Неправда? Мы располагаем записью, давайте прослушаем.
Включается магнитофон, шипит динамик. Невнятный женский голос: "Я желаю вашим войскам победы. Слишком долго мы страдали в тисках рабского гнета. И, как жаждущие в пустыне, мечтали о свободе".
Эва. Это не мой голос. Они отсняли меня на пленку, а голос на эти кадры наложили чужой. Я ничего подобного не говорила.
Сутулый блондин подходит к Эве, хватает ее за волосы.
Сутулый. А ну, говори правду, иначе худо будет и тебе, и твоему мужу. Поняла? Никто здесь не собирается мучить вас без нужды, но вранья мы не потерпим.
Ян. Не отпирайся, Эва. Лучше скажи, что так оно и было.
Следователь смотрит на Яна с откровенным презрением. Потом поворачивается к секретарю и что-то ему шепчет.
Эва. Глупо с моей стороны. Согласна, интервью мое.
Следователь. Каким же образом осуществлялось ваше сотрудничество?
Ян. Да не было никакого сотрудничества.
Следователь. В таком случае объясните, почему десантники-парашютисты, истребившие все гражданское население на площади около четырех квадратных километров, почему именно вас они пощадили? Почему из трехсот с лишним человек только вы двое уцелели, почему только ваш дом остался невредим?
Эва. Такое было условие: если дадим интервью, нас не тронут. Сначала мы не хотели, но потом уступили. Деваться было некуда.
Следователь. Уведите пока фру Русенберг. Мы потолкуем с ее мужем наедине.
Сутулый сдергивает Эву со стула, толкает к двери. С трудом удержавшись на ногах, она секунду стоит наклонясь вперед, но получает тычок в спину и падает. Ее поднимают и выпроваживают за дверь.
Просторный зал с паркетным полом, стены расписаны летними мотивами: купающиеся юноши и девушки, матроны с голенькими малышами, пожилые мужчины в легких белых костюмах.
Эва оборачивается: на полу Освальд, не то сидит, не то лежит. Он без очков, черные глаза в обрамлении синяков, распухшие губы кровоточат, одежда рваная, в крови. Похоже, у него помрачился рассудок.
Из-за двери доносится истошный крик. Это Ян. И тут же - чей-то раздраженный голос.
На стене ветвится пышное зеленое дерево, под деревом влюбленная парочка с корзинкой для завтрака. Поодаль, у самого входа, разбитый музыкальный автомат и яркая реклама каких-то сигарет.
Дверь открывается-в зал вталкивают Яна; шатаясь, он делает несколько шагов.
Почти одновременно сюда же не то зашвыривают, не то вталкивают еще двоих, "обработанных" аналогичным манером. Первый кричит не закрывая рта. Второй достает сигарету и молча курит, а на глаза у него снова и снова наворачиваются слезы.
Через потайную дверь входит врач с двумя помощниками. От врача - худого краснолицего старика с вставными зубами, в сильных очках - разит водкой.
Врач (Яну). А ну, стань на ноги. Отлично. С тобой все в порядке. Ты, парень, вне опасности. Руки-ноги вроде как целы. (Освальду.) Видик у тебя скверный. Поднимите-ка его. Нет, этого надо в лазарет. (Человеку, который кричит.) Заткнись на минутку, а? Что с тобой? Та-ак, ясно. Плечо вывихнули. Давай же его сюда, сейчас вправим.
Помощники крепко держат пострадавшего, а врач. дергает его за руку, взад-вперед, взад-вперед. Наконец - пронзительный вопль.
Врач. Недельку-другую в теннис не играй. Вот тебе обезболивающие таблетки, прими и будешь словно в раю. А у дамы как дела? Порядок? Тем лучше. Сигарету? Прошу вас. Раздобыл вот сию минуту у спекулянта, с которым пришлось маленько повозиться. Ну а этот что? Спит? Ах, не спит. Тогда, черт побери, несите его в санитарную машину. Здесь его оставлять нельзя.
Врач трет лоб и озирается по сторонам, словно только что увидел это помещение.
Врач. Раньше здесь был яхт-клуб. Я в нем много раз бывал. Во время осенней регаты... Кстати, вас кормили? Стало быть, нет. Вы уж извините. Мы тут недавно, и все пока идет через пень-колоду. Я скажу насчет еды. До свидания.
Тяжело ступая, он выходит вместе со своими помощниками. Откуда-то слышны звуки радио. Люди снуют по коридорам. Трое оставшихся в зале буквально обратились в слух, и потому каждый замкнулся в скорлупе молчания. Человек с вывихнутым плечом - журналист, сотрудник местной газеты. Когда было получено непроверенное сообщение, что операция якобы увенчалась успехом, газету переверстали и на первой полосе напечатали приветствие освободителям. Теперь этот человек наперекор всему считал, что с ним обошлись вполне гуманно: стоило закричать всерьез, как его тотчас отпустили. И вид у них был смущенный, с непривычки наверно.
