прямо в лоб заявила Тикако. — Оку-сан, давненько я не имела удовольствия видеть, как вы исполняете чайную церемонию. И скажу откровенно, никто из моих учениц не делает этого с такой грацией и таким благородством, как вы. У меня так и стоит перед глазами чайная церемония в храме Энкакудзи, когда вы впервые подали чай Кикудзи-сан в этом вот орибэ.
Юкико молчала.
— Прошу вас, приготовьте чай и подайте его вашему супругу в этой чашке, чтобы я знала, что не зря ее принесла.
— Но у нас нет никаких принадлежностей для чайной церемонии, — ответила Юкико, не поднимая глаз.
— Да будет вам!.. Для этого достаточно одной щеточки.
— Да…
— Прошу вас, берегите эту чашку!
— Хорошо…
Тикако взглянула на Кикудзи.
— Говорите, нет никаких принадлежностей, но кувшин-то сино, наверно, есть?
— Да, но он служит у нас вазой для цветов, — поспешно ответил Кикудзи.
Кувшин сино, память о госпоже Оота, Кикудзи не осмелился продать. Он находился здесь, в их новой квартире, но его убрали подальше в шкаф и словно бы забыли о нем. У Кикудзи затрепетало сердце, когда Тикако упомянула о кувшине.
Потом он вместе с Юкико вышел в переднюю проводить Тикако.
Она с порога взглянула на небо.
— Хорошо-то как! Потеплело… А небо… Будто небо над Токио отражает весь городской свет…
С этими словами Тикако направилась к выходу. Ее вздернувшееся вдруг плечо вздрагивало при каждом шаге.
Продолжая сидеть в передней, Юкико сказала:
— «Оку-сан» да «Оку-сан»… Нарочно она что ли! Противно ведь…
— Да, противно. Теперь, наверно, перестанет к нам ходить… — Кикудзи постоял еще в передней. — Но про небо она хорошо сказала — будто небо над Токио отражает весь городской свет…
Юкико поднялась и, открыв дверь передней, посмотрела на небо. Хотела уже закрыть, но, увидев, что Кикудзи тоже смотрит, спросила:
— Можно закрыть?
— Ага…
— А правда, очень потеплело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47