Характерно, что почти все замечания, в последнем журнале, как писал М. А. Корф, относились «до одних неважных внешностей военной службы, одежды, выправки, маршировки и проч. и не касаются ни одной существенной части военного устройства, управления или морального духа и направления войска. Даже о столь важной стороне военного дела, какова стрельба, нет нигде речи, о лазаретах же, школах и тому подобном упоминается лишь вскользь, чрезвычайно кратко». Впоследствии, став императором и усиленно насаждая в армии муштру, шагистику, слепое повиновение, Николай добился только одного: несмотря на блестящие отчеты военного министерства и внешний блеск армейского строя, армия стала практически небоеспособной. Один из главных виновников поражения русских войск в Крымской войне А. С. Меншиков незадолго до ее начала, после небольших маневров, проведенных в окрестностях Севастополя, с горечью записал в своем дневнике: «Увы, какие генералы и какие штаб-офицеры: ни малейшего не заметно понятия о военных действиях и расположении войск на местности, об употреблении стрелков и артиллерии. Не дай Бог настоящего дела в поле».
Но эти горькие итоги были еще далеко впереди, а пока, едва переведя дух после возвращения в столицу, великий князь отправился в Англию, чтобы познакомиться с еще одной европейской страной и ее государственным устройством.
В Англии Николай поначалу был принят довольно сухо. Однако, проявив такт и завидное самообладание, великий князь сумел растопить тот ледок, который определял отношения России и Англии после Венского конгресса. Лейб-медик принца Кобургского Стокмар так писал о впечатлении, которое Николай произвел на англичан: «Это необыкновенно пленительный юноша; он выше принца Леопольда, не очень худ и прям, как сосна. Его лицо юношеской белизны с необыкновенно правильными чертами, красивым открытым лбом, красивыми изогнутыми бровями, необыкновенно красивым носом, изящным маленьким ртом и тонко очерченным подбородком… Его манера держать себя полна оживления, без натянутости, без смущения и тем не менее очень прилична. Он много и прекрасно говорит по-французски, сопровождая слова недурными жестами. Если даже не все, что oн говорил, было остроумно, то по крайней мере все было не лишено приятности… Во всем он проявляет большую уверенность в самом себе, по-видимому, однако, без претенциозности».
Трудно сказать, какое впечатление произвел на Николая строй конституционной монархии. Хотя известно, что 16 января 1817 г. он посетил парламент, присутствовал при его открытии и слушал прения в верхней и нижней палатах, но никаких свидетельств о том, что он вынес из этого посещения, не сохранилось. Судя по дальнейшему ходу событий, молодой великий князь остался равнодушен к английскому государственному устройству и вполне разделял мысль, высказанную министром иностранных дел К. В. Нессельроде в записке, написанной специально для Николая перед поездкой в Лондон. По мнению дипломата, история Англии и ее политическое устройство настолько своеобразны, что ни о каком перенесении существующих там государственных институтов на российскую почву не могло быть и речи.

Женитьба
Во время пребывания Николая в Лондоне решился окончательно вопрос о его женитьбе. В январе 1817 г. император Александр I и прусский король обменялись письмами, где подтвердили неизменность своего решения о браке Николая и Шарлотты. В Берлин поехал протоиерей Н. В. Музовский, который должен был подготовить невесту к переходу в православие. И уже 9 июня того же года Николай встречал свою невесту на границе, по обеим сторонам которой были выстроены прусские и русские войска. Впоследствии Александра Федоровна (такое имя Шарлотта получила при крещении) вспоминала, что Николай стоял «у пограничного шлагбаума с обнаженной шпагой во главе войска». Обращаясь к войскам, сопровождавшим невесту, Николай сказал знаменательные слова: «Мои друзья, помните, что я наполовину ваш соотечественник и, как вы, вхожу в состав армии вашего короля» (в 1816 г. прусский король назначил Николая шефом Бранденбургского кирасирского полка).
Конечно, Николай по крови был наполовину немец (и даже более чем наполовину, если считать всех его предков). Но дело не в крови, а в самоощущении национальной принадлежности. Можно ли представить подобные слова в устах чистокровной немки Екатерины II? Разумеется, нет. Дело в том, что Николай не по крови, а по духу, по характеру был более немцем, чем русским: немецкая педантичность, стремление все разложить по полочкам и в этом видеть залог успешного решения всех вопросов часто брали в нем верх. Эти свойства характера будущего императора не укрылись от глаз внимательных современников. Недаром проницательный А. И. Герцен называл Николая «русским немцем», который тщетно желал обрусеть и который «при первом представившемся случае, когда враждебно встретились интересы России с немецким интересом, предал Россию» (Герцен имел здесь в виду события 1848-1844 гг. в Европе; но к этому мы еще вернемся).
Тем временем кареты, в которых жених и невеста ехали в Петербург в сопровождении небольшой свиты, медленно тянулись «по невозможным дорогам и при невыносимой жаре» (воспоминания Александры Федоровны). 18 июля кортеж Достиг Царского Села, и Николай с невестой оказались в объятиях Марии Федоровны. Будущая императрица так вспоминала о своем первом появлении в Царскосельском дворце: «Юную принцессу разглядывали с головы до ног и нашли, по-видимому, не столь красивой, как предполагали; но все любовались моей ножкой, моей легкостью походки, благодаря чему меня даже прозвали „птичкой“.
Молодая женщина (она была на два года моложе Николая) не без труда привыкала к новой обстановке. Особенно тяжело она переживала необходимость принять новую веру. Вплоть до 24 июня, когда был совершен обряд перехода в православие, Александра Федоровна, по ее собственному признанию, «не переставала плакать». Но как только она приобщилась святых тайн, то почувствовала себя «примиренною с самой собою и не проливала более слез».
25 июня, в день рождения Николая, состоялось их обручение. Александра Федоровна впервые надела русское платье — розовый сарафан и бриллиантовые украшения. «Я не носила ни одного бриллианта в Берлине, где отец, — вспоминала Александра Федоровна, — воспитывал нас с редкой простотой». Каждый вечер ее возили по улицам, и белые ночи, которые она видела впервые, казались ей «необычайными, но приятными».
В воскресенье 1 июля, в день рождения невесты, состоялась свадьба. О том, что происходило в этот день в Зимнем дворце, рассказала сама Александра Федоровна: «Я не хочу здесь распространяться о своих личных впечатлениях, но в этот день невозможно пройти их молчанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249