По словам журналиста, появление врача - что-то новое, прежде такого не бывало. Ян рассказывает, что сутулый с подручными зверски его избили. Когда следователь ненадолго отлучился. И сказали: это, мол, тебе за паршивую телепрограмму.
Входит женщина с большим подносом, на котором стоят три тарелки супа. Поглазев на пленников, она снова исчезает за дверью.
Спустя несколько часов их будят и выводят на улицу.
Почти стемнело, холодно. Во дворе человек пятьдесят пленников; Яна, Эву и журналиста пихают в толпу. Вдоль длинной стены ресторана выстроена рота солдат. Кухонная стена заложена мешками с песком.
На деревянном помосте установлены два мощных прожектора, слышатся крики и топот ног. На улицу выволакивают мужчину в джинсах и белой сорочке, он отчаянно сопротивляется. Его привязывают к толстому деревянному столбу, врытому перед кухней. На лицо натягивают капюшон. Дежурный офицер отдает приказания. Человек под капюшоном кричит, потом замолкает.
Во двор выходит бургомистр Якоби. Он в полковничьем мундире, идет как больной, опираясь на трость. Становится в лучах прожекторов между приговоренным к смерти и пленниками, глядит на толпу. В резком свете лицо его кажется старым и отечным. Тяжелая голова втянута в плечи, глаза красные, воспаленные, точно от бессонницы.
Якоби. Этот человек приговорен к смерти. Он сотрудничал с врагом и причинил нам большой урон. Указом правительства он помилован, смертная казнь заменена пожизненной каторгой. И вы все здесь тоже понесете более мягкое наказание, чем то, какого можно было ожидать. Обращаться с вами будут гуманно, по справедливости. Те, кто предстанет перед судом, получат защитников из числа военных адвокатов. Некоторые будут немедля освобождены и доставлены к месту жительства. Постройте пленных в одну шеренгу.
Офицер отдает команду. Узников гонят к дому и выстраивают вдоль стены, так что свет прожекторов бьет им прямо в глаза. Якоби идет вдоль шеренги, указывает тростью.
Тем, кто будет освобожден, цепляют на грудь белые бумажки.
Якоби узнает Эву и Яна. Останавливается и с едва заметной усмешкой смотрит на них. Затем приказывает немедленно препроводить этих двух пленных к нему в контору, пускай ждут там под охраной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Включается магнитофон, шипит динамик. Невнятный женский голос: "Я желаю вашим войскам победы. Слишком долго мы страдали в тисках рабского гнета. И, как жаждущие в пустыне, мечтали о свободе".
Эва. Это не мой голос. Они отсняли меня на пленку, а голос на эти кадры наложили чужой. Я ничего подобного не говорила.
Сутулый блондин подходит к Эве, хватает ее за волосы.
Сутулый. А ну, говори правду, иначе худо будет и тебе, и твоему мужу. Поняла? Никто здесь не собирается мучить вас без нужды, но вранья мы не потерпим.
Ян. Не отпирайся, Эва. Лучше скажи, что так оно и было.
Следователь смотрит на Яна с откровенным презрением. Потом поворачивается к секретарю и что-то ему шепчет.
Эва. Глупо с моей стороны. Согласна, интервью мое.
Следователь. Каким же образом осуществлялось ваше сотрудничество?
Ян. Да не было никакого сотрудничества.
Следователь. В таком случае объясните, почему десантники-парашютисты, истребившие все гражданское население на площади около четырех квадратных километров, почему именно вас они пощадили? Почему из трехсот с лишним человек только вы двое уцелели, почему только ваш дом остался невредим?
Эва. Такое было условие: если дадим интервью, нас не тронут. Сначала мы не хотели, но потом уступили. Деваться было некуда.
Следователь. Уведите пока фру Русенберг. Мы потолкуем с ее мужем наедине.
Сутулый сдергивает Эву со стула, толкает к двери. С трудом удержавшись на ногах, она секунду стоит наклонясь вперед, но получает тычок в спину и падает. Ее поднимают и выпроваживают за дверь.
Просторный зал с паркетным полом, стены расписаны летними мотивами: купающиеся юноши и девушки, матроны с голенькими малышами, пожилые мужчины в легких белых костюмах.
Эва оборачивается: на полу Освальд, не то сидит, не то лежит. Он без очков, черные глаза в обрамлении синяков, распухшие губы кровоточат, одежда рваная, в крови. Похоже, у него помрачился рассудок.
Из-за двери доносится истошный крик. Это Ян. И тут же - чей-то раздраженный голос.
На стене ветвится пышное зеленое дерево, под деревом влюбленная парочка с корзинкой для завтрака. Поодаль, у самого входа, разбитый музыкальный автомат и яркая реклама каких-то сигарет.
Дверь открывается-в зал вталкивают Яна; шатаясь, он делает несколько шагов.
Почти одновременно сюда же не то зашвыривают, не то вталкивают еще двоих, "обработанных" аналогичным манером. Первый кричит не закрывая рта. Второй достает сигарету и молча курит, а на глаза у него снова и снова наворачиваются слезы.
Через потайную дверь входит врач с двумя помощниками. От врача - худого краснолицего старика с вставными зубами, в сильных очках - разит водкой.
Врач (Яну). А ну, стань на ноги. Отлично. С тобой все в порядке. Ты, парень, вне опасности. Руки-ноги вроде как целы. (Освальду.) Видик у тебя скверный. Поднимите-ка его. Нет, этого надо в лазарет. (Человеку, который кричит.) Заткнись на минутку, а? Что с тобой? Та-ак, ясно. Плечо вывихнули. Давай же его сюда, сейчас вправим.
Помощники крепко держат пострадавшего, а врач. дергает его за руку, взад-вперед, взад-вперед. Наконец - пронзительный вопль.
Врач. Недельку-другую в теннис не играй. Вот тебе обезболивающие таблетки, прими и будешь словно в раю. А у дамы как дела? Порядок? Тем лучше. Сигарету? Прошу вас. Раздобыл вот сию минуту у спекулянта, с которым пришлось маленько повозиться. Ну а этот что? Спит? Ах, не спит. Тогда, черт побери, несите его в санитарную машину. Здесь его оставлять нельзя.
Врач трет лоб и озирается по сторонам, словно только что увидел это помещение.
Врач. Раньше здесь был яхт-клуб. Я в нем много раз бывал. Во время осенней регаты... Кстати, вас кормили? Стало быть, нет. Вы уж извините. Мы тут недавно, и все пока идет через пень-колоду. Я скажу насчет еды. До свидания.
Тяжело ступая, он выходит вместе со своими помощниками. Откуда-то слышны звуки радио. Люди снуют по коридорам. Трое оставшихся в зале буквально обратились в слух, и потому каждый замкнулся в скорлупе молчания. Человек с вывихнутым плечом - журналист, сотрудник местной газеты. Когда было получено непроверенное сообщение, что операция якобы увенчалась успехом, газету переверстали и на первой полосе напечатали приветствие освободителям. Теперь этот человек наперекор всему считал, что с ним обошлись вполне гуманно: стоило закричать всерьез, как его тотчас отпустили. И вид у них был смущенный, с непривычки наверно.
По словам журналиста, появление врача - что-то новое, прежде такого не бывало. Ян рассказывает, что сутулый с подручными зверски его избили. Когда следователь ненадолго отлучился. И сказали: это, мол, тебе за паршивую телепрограмму.
Входит женщина с большим подносом, на котором стоят три тарелки супа. Поглазев на пленников, она снова исчезает за дверью.
Спустя несколько часов их будят и выводят на улицу.
Почти стемнело, холодно. Во дворе человек пятьдесят пленников; Яна, Эву и журналиста пихают в толпу. Вдоль длинной стены ресторана выстроена рота солдат. Кухонная стена заложена мешками с песком.
На деревянном помосте установлены два мощных прожектора, слышатся крики и топот ног. На улицу выволакивают мужчину в джинсах и белой сорочке, он отчаянно сопротивляется. Его привязывают к толстому деревянному столбу, врытому перед кухней. На лицо натягивают капюшон. Дежурный офицер отдает приказания. Человек под капюшоном кричит, потом замолкает.
Во двор выходит бургомистр Якоби. Он в полковничьем мундире, идет как больной, опираясь на трость. Становится в лучах прожекторов между приговоренным к смерти и пленниками, глядит на толпу. В резком свете лицо его кажется старым и отечным. Тяжелая голова втянута в плечи, глаза красные, воспаленные, точно от бессонницы.
Якоби. Этот человек приговорен к смерти. Он сотрудничал с врагом и причинил нам большой урон. Указом правительства он помилован, смертная казнь заменена пожизненной каторгой. И вы все здесь тоже понесете более мягкое наказание, чем то, какого можно было ожидать. Обращаться с вами будут гуманно, по справедливости. Те, кто предстанет перед судом, получат защитников из числа военных адвокатов. Некоторые будут немедля освобождены и доставлены к месту жительства. Постройте пленных в одну шеренгу.
Офицер отдает команду. Узников гонят к дому и выстраивают вдоль стены, так что свет прожекторов бьет им прямо в глаза. Якоби идет вдоль шеренги, указывает тростью.
Тем, кто будет освобожден, цепляют на грудь белые бумажки.
Якоби узнает Эву и Яна. Останавливается и с едва заметной усмешкой смотрит на них. Затем приказывает немедленно препроводить этих двух пленных к нему в контору, пускай ждут там под охраной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